Филип бесстрастно посмотрел на золотистое тело, которое в свое время доставило ему столько удовольствия, и понял, что не может заставить себя испортить эту прекрасную плоть. Оставалось только одно наказание.

– Заберите ее с глаз моих и заприте в комнатах для прислуги, – приказал Филип.

– Что вы собираетесь делать с моей дочкой, месье Филип? – спросила тетушка Луиза, впервые в жизни испытывая ненависть к своему хозяину. – Она родилась в Бельфонтене. Здесь ее дом. Вы взяли ее к себе, когда она была еще совсем дитя. Если вы меня хоть сколько-нибудь любите, не продавайте ее!

– Я не хочу больше никогда ее видеть. Как только сбор тростника закончится, я продам ее в Сен-Пьер.

– Но я принадлежу вам! – закричала Амали. – Я не хочу никакого другого хозяина. Я люблю тебя! Я люблю тебя!

– Ты любишь только себя, – ответил Филип, не тронутый ее мольбами. – В Сен-Пьере много прекрасных борделей, и я позабочусь о том, чтобы ты попала в самый лучший, – сказал он и отвернулся.

Амали в ужасе закрыла лицо руками.

Нa следующий день вулкан Монтань-Пеле начал рокотать и изрыгать густые клубы дыма и пепла. За много веков существования вулкана островитяне привыкли к его периодическим вспышкам. Через несколько дней подземный гул прекратится, выбросы огня и пепла пойдут на убыль и совсем затихнут. Все полагали, что на этот будет то же самое, и даже жители Сен-Пьера, города, который подвергался наибольшему риску быть уничтоженным в случае крупного извержения, занимались своими повседневными делами. Большинство людей считали вулкан спящим, так как крупных извержений не было уже много-много лет.

На протяжении двух недель Монтань-Пеле продолжал свои фейерверки, и Филип стал ощущать смутное беспокойство. Даже рабы почувствовали какую-то неясную силу в природе, которая порождала тоску и недовольство. Негры ходили с тревожным видом и время от времени поглядывали на пирамиду вулкана.

Но Филип знал, что даже в случае извержения Бельфонтен будет в безопасности. Лава потечет прямо на Сен-Пьер и к морю, уничтожая все на своем пути.

Из-за августовского зноя, горьковатого дымного привкуса, который мешал дышать, и из-за желания поскорее закончить сбор тростника и отвезти Амали в Сен-Пьер Филип был измучен и измотан. Только когда последние стебли тростника были срезаны, он позволил себе расслабиться и подумать о Габби. Из сообщений Марселя и доктора Рено он шал, что Габби здорова и счастлива. Доктор по-прежнему не мог назвать точной даты родов, но Филип полагал, что ребенок родится в ближайшие недели. Может быть, по приезде в Сен-Пьер стоит заглянуть к Габби и узнать, не нужно ли ей чего-нибудь... Но в душе Филип понимал, что он этого не делает, Габби не любит его, ее сердце отдано Марселю. Лучше всего ему не вмешиваться в ее жизнь.

На следующий день тучи серого пепла почти полностью закрыли солнце. Через них пробивались \ишь слабые и рассеянные лучи. На рассвете Филип с Амали отправились в Сен-Пьер в карете, которой управлял Жерар. Амали уже давно отказалась от надежды разжалобить Филиппа мольбами. После двух недель заточения она была угрюмой и молчаливой. Если у нее и были надежды, что Филип смягчится, то она ошиблась: его лицо, исполненное мрачной решимости, не выражало никаких угрызений совести. Очевидно, он больше не испытывал потребности в ее теле и намеревался продать ее в публичный дом.

Амали забилась в уголок кареты, и ее желтые кошачьи глаза щурились, пока она обдумывала планы мести. Один из другим она мысленно их отбрасывала, пока наконец ее губы не изогнулись в хитрой и самодовольной улыбке.

Уже почти стемнело, когда карета Филиппа остановилась перед большим, ярко освещенным зданием в квартале, который не был кварталом зажиточных горожан, но в то же время не был и трущобой. По обеим сторонам улицы было много красивых особняков, все ярко освещенные. Филип вышел из кареты, ведя за собой Амали. К его удивлению, она не противилась и молча шла следом, гордо выпрямившись и высоко подняв голову, соблазнительно покачивая бедрами, а ее плечи выступали из широкой блузки и блестели как золото при свете восходящей луны.

Филип постучал, и входная дверь отворилась. Амали внезапно задержалась в дверях, посмотрела на Филиппа дерзким взглядом, обнажая белые зубки. «Вы за это поплатитесь, месье Филип! – прошипела она. – Так или иначе, но вы будете страдать».

Потом дверь за ними захлопнулась, и Жерар, который остался с каретой, печально посмотрел ей вслед. Все-таки он не мог по-настоящему ненавидеть своего хозяина. Ведь он сам видел, как змея готовилась вонзить свое смертельное жало в беззащитное тело мадам Габби. Когда Филип с мрачным видом вышел из дома и сел в карету, не заговаривая со своим слугой и не глядя на него, Жерар молча ; взял вожжи и направил лошадей к городскому дому Филиппа, бросив прощальный взгляд через плечо.

В другой части города Габби и Марсель, поужинав, сидели в гостиной и пили кофе. Габби была занята своими мыслями и не обращала внимания на то, какими восхищенными глазами смотрел на нее Марсель, пытаясь угадать, думает ли Габби о ребенке, которого вскоре должна родить. Для Марселя Габби была воплощением материнства. Ее слегка округлившееся лицо и фигура, расцветшая в последние месяцы беременности, казались еще прекраснее, чем раньше. Беременность протекала нормально, и доктор Рено объявил, что роды пройдут в середине сентября, меньше чем через месяц, и что он не ждет осложнений. Внезапный вздох Габби прервал молчание.

– Что с тобой, дорогая? – спросил Марсель озабоченно. – Это из-за ребенка?

– Да нет, Марсель, – ответила Габби с ласковой улыбкой. Она была очень благодарна Марселю и не представляла, что бы с ней было без него. – Почему-то я сегодня беспокойно себя чувствую. Ребенок шевелится внутри, и мне трудно принять удобное положение.

– Теперь уже недолго, дорогая. Скоро ты будешь держать ребенка на руках.

Он приложил ладонь к ее животу и в ответ почувствовал отчетливый толчок изнутри. Марсель благоговейно приложил губы к этому месту и обнял рукой располневшую грудь Габби. По телу его прошла дрожь, глаза загорелись зеленым огнем. Не обращая внимания на слабые протесты Габби, Марсель прильнул губами к ее губам и встревожил ее страстностью своего поцелуя.

Когда он отпустил ее, Габби чувствовала себя обессиленной. Она все время пыталась сдерживать ухаживания Марселя, но не решалась отказать ему. Габби боялась того дня, когда ребенок появится на свет и ей придется наконец принять решение: разделить с Марселем его ложе или самой устроить свою жизнь и жизнь ребенка. В том или ином случае трудности были неизбежны.

Марсель расстегнул верхние пуговицы ее блузки и осторожно прикоснулся к ее груди. Габби мягко отстранила его.

– Не надо, Марсель, только не сейчас, – с чуть заметной досадой проговорила она.

– He убегай от меня, милая, – просил Mapсель. – Ты же знаешь, что я ничего плохого тебе не сделаю. Я лишь хочу прикасаться к тебе, целовать тебя, ощущать твою кожу.

– Не понимаю, почему тебе хочется прикасаться ко мне теперь, Марсель, – жалобно сказала Габби. – Я толстая, неуклюжая, и уж, конечно, смотреть тут не на что.

– В моих глазах ты никогда еще не была столь прекрасной, – ответил Марсель и поцеловал ее белокурую головку. – Скоро, дорогая, уже скоро, – пообещал он, и его глаза потемнели, – ты станешь моей.

Габби вздохнула с облегчением, когда в дверь постучала Тилди, домоправительница Марселя. Марсель с некоторым раздражением дал Габби время привести себя в порядок и разрешил Тилди зайти. За ней следовал конюх из Ле Шато.

– Лионель! – воскликнул Марсель и вскочил с кушетки. – Что ты тут делаешь? Что-нибудь случилось на плантации?

– Большая беда, месье Марсель, – ответил Лионель, качая курчавой головой и закатывая глаза.

– Говори, приятель! – приказал Марсель, теряя терпение от драматических ужимок конюха. – Что случилось? Восстание?

– Нет, нет! Совсем нет! – поспешно ответил Лионель.

– Ну так что? Говори скорее.

– Пожар, месье Марсель! Пожар! – выпалил Лионель. – Все много работали, убирали тростник...

Пожар начался на складе. Вчера ночью искры от Пеле зажгли склад, все сгорело.

– Весь сахарный тростник? – спросил Марсель убитым голосом.

– Все, – простонал Лионель.

– Черт побери! – выругался Марсель. – И дом тоже сгорел?

__ Дом в порядке, месье Марсель, – улыбнулся Лионель. – Управляющий спас дом, но сам сильно обгорел. Послал меня за вами. Говорит, приезжайте быстрее.

– Ступай с Тилди, она тебя накормит, а потом поспи. Мы поедем на рассвете.

Лионель вместе с Тилди вышел из комнаты, а Марсель нервно зашагал по комнате.

– Мне так жалко, Марсель, – начала Габби, которая очень сочувствовала Марселю. Такая потеря, наверно, потрясла тебя. Да еще твои управляющий, бедняга.

– Потерю урожая за год я могу перенести, дорогая – сказал Марсель, повернувшись к Габби с мягкой улыбкой. – Меня больше беспокоит то, что придется оставить тебя одну теперь, когда твои срок на подходе. рождения ребенка еще почти целый месяц. К тому времени ты успеешь позаботиться об управляющем и наладить дела на плантации. Кроме того, на следующей неделе должна вернуться Элен из Нового Орлеана. Ты же помнишь, она хотела быть здесь, когда родится ребенок.

– Я должен ехать на плантацию, как бы мне ни хотелось остаться с тобой, – вздохнул Марсель. – И ты права, Элен позаботится о тебе в мое отсутствие. – Он бережно обнял Габби, – Я уеду рано утром, до того, как ты встанешь. Ты уверена, что выдержишь? – спросил он, внимательно вглядываясь в ее лицо. – Не будешь волноваться из-за вулкана? Меня тревожит, что в последнее время ты несколько неспокойна, в твоем положении это вредно.

Габби была тронута заботой Марселя.

– Все будет хорошо, – ответила она, стараясь придать своему голосу больше убедительности. – Мы в любое время можем вызвать доктора Рено, да и Тилди позаботится обо мне. Я не хочу, чтобы ты переживал. Сейчас твои дела на плантации важнее.