Словно прочитав ее мысли, старая Минерва посмотрела на Ивлин и нахмурилась. Ивлин пришла в ужас.

— Теперь уж ничего не поделаешь, детка. — Голос старухи звучал почти ласково, и Ивлин обрадовалась, когда та отвела наконец взгляд.

— Минерва права. Надо дождаться возвращения Николаса и Тристана. — Хейт опустила глаза на дочку, отбросила прядку у нее со лба. У обеих — у матери и дочери — покраснели носы, а на щеках горели лихорадочные пятна. — А вы сейчас же ложитесь, — скомандовала она служанкам. — Будут новости — я вас разбужу.

Когда служанки ушли, Хейт обратилась к старой колдунье:

— Может быть, ты попробуешь еще раз, Минерва? Прошу тебя! — Хейт прижала руку к груди. — У меня так болит сердце.

Минерва вздохнула и достала из складок своей юбки небольшой меховой мешочек.

— Ладно, племяшка. Но будет то же самое, точно тебе говорю.

Ивлин сжимала в руках четки, а Минерва, бормоча под нос рифмованные заклинания, вытащила из мешка три камешка и положила их на столе в одну линию. Ивлин показалось, что это кусочки костей.

— Видишь, — обратилась Минерва к Хейт, — все также, как было в последний раз.

Хейт наклонилась к столу:

— Здесь камень Смерти.

— Но и камень Удачи тоже. — Минерва собрала камешки и со стуком бросила их в мешочек. Ивлин облегченно выдохнула. Минерва продолжала:

— Ты не хуже меня знаешь, что камень Смерти не всегда указывает на смерть. Очень часто он означает просто… — она понизила голос и зашептала в самое ухо Хейт, — новое начало. — Ивлин вздрогнула. — А сейчас тебе лучше всего выспаться.

Хейт опустила голову на ладонь. Ивлин видела, как затряслись ее плечи. Она не понимала всего этого колдовства и не хотела понимать, но горе Хейт, так беспокоящейся о своем муже, находило отклик в ее сердце.

— Я не засну, — наконец проговорила Хейт.

— Попробуй ради ребенка. Она-то не может всю ночь держать свои маленькие глазки открытыми. — Минерва протянула через стол руку, и Хейт вложила свою ладонь в ее пальцы.

— Ну ладно, — прошептала она. — Спокойной ночи, Минерва. — Хейт поднялась из-за стола, ее взгляд встретился с глазами леди Ивлин. Хейт заморгала, как будто только сейчас заметила, что монахиня сидит с ними за одним столом. — Спокойной ночи, леди Ивлин.

Ивлин улыбнулась и кивнула:

— Спокойной ночи.

Когда Хейт с ребенком на руках вышла, Минерва уронила голову. Ивлин заметила, как побледнела колдунья.

— Простите меня… Минерва.

Старуха искоса посмотрела на нее из-под руки.

— Вы нездоровы?

— Нездорова? — Минерва усмехнулась. — Нет, детка. Просто я старая и очень, очень устала.

Ивлин не знала, что на это сказать. Минерва продолжала пристально изучать ее. У Ивлин даже возникло желание перекреститься.

— А что будет с тобой, сестра Ив? Вернешься в обитель?

От этой мысли у Ивлин перехватило дыхание. Она с трудом выдавила:

— Нет-нет! Это место… оно плохое.

Минерва кивнула, как будто отлично поняла ее.

— Значит, останешься в Хартмуре?

Ивлин нахмурилась:

— Я не знаю, где еще могу приклонить голову. Я не хочу оставаться здесь. Леди Симона ненавидит меня. Конечно, я знаю, что Ник… лорд Николас не откажет мне… Но ведь я заставила его страдать.

— Да, заставила.

Ивлин кивнула:

— Я хочу… хочу уснуть и проснуться далеко-далеко отсюда. И все забыть. Хочу оказаться там, где никто меня не знает, и начать жизнь сначала.

— Правда хочешь? — спросила старуха.

— Да. — Ивлин посмотрела прямо в глаза колдунье. И похолодела. «Господи, прости меня грешную за то, о чем я хочу попросить». — Минерва, вы… вы можете это сделать? — шепотом закончила она.

— Не так, как ты думаешь, детка, — улыбнулась старуха. — Но возможно, мы сумеем друг другу помочь.

В душе Ивлин страх боролся с волнением.

— Как?

Минерва с трудом поднялась на ноги.

— Скоро. А ты держи язык за зубами и будь готова, если я шепну тебе словечко, поняла?

Ивлин ничего не поняла. Она едва сознавала, что отдает свое будущее в руки этой старой насмешливой ведьмы. Но все же кивнула и пообещала:

— Я буду готова. Сказано это было всерьез.


Глава 26


Одну за другой Николас быстро переставлял ноги по мерзлой земле и грязи. Дыхание со свистом вырывалось у него из груди. Всю ночь он шел, не позволяя сменить себя. Он сам проделает каждый шаг тяжелой дороги с носилками, на которых лежит Тристан. Глаза Ника не отрывались от восточного горизонта, шаг не замедлялся ни на минуту.

В голове билась одна неотступная мысль: «Кровь брата на мне, кровь брата на мне». Слова, мучительные и горькие, ритмично кружились в мозгу Ника, как вороны над полем сражения. И в этих словах была страшная правда. Все повторялось, как в кошмарном сне, — он снова возвращается в Хартмур с телом на носилках.

Мысли о леди Хейт, о маленькой Изабелле, о матери отдавались в груди давящей болью.

Носилки дернулись у него за спиной. Ник, не оборачиваясь, прокричал:

— Тот, кто уронит моего брата на землю, сам окажется в земле.

— Да, сэр.

— Простите, сэр.

— Не беспокойтесь, сэр.

— Ник, не будь дураком. Я говорил тебе, что могу сесть на лошадь, но ты же не слушаешь.

Ник, не замедляя шага, бросил через плечо:

— И ты истечешь кровью. Помолчи, брат, радуйся, что тебя несут.

Тристан слабо усмехнулся:

— У твоих добрых воинов не найдется эля? У меня от этой тряски пересохло во рту.

Ник услышал суету за спиной, брат кого-то поблагодарил. Раздалось бульканье, потом — удовлетворенный рык.

— Ты можешь по крайней мере не бежать?

Ник перехватил ручки носилок и продолжал быстро подниматься по склону к стенам Хартмура.

— Мы почти у цели.

Со стены закричали. Ник с облегчением вздохнул. Сейчас поднимут решетку, откроют ворота, за Тристана возьмутся женщины — мать, леди Хейт и Минерва. Его брат был пока жив, но рану он получил смертельную.

Короткий меч Донегала действительно попал Тристану в грудь — в левую половину. Благодаря кольчуге меч не задел сердце. Доспехи спасли жизнь Тристана, но именно в них сейчас крылась опасность.

Мощный удар вдавил железные пластины глубоко в грудь Тристана. Кольца рассыпались и острыми концами вонзились в рваную рану.

Ник полагал, что у брата сломано несколько ребер, а когда попытался вытянуть вдавившуюся в тело кольчугу из уже распухшей и покрасневшей кожи, из раны хлынула кровь. Тристан застонал и схватил его за руку.

— Господи, Ник. Оставь, — прошептал он. — В Хартмуре есть лекари получше тебя.

Они были почти у ворот. Ник с тревогой вглядывался в полутьму, но искал он не Хейт, не Минерву и даже не мать, а Симону. На этот раз, когда она выйдет его встречать, он обнимет ее, как положено. Поцелует, скажет, что любит, что потратит всю жизнь, чтобы сделать ее — и, если потребуется, Дидье — счастливыми.

И вот ворота распахнулись, оттуда вылетела Хейт и бросилась к носилкам, повторяя сквозь слезы имя Тристана.

Следом за Хейт вышли двое мужчин. Николас не знал их, не знал, что ему предстоит познакомиться с Жаном Рено и Шарлем Бовилем.


В лесу, через который продвигалась маленькая кавалькада, было темно. Симона видела не дальше головы своей лошади. Если бы не частые вспышки молний, могло показаться, что идешь по дну глубокого черного океана.

Было сыро и холодно. Страшно завывал ветер, дождь мешался со снегом. Одежда Симоны насквозь промокла и заледенела. Все давалось с трудом — держаться в седле, отворачиваться от ветра, не поддаваться отчаянию. Лицо и ноги онемели от холода. Она давно перестала дрожать. Непогода тянулась уже больше суток, а они все ехали и ехали. Силы Симоны были на пределе.

Арман что-то крикнул. Симона его не расслышала, но, подняв голову и прищурившись от дождя, поняла, что они у цели.

Лес кончился. Симоне почудилось, что они оказались на самом краю земли. Их встретила группа людей. Четверо мужчин сурового вида в черных промокших плащах что-то говорили Арману, перекрикивая бурю. Далеко внизу, под обрывом, бушевало черное холодное море.

Симона посмотрела вдаль. В бухте среди пенных кипящих волн стояло на якоре низкое одномачтовое суденышко. Справа от утеса, на берегу, виднелись развалины старого замка, открытые ливню и ветру. Внутри светилось несколько огоньков, и Симона удивилась, что эта груда камней способна давать кому-то приют.

«Здесь, на этом чужом берегу, — думала она, — решится моя судьба. Возможно, меня убьют или бросят одну в этом пустынном месте. Господи, сжалься надо мной! Теперь нам никто не поможет».

Арман велел Элдону следовать за ним. Четверо незнакомцев попрыгали вниз и стали спускаться к развалинам. Вспышка молнии на миг осветила лицо Женевьевы. Симона прочла на нем безнадежность, покорность судьбе и бесконечную усталость.

Лошадь Симоны ступала по топкой грязи. Узкая крутая тропинка вела все ниже и ниже. И вот они оказались на границе воды и суши.


Ник терзался от нетерпения, но пришлось задержаться и отдохнуть. Буря обрушилась на него, Жана Рено и Шарля Бовиля, едва они миновали Уитингтон и повернули на юг. Сам Ник был измотан, Жан Рено — стар и болен, но беда заключалась даже не в этом. Ледяной ветер и дождь слепили глаза, Ник с трудом различал, а временами и совсем терял из виду белое перышко Дидье, которое летело над головой Великолепного.

Все трое уселись под кроной старого толстого кедра. Николас растянул над ними небольшой кусок просмоленного полотна, чтобы получить хотя бы какое-то укрытие.

Костер они разжечь не смогли. Иглы кедра едва тлели, их едкий дым смешивался с промозглым туманом.