Пролог

Не надо спорить, кто всему виной.

Не трогай ты измотанную душу.

Ты был бы мой, навеки со мной,

Ведь без тебя я слетаю с катушек.

Ты уходи, я отпускаю,

Остыли чувства, любовь позади.

Я тебя не виню и не прощаю.

Ты не поймешь, не дано, не проси…

Вера Брежнева и Елена Север, "Зла не держи".


Мое имя Роза. Мама в роддоме не прогадала, назвав меня так, ведь я тот ещё цветочек. Острыми занозами, пропитанными змеиным ядом, вдоль и поперек натыкана вся моя сущность.

Из-за гадкого характера и приобретенной из-за вечных пинков судьбы колючести во взглядах и отношению к окружающим меня людям, я все ещё не замужем, хоть и успела к своим двадцать с хвостиком обзавестись ребёнком. А родила я этого ребенка от байкера, моего первого и единственного мужчины. Я думала, что все будет иначе, что я нашла свою вторую половинку, а он лишь сделал свое дело и укатил в закат. Не навсегда, как выяснилось, укатил.

Спустя несколько утомительных лет он вновь объявился в моих сумасшедших, и от того осточертевших буднях. Но не для того вовсе, чтобы стать светом в окошке, который ознаменовал бы окончание этому сумасшествию.

А для того, чтобы навести ещё большую суматоху в моей жизни, поиграться с моими чувствами во второй раз и, в итоге разбив сердце по новой, жениться на другой. Вроде коварный план действий его таков. Если я правильно поняла намерения этого предателя. Подлого… но до дрожи в коленках нежного предателя.

До повторной встречи с ним вся моя жизнь напоминала адский круговорот, в котором я, вся на нервах и в обиде за то, что меня попользовали и выкинули, как только надоела, вертелась без сна и отдыха, стараясь разрываться изо всех сил. Все делала для того, чтобы мой малыш ни в чем не был ущемлён и ни в чем не нуждался. Признаюсь, мне пришлось трудно осуществлять это сразу, как только он родился, и до сих пор, по истечении трёх лет, трудно. Но надеяться на счастливый случай, которого никогда не будет, нет смысла, и просить помощи не у кого, ведь все лежит на моих плечах, и только на них.

Существуя последние несколько лет в кромешной суете, не имея ни единой свободной минутки, чтобы уделить ее себе, частенько вспоминаю то беззаботное время, когда веселилась днями и ночами, гуляла, где хотела, ни в чем себе не отказывая. Сейчас это всего лишь воспоминания, которые вовсе не такие теплые и радостные, как хотелось бы.

Кое-кто омрачал эти воспоминания о былом каждый раз, когда я возвращалась в то время мыслями, представляя себя там, а не здесь. Всего несколько лет назад я любила и была любима. Конечно, я лгу сейчас, причем, сама себе лгу. Просто я так думала, что любима, хотелось верить во взаимность чувств с тем человеком, кто был мне дорог, ведь я никого так не любила, как его. Больше всего на свете я хотела, чтобы он всегда был рядом, а потому колесила по стране вместе с ним, забросив учебу в институте и отложив мечты о переезде в столицу в дальний ящик, который теперь уже не открыть никакими ключами и фомками не распечатать. А его любовь, если можно назвать таковой то, что он испытывал ко мне, была более чем странной. Непонятной для меня та любовь была. Мы с любимым редко виделись на протяжении первых лет нашего, казалось бы, тесного общения, но я закрывала глаза на это, считая его жизненные утверждения всего лишь мимолетными шалостями, которые постепенно ему надоедят. И когда он повзрослеет, то обязательно все будет строиться так, как у всех любящих пар.

Этого не произошло. Он так и не повзрослел.

А я, будучи наивной дурой, пошла у него на поводу. Вот и поплатилась тем, что мои надежды не оправдались, а прошлого уже не вернёшь и не исправишь. Я была вынуждена оставить учебу, забыть о планах на будущее, потому что некоторые события с большой легкостью взяли и перечеркнули их. Кто он такой, мужчина, из-за которого моя жизнь в молодые и свежие двадцать с лишним лет пошла под откос? Его зовут Вольф. И фамилия у него необычная – Стальной, – и кликуха среди своих такая же. Стальной он и по паспорту, и для друзей, и ниже пояса… Эх-х… Красивый он был, Вольф мой, видный, темноволосый, зеленоглазый. На момент, когда мы с ним встречались, ему было тридцать с маленьким хвостиком, разница между нами была в десять лет. Вольф был байкером, невероятным авантюристом и заядлым путешественником, который ненавидел сидеть на одном месте больше месяца. Носил кожаные вещи и очки-капельки, вел себя нарочито грубо и пошловато, тем и привлек меня в первый же день, как его увидела в компании. Его грубая брутальность и манеры плохого парня не оставили мне шансов думать головой в тот день. В него, сексуального плохиша, от которого просто разило привлекательностью и шармом, просто непозволительно было не влюбиться. Особенно мне, дурочке, до визга торчащей от самцов-бруталов в кожаных штанах и на дорогущих ухоженных байках, и мечтающей день и ночь, чтобы ее на этих байках прокатили, как поется в одной из песен "Арии", до небес и звёзд любых.

С Вольфом я была согласна и просто до ЗАГСа доехать, не нужно было ни звёзд, ни чего другого. Просто земного счастья хотелось, вот и все премудрости тогдашней меня. Вольф же, в отличие от меня, больше всего на свете ценил свободу и получал ее столько, сколько могло пожелать его сердце. Он любил мчаться на запредельно высокой скорости, чтобы ощущать ветер в волосах. Его любовь к скорости я в шутку называла "аттракционом до больничного". На самом деле, я беспокоилась за него, но не могла повлиять на то, чтобы он искоренил в себе эту любовь. Как упоминалось ранее, Вольф был старше меня аж на целых десять лет, и, как водится среди людей с подобными предпочтениями, как у него, его друзей и товарищей по увлечению байкерским стилем жизни, не обременялся серьезными отношениями.

Такими, какие у нас были. Подобного не случалось ни разу за его годы. По крайней мере, Вольф так говорил мне. Возможно, лгал, я не знаю, но на тот момент я слепо верила ему.

Время, в противопоставление Вольфу и его принципам, было неподвластно никому и вовсе не стояло на месте, оно шло и шло себе без остановки. Некоторые из друзей Вольфа уже обзавелись семьями, сочетали хобби и семью, и вполне успешно это у них получалось. Вольф же не принимал то, что я частенько ставила его в сравнение с друзьями, и считал, активно это проповедуя, что сначала нужно пожить для себя в полной мере, а уж потом, когда то, как он существует сейчас, успеется либо надоесть, либо Вольф сам созреет что-нибудь изменить в себе, пора и начинать думать о браке и детях. А я же боялась, что его уведут у меня, а потому стремительно пыталась подвести его под венец. В общем, байкерство – это не хобби для Вольфа, а образ жизни. Печально, но это факт. Тяжелый, неизлечимый диагноз у него развился под гордым названием "байкер".

Такой вот он, мой Вольф, помешанный на стереотипе свободы, смертник, которому чуждо простое человеческое счастье. Я же его мнения насчёт такого существования не разделяла от слова "совсем". Правда, поначалу я держала это противостояние в себе, боясь его спугнуть излишней напористостью, ну а потом уже, когда наши с ним отношения перешагнули за год, два, три, начала донимать Вольфа бесконечными темами о необходимости совместного ведения хозяйства. Поначалу редко это делала, а потом стала все чаще и чаще. Куда было тянуть, когда ему уже тридцать стукнуло, думала я.

Я не намекала Вольфу на женитьбу прямо, не выпрашивала кольцо и романтичное предложение, но хотя бы жить вместе можно бы и начинать после нескольких лет встречаний как парень с девушкой. Посмотреть надо бы хоть, сможем ли мы притереться друг к другу, ведь гражданский брак очень хорошо помогает узнать недостатки партнера раньше, чем шлепнется прозаический штамп в паспорте. Мало ли, может, я зря потеряла столько времени, потратив его на того, кто никогда не исправится, и с кем я не буду счастлива.

В то максималистское для себя время, я чувствовала себя на вершине горы и способной на любой подвиг. Да, я была очень самоуверенная, а после ощутила себя слабой и униженной самодурой, потому что уж больно сильно понадеялась на то, что Вольф прогнётся под меня и согласится с моими мягкими, но навязчивыми требованиями. Но нет, не смогла я повлиять на Вольфа. По крайней мере, положительно. Стальной он и есть Стальной, хрен сломаешь, очень твердый. И совсем не гибкий. Вроде бы и ясно стало, не сразу, но все же проявилось немного, что я зря теряю время с Вольфом, но… Я настолько его любила, что не в силах была долго злиться на его эгоистичное поведение.

Да что там говорить, я и долго обижаться была не в состоянии. Если утром мы ругались, вечером я уже сама звонила ему. Первая всегда искала способы наладить отношения, так как не представляла себе жизни без него. Слишком активно вела себя, за что и поплатилась. Мужчины не любят таких, а также не любят, когда над всем, что они делают, существует тотальный контроль со стороны женщины.

Знала же я, что добром моя излишняя прилипчивость и принудительная опека над ним не кончится. Вот и допрыгалась.

Надоело ему первому.

Когда Вольф ушел насовсем, я с трудом нашла в себе силы, чтобы жить дальше, кое-как справилась с тоской, которая быстрыми темпами пожирала меня живьём.

Это было очень тяжелое время, которое шло крайне медленно. Я будто потеряла близкого человека, плакала по Вольфу месяцами напролет, словно он погиб в аварии, а не просто послал меня на все четыре стороны. Вот именно в таком угнетающем для себя контексте, после очередного нервного срыва и желания отыскать Вольфа, хоть из-под земли его достать, я узнала о том, что ношу ребенка. От него ребенка, только Вольф об этом не узнает. А если бы узнал, то не вернулся бы все равно.

И тогда я поняла, что хватит унижаться спьяну и искать повод связаться с ним через знакомых, поскольку номер телефона он сменил. Ничего это не даст.