— Что значит — приличное?

Ее прямота всегда восхищала его — в отличие от других женщин, которых он знал.

— Самое раннее — в девять часов.

— В девять! Дома я уже четыре часа, как встала бы, закончила утреннюю тренировку доджо и занималась повседневными делами.

— В Париже в девять встают только те добродетельные души, которые посещают службу. Большинство светских людей редко открывают глаза до полудня. Но мы можем по крайней мере заехать в девять и оставить визитку.

— Если окажется, что брат в девять еще не встал, я его разбужу. Он возражать не станет.

— Вам виднее.

Она искоса посмотрела на него:

— Обычно вы не уступаете с такой готовностью.

Он пожал плечами:

— Не собираюсь становиться между вами с братом. Мне там не место.

— Вот именно. Ваше место не там.

Своим тоном она задела его — вероятно, так же не беспокоясь, как и он, что все это означает.

— Это верно, принцесса, — спокойно сказал он, не давая себя спровоцировать. Слишком много он теряет. Хотя, не будучи вполне уверен, что слово «теряет» уместно, он мягко добавил: — Послушайте, мы с вами оба устали. Давайте совершим эту прогулку и не будем думать об утре до утра.

— Хорошая мысль. — Она слабо улыбнулась, вспомнив о совете учителя Догена: чтобы преодолеть все трудности, оставь в покое мириады вещей.


Хью позвонил и велел изменить свои указания, и вскоре они вышли из отеля и увидели ждущий их экипаж. Кучер оказался маленьким, юрким уроженцем Прованса, который уже долго проживает в Париже и знает и парижское дно, и высший свет, и найдет любую улицу и переулок.

Едва завидев Тама, он сказал с галльской самонадеянностью:

— В Энгиене целая колония ваших соотечественников.

— Мы ищем принца Отари, — заметил Хыо, усаживая Тама в четырехместный экипаж. — Он не так давно переехал. — Последнее письмо, полученное Тама от брата, сообщало, что он собирается купить новый дом.

— Из Марэ в Энгиен, — сообщил извозчик. — У него чуть ли не самые лучшие конюшни.

Тама улыбнулась: ей показалось, она недалеко от дома. Брат просто обожал лошадей.

— Мы заедем к принцу в девять. Пока же прокатите нас по городу.

Усевшись, Хью закрыл дверцу и вальяжно развалился на сиденье. Когда экипаж тронулся, на него вдруг нашло наваждение, словно он уже ездил вот так с Тама. Господи, кажется, он действительно устал.

Даже ночью улицы Парижа заполонила знатная и модная публика, которая перемещалась между обедами, приемами и вечеринками, — светское общество развлекалось до рассвета.

Тама словно не замечала шума и суеты, мысли ее были обращены внутрь себя, взгляд не задерживался на внешнем мире.

Решив не расспрашивать, о чем она думает, поскольку их утренний визит вполне мог привести во многих отношениях к краху, Хью рассказывал ей о достопримечательных местах, мимо которых они проезжали, время от времени приводил исторические справки, позволяя молчанию длиться в промежутках, когда его собственные размышления выходили на первый план.

Если повезет, визит их может пройти совершенно нормально, а если нет — не избежать обмена колкостями и резкостями; результат зависит от теперешних взглядов принца Отари на этикет. В Японии половая связь не порочит женщину, но на Западе преобладают двойные стандарты. Женщине непозволительно вести себя так же свободно, как мужчине. Если принц отнесется к их отношениям неодобрительно, Хью не знал, что сделает… или не сделает. В подобной ситуации ему бывать не доводилось.

Связи, половые или какие-либо еще, не главное в толчее эмоций, мятущихся в голове у Тама. Больше всего ее тревожила стойкость ее брата — точнее говоря, недостаток этого свойства в его характере. После первой поездки во Францию он вернулся домой, очарованный всем европейским. После второго визита стал еще более равнодушен к политической борьбе, которая в конце концов привела Японию к гражданской войне. Он не был воином, его больше интересовали поэзия и живопись, а также книги.

Как он отнесется к ее требованию взять на себя роль главы дома Отари? Рискнет ли?

Она не знала.

Глава 30

Когда они вскоре после наступления девяти часов прибыли в загородный дом принца Отари, его не было дома, как высокомерно сообщил им дворецкий.

— Скажите моему брату, что с ним хочет говорить принцесса Отари. И если он еще спит, разбудите, — приказала Тама.

Ошеломленный ее внезапной властностью, Хью уставился на маленькую фигурку женщины, стоявшей рядом с ним, которая испепелила дворецкого взглядом.

— Думаю, вам лучше сделать так, как она говорит, — подсказал он. — Она очень хорошо владеет мечом.

Слова Хью побудили напуганного мажордома к действию, потому что он подозвал лакея. Когда он повернулся, чтобы поговорить со своим подчиненным, Тама двинулась вперед.

— Мы будем ждать принца в гостиной, — сказала она. — И скажите брату, чтобы поторопился.

От ее повелительного тона голова у домоправителя повернулась так резко, что хрустнул его накрахмаленный галстук.

Подавляя усмешку, Хью подмигнул дворецкому:

— Она привыкла все делать по-своему. Может, вам стоит самому пойти доложить принцу?

В гостиной ничто не напоминало о Японии, убранство исключительно французское и по современной моде — везде бахрома и прочие украшения, великолепный в смысле узоров и расцветок текстиль, затейливая мебель, столь любимая во времена Второй империи при Луи Наполеоне Бонапарте.

— Ваш брат стал французом, судя по всему, — заметил Хью, окидывая комнату оценивающим взглядом. «И на издержки не поскупился», — подумал он, узнавая работу прославленного мебельного мастера Второй империи.

— Не знаю, хочется ли мне это слышать, — возразила Тама, стараясь подавить напряжение, от которого у нее заныла шея. Она не хуже Хью сознавала очевидность этого превращения. Подойдя к окнам, выходящим в сад, совершенно бесцветный в это время года, исключая зелень подстриженных тисов, она заставила себя хоть немного успокоиться. Комей — ее брат, сказала она себе. Он придет ей на помощь.

Хью стоял в отдалении от модно одетой женщины у окна, и вдруг его охватила стеснительность. У него мелькнула мысль, что у него нет никакого права находиться здесь, в лоне семьи, и под воздействием этой внезапно горестной мысли он резко сказал:

— Может, предпочитаете, чтобы я ушел?

Она повернулась:

— Вы этого хотите?

— Просто подумал, что помешаю вашей встрече.

— Нет, — раздраженно произнесла она.

— Успокойтесь, золотко.

— Я совершенно спокойна.

— Кто вы такой, чтобы называть мою сестру золотком? — осведомился холодный голос.

Оба повернулись к дверям.

— Комей! — воскликнула Тама, быстро направляясь к брату.

— Кто этот человек? — требовательно спросил принц Комей, неподвижно стоя на пороге.

— Капитан Драммонд. Он спас мне жизнь, так что можешь поблагодарить его, а не говорить, как главный палач. — И Тама улыбнулась, подойдя к брату. — Комей, Хью Драммонд. Хью, мой брат. — Она обняла брата.

— Приношу извинения, капитан Драммонд. — Комей сдержанно улыбнулся Хью, глядя через плечо Тама. — Сестра всегда была… порывиста.

Маленькая пауза перед словом «порывиста» вызвала укол ревности, к которой давно уже Хью считал себя неспособным. Принцесса не стеснялась просить о том, чего ей хочется, особенно в постели.

— В бою ее порывистость спасла мне жизнь, — сказал он, выбрав наименее неделикатный пример ее смелости. — Я в долгу перед вашей сестрой.

— Несколько раз мы с трудом спаслись благодаря Хью, — заметила Тама, отступая от брата. — И еще он привез меня на своем пароходе, чтобы я могла прийти к тебе. Нас всего лишили, Комей, — спокойно сказала она — Отец и его воины перебиты. Наш дом сгорел, наши враги решили нас уничтожить. Ты обязан вернуться и помочь расправиться с противниками.

Вошли два лакея с чайными подносами.

— Пойдемте присядем. — Принц жестом указал в сторону чайного столика.

Тама с трудом удержалась, чтобы не удалить лакеев, считая их появление неуместным. Но только сказала ласково:

— Вижу, ты по-прежнему обожаешь сахарное печенье.

— Кое-кто из наших слуг здесь со мной.

— Я и забыла. Конечно. — В те времена, когда Комей уехал, утрата дюжины слуг считалась делом случайным. Хотя сейчас никого из их прежних слуг не видно; все вроде бы французы.

Пока слуги готовили стол для чаепития, разговор шел о погоде и морском путешествии. Но как только лакеи вышли, в комнате воцарилась напряженная атмосфера.

— Не вижу никого из наших старых слуг, — небрежно заметила Тама, подкрепляясь печеньем.

— Они внизу. — Комей, наливавший чай в пиалу, поднял глаза. — Ты понимаешь.

Она понимала. Брат не хотел ничего такого, что не соответствовало бы образу французского аристократа, каковым он хотел быть. Его короткие волосы, костюм, галстук с бриллиантовой булавкой, перстни на пальцах — все было комильфо.

— Отец погиб в сражении при Вакамацу, — заявила она без перехода, желая поколебать воплощаемый им «прекрасный идеал». — Не знаю, известны ли тебе подробности. Осада была долгой, битва кровавой, и все закончилось резней. Тяжело раненный, Сёсё испустил дух после того, как доставил мне последнюю весть от отца.

— Я горюю по отцу, — сказал Комей голосом, лишенным каких-либо эмоций. — Мы наслышаны о той битве и об окончании гражданской войны. Плохие новости доходят быстрее. Но все это кажется мне таким бессмысленным — ужасы и убийства, утрата поместий…

— Попытаться остановить тиранию, Комей, это не бессмысленно. Отец сражался за правое дело, за прогресс. Мы обязаны продолжить его дело. Император должен быть на стороне влиятельных семей. Вернись домой, чтобы защищать наше дело. Помоги мне бороться за лучшую долю нашей страны.

Комей поставил пиалу на столик.

— Теперь моя страна здесь. И император нас не простит. Ты знаешь, как Сацума и Тёсю старались добиться нашего низвержения. Теперь они у власти. Все кончено. Неужели ты не понимаешь?