Так вот каково это, когда по-настоящему этого желаешь. Когда получаешь удовольствие и отпускаешь себя. Когда тебе не стыдно.

К глазам подступают слезы. Черт. Не сейчас.

Как только Дилан это замечает, он тут же замирает и ждет, пока я не качаю головой. Я слышу его невысказанные слова. Скрывающийся за ними вопрос. Но со мной все хорошо. Я не хочу, чтобы он останавливался.

– Все нормально. Честно.

Лишь одной слезинке удается вырваться, и Дилан сцеловывает ее, легко дотрагивается губами до моих губ, проводит по ним языком и спускается ниже по моему телу. Медленно. Так медленно, что это причиняет боль. Я задыхаюсь, я стону, я закрываю глаза и принимаю все это. Пока Дилан не снимает с меня штаны и трусики вместе с ними.

– Что ты… О господи! – От удивления я распахиваю глаза, когда его рот касается меня между ног, и от этого ощущения у меня перехватывает дыхание. Такого я никогда не делала. Для меня это было слишком интимно, никогда не казалось правильным. Я занималась сексом, но это? Сначала я сжимаюсь, хочется свести ноги. Лицо пылает, а возникшее во мне ощущение – взрывоопасная смесь страсти и замешательства, неуверенности и любопытства. Дилан меня не удерживает, он моментально застывает, когда я приподнимаюсь на локтях, и наши взгляды встречаются.

Одно слово. Мне достаточно сказать всего одно слово.

Но я этого не делаю. Дилан лижет то самое место, ту точку, которая заставляет меня забыть обо всем. Я издаю громкий стон и чуть ли не пугаюсь самой себя. Сейчас я узнаю себя немного иначе. Узнаю больше, чем во время тех ничего не значащих отношений на одну ночь и ночей, когда я удовлетворяла себя сама.

Мои ноги раздвигаются шире, пальцы впиваются в ткань покрывала, и когда я чувствую, как с каждым движением его языка и рта внутри меня нарастает давление, то закрываю глаза и откидываю голову назад. Левая рука Дилана лежит на моем животе, и вдруг он входит в меня. Одним пальцем, двумя. Он осторожен, нежен и ждет, пока я вновь полностью расслаблюсь.

Покалывание увеличивается. Его губы, язык, толчки пальцами, которые попадают точно в нужное место… все смешивается, наслаивается. Я отрывисто втягиваю воздух, и этот звук наполняет собой комнату.

– Дилан! – в какой-то момент очень громко выкрикиваю я, выгибаюсь и пропадаю. Его хватка на моем животе усиливается, давление у меня между ног растет, я хочу пошевелить бедрами, но не могу, и его толчки становятся резче.

А потом на меня волнами накатывает оргазм, и единственное, что продолжает удерживать меня на земле, – это Дилан.

Я полностью откидываюсь назад, ноги дрожат, веки тяжелеют. Все тело пульсирует, я ощущаю отголоски кульминации каждой своей клеточкой.

Это… это было невероятно.

Я освободилась.

Я хотела освободиться.

Когда мои глаза открываются, Дилан лежит рядом со мной и улыбается.

– Все хорошо?

– Это я у тебя должен спросить, – отвечает он и целует меня в кончик носа. – Я в порядке.

Мне едва удается кивнуть. Я улетаю. Однако замечаю, что Дилан собирается встать, и останавливаю его.

– Ты не останешься со мной?

– Сейчас вернусь, – шепчет он, и это все, что мне нужно, чтобы заснуть.


Проснувшись следующим утром, я чувствую себя такой отдохнувшей, какой не была уже давно. Дилан обнимает меня, лежа на спине, а я положила голову ему на грудь. На нем нет футболки, и я до сих пор без одежды. Мне все равно. У меня не возникает потребности спрятаться или сбежать.

Он дышит ровно, его грудь поднимается и опускается спокойно и размеренно, и я задумчиво рисую пальцами круги у него на животе. Обвожу контуры каждой татуировки, и это первый раз, когда я могу рассмотреть их целиком. Сегодняшняя ночь запустила новый отсчет. С правой стороны, над штанами, выбита какая-то надпись, которую у меня не получается прочесть вверх ногами. Рядом – несколько этнических рисунков, не громоздких, а скорее очень филигранно выполненных. По боку тянется настоящий лес, переходящий в разные символы и узоры. В центре груди свернулась змея, на спине которой – если это можно так называть – красуется слово Remember[16]. На бицепсах я вижу татуировки в виде браслетов, похожие на ту, которую сделал себе Куп. Футбольный мяч в точечку на левом плече, очень красиво прорисованный, с потрясающей игрой теней. Под ним на руке написано: No Fear[17].

Он настоящее произведение искусства. Так много татуировок, так много надписей, переплетенных между собой, словно сеть из желаний, мечтаний и воспоминаний.

Я останавливаюсь, лишь добравшись до его шеи, и замечаю, что он слегка пошевелился.

– Ты проснулся. – Поднимаю взгляд, чтобы посмотреть ему в лицо, но его глаза все еще закрыты. Дилана выдает только ухмылка и теплая ладонь, которая прижимает меня к нему.

– Уже давно. Просто не хотел тебя будить, ты издаешь такие милые звуки, когда спишь. – Надеюсь, он не имеет в виду, что я прелестно храплю.

– Спасибо, что вернулся.

– Вчера ты говорила, что дашь мне знать, если что-то будет для тебя чересчур или не понравится. И я не буду делать по-другому. Ты сказала, что хочешь, чтобы я вернулся. Я тоже этого хотел – поэтому я здесь. Я серьезно, Зоуи.

– Я тоже, – тихо откликаюсь я и снова его обнимаю.

– Купер меня убьет.

Меня разбирает смех.

– Мой брат на самом деле добряк, без паники. – Дилана это, кажется, не убедило. – Правда! Когда он поймет, что все в порядке и… ты хорошо на меня влияешь, то не будет иметь ничего против. А даже если и будет, увы, ему придется с этим смириться.

– Наверно, нам лучше как-то помягче ему это преподнести. Очень медленно.

– Что мы нравимся друг другу?

– Что я видел его сестру голой. – Это снова заставляет меня рассмеяться. – Не смешно.

– Прости. Не забивай себе голову. Все разрешится само собой. У нас есть время, ты сам сказал.

– Верно. – Он целует меня в макушку и встает. – Извини, та парочка внизу ждет свой корм, а через час мы должны быть у бабули. Ты не против, если я сначала схожу в ванную? – Всего лишь на один краткий миг, но я замечаю, что он скривил лицо и перенес вес на правую сторону.

– Все нормально?

– Да. Просто немного вывернул ногу, пока спал. Пройдет.

– О’кей. Эмм… серьезно, уже десять часов? – Я бросаю взгляд на будильник возле кровати. Черт, уже и правда поздно.

– Я быстро. – На Дилане длинные черные пижамные штаны, и пока он обходит вокруг кровати, я наблюдаю за ним и татуировками, которые двигаются над его мышцами. Думаю, мне никогда не надоест это зрелище.

Лежа в постели, я размышляю о вчерашнем вечере. О том, что со мной делал Дилан. Какие это были невероятные ощущения.

О том, что это было приятно, правильно и идеально.

О том, что меня это не пугало. И о том, что это больше никогда не будет меня пугать. Не с Диланом.

Меньше чем через два часа мы стоим в гостиной вместе с бабулей Дилана. Она примерно одного роста со мной и выглядит по-настоящему бодро. Коты уже вдоволь ее поприветствовали и теперь спят на диване.

Я разглядываю фотографии в рамочках, и почти на каждой из них запечатлен Дилан. Малыш-первоклассник, подросток с футбольным мячом, с бабушкой в парке, на Хэллоуин и на Рождество.

– Он был очень милым ребенком, правда?

– Действительно, миссис… – Она награждает меня сердитым взглядом. – В смысле, бабуля. – И тут же она опять улыбается.

– Пожалуйста, нам обязательно на это смотреть? Надеюсь, ты убрала ту, где я с брекетами на зубах.

– Он не мог нормально закрыть рот, такой он был большой. Но его отец не сдался.

– Это твои родители? – Я указываю на единственное фото, на котором Дилан изображен с ними.

– Да. – Он широко улыбается, его мама с папой тоже.

– Тогда ему исполнилось двенадцать. Я сфотографировала их после футбольного матча. – Она задумчиво гладит стекло. – Месяц спустя моей дочери и ее мужа не стало.

– Мне очень жаль. – Я не собиралась вскрывать старые раны.

– Много времени прошло, – глухо произносит Дилан и кладет ладонь на бабушкино плечо.

– Так и есть. Слишком много.

Я виновато смотрю на Дилана, однако он мне улыбается.

– А какая у тебя семья, Зоуи?

– Тяжелая, но я их люблю.

– Твоя бабушка такая же сентиментальная? – спрашивает она, смеясь и вытирая слезы.

– К сожалению, это мне неизвестно. Я никогда не знала своих бабушек и дедушек, они умерли очень молодыми.

– О господи! – Она обнимает меня и похлопывает по спине. – Но теперь у тебя есть я. – Дилан шутливо закатывает глаза, но я вижу, как он горд и счастлив. Он очень ее любит. И поэтому я им завидую. Ей – из-за любви внука, а ему – из-за его бабули.

– Точно. – Я сошла с ума, если реально об этом мечтаю? Принадлежать к этой семье, принадлежать Дилану – целиком и полностью.

– Что ж, тогда займемся едой, да? – Она хлопает в ладоши.

Мы идем в сторону кухни, как вдруг Дилан неожиданно вздрагивает.

– Что случилось? – Он плохо выглядит, очень побледнел, а на лбу образовались крошечные бисеринки пота. Сегодня утром была похожая проблема.

– Ничего. Сейчас пройдет.

– Тебе нужно…

– Сейчас пройдет, ба, – резко перебивает ее Дилан, и его взгляд метнулся ко мне, всего на мгновение, но я успела заметить. Бабуля вздыхает.

– Ох, мой мальчик. – И это звучит как нечто большее, однако мне не удается ничего понять или расшифровать. Как будто в этих словах кроются целые миры.

– Я скоро к вам вернусь. Мне надо ненадолго подняться наверх. – Он пытается обнадеживающе улыбнуться, но попытка с треском проваливается. Ему больно? Что вообще происходит?

– Тебе нравится Дилан, не так ли?

Я заливаюсь краской и не уверена, что ответить женщине, с которой знакома со вчерашнего дня и которая его вырастила.

– По тебе видно. По нему, кстати, тоже. Он хороший человек, и ему, кажется, с тобой хорошо.

– Как и мне с ним, – признаюсь я, и бабуля берет меня за руку. У нее такая же маленькая кисть, как у меня, а кожа мягкая, несмотря на работу.