— Думаешь, маме очень нужен был замок? Или ее безделушки, мебель, тряпки? Послушай, братец, ты что, забыл? Конн убил ее мужа! Да, да, убил! И украл единственного сына! Но погоди, это еще не все, Нилл! Ты ведь отправился с ним по доброй воле, не так ли? Ты поверил в то, что наш отец способен на предательство! А настоящим-то предателем был твой драгоценный Конн!

— Проклятие, Фиона!

— Он раз десять, если не больше, посылал сюда, в Дэйр, своих шакалов, чтобы мы не забыли, какова бывает его милость. Они разграбили все, что имело хоть какую-то ценность, а что не смогли увезти, переломали. Всех, у кого не хватило ума понять, что после казни хозяина-предателя нужно убираться из Дэйра, жестоко избили. Всех наших слуг, понял?

Будто тугая удавка стянула горло Нилла.

— Нет, я в это не верю, — проговорил он сквозь стиснутые зубы.

Кто, Конн Верный?! Безупречный воин, в чьем благородстве Нилл никогда не сомневался? И все же с того самого дня, как он прочел собственноручно написанный приказ своего тана, повелевающий его убить ни в чем не повинную девушку, что-то будто надломилось в нем.

Нет, резко оборвал Нилл сам себя. Кто знает, чего стоило Конну написать письмо, приговаривавшее Кэтлин к смерти? И ведь он доверил это не кому-нибудь, а Ниллу. Разве одно это не свидетельствовало о том, что Конн был достоин его доверия? Ведь он дал в руки сына своего злейшего врага оружие, которое, выплыви правда наружу, погубило бы его навеки.

— Киф был последним. — Голос Фионы вернул Нилла к действительности. — Я просила, умоляла, чтобы он уехал из замка. Его преданность стоила бедняге одной руки, и люди Конна поклялись, что отрубят ему и вторую, если, вернувшись, снова найдут его здесь!

В памяти Нилла вдруг всплыла вечная кривая ухмылка Кифа, его терпеливые умелые руки — он всегда находил время, чтобы повозиться с маленьким мальчиком. Ему не верилось, что такая жестокость могла свершиться по прямому приказу тана.

— Конн наверняка и не ведал о том, что они творили в Дэйре! В конце концов, вся Ирландия знала, что в замке не осталось хозяина! Эти разбойники орудовали сами по себе.

— Они явились по приказу Конна, чтобы мы никогда уже больше не смогли оправиться. Ты не веришь мне, да? Но ведь я была при этом, Нилл! Я собственными глазами видела, как они избивали наших людей, как отсекли руку Кифу. — Голос ее дрогнул и оборвался.

— Фиона, но ведь у тебя же нет никаких доказательств, что именно Конн отдал им такой приказ. Может, ты права и это и в самом деле были его люди. Что ж, кровь порой может ударить в голову, мне это известно. Да черт возьми, может, это были обычные мародеры!

— Да, да, придумывай оправдания для своего драгоценного Конна, Нилл, в этом ты весьма преуспел. Само собой, почему ты должен верить мне, раз уж не поверил собственному отцу?! — Голос Фионы сорвался, и она закусила губу, чтобы не дать волю бушевавшей в ней ярости.

— Отец сам признался мне в том, что он сделал, Фиона! Признался перед тем, как встретить смерть, которую он заслужил. — Нилл слишком хорошо помнил это — крохотную темную камеру, глаза отца. «Я сам навлек эту кару на себя, сын мой. Я предал своего тана, твою мать и тебя».

— Лжец! — не выдержала Фиона. — Ничто в мире не заставит меня в это поверить. — Осекшись, она полоснула по его лицу яростным взглядом. — Покуда ты в Дэйре, не смей так говорить об отце!

Наступило молчание, полное затаенной муки и боли, тягостное для них обоих. Вдруг Фиона судорожно вздохнула.

— Можешь не волноваться — твоя жалкая жизнь здесь в безопасности. Похоже, твой тан решил наконец, что высосал из нас все, что было. Вот уже года три, как никто из его людей не появлялся в Дэйре.

Схватив половинку овсяной лепешки, она бросилась к двери. Потом остановилась и резко повернулась к брату. Солнечный луч упал на спутанную копну сверкающих медных волос.

— Только не вздумай проболтаться об этом матери. С того дня как был убит отец, что-то будто надломилось в ней. Она живет в своем собственном мире — верит, что Киф по-прежнему доставляет в замок мясо, Фергюс выращивает и мелет овес, а Этан штопает ее платья. Она ничего не замечает, как бы ужасно ни обстояли дела, и это единственное, что дает мне силы терпеть такую жизнь. Оставь все как есть, Нилл. Если ты нарушишь ее покой, Бог свидетель — я убью тебя.

Она повернулась и выбежала за дверь. Голова у Нилла раскалывалась, перед глазами все плыло. Казалось, весь мир вдруг сошел с ума.

Что же здесь произошло? Конн поклялся Ниллу, что пальцем не тронет тех, кто остался в Дэйре. И такая искренность была в его суровом лице, такая бесконечная печаль, когда он сожалел о том, что мать и сестра Нилла не захотели воспользоваться его гостеприимством, что не поверить ему было невозможно.

Но теперь он уже и сам не знал, чему верить. Конн уверял, что ждет не дождется Кэтлин, а втайне отдал приказ убить ее во сне. Но в голове не укладывалось, что тан отдал приказ превратить в руины замок Нилла, обречь женщину и ребенка на голодную смерть из-за вины другого.

Однако что бы ни случилось много лет назад, был еще один человек, который нес вину за то, что замок был почти стерт с лица земли. Тот самый, кто бросил беспомощную мать и маленькую девочку, пока сам совершал героические подвиги, чтобы восстановить собственную честь.

В одном Нилл был совершенно уверен: он больше не имеет права оставить все как есть. У него в запасе по крайней мере неделя, прежде чем Конн сообразит, что он не намерен возвращаться в Гленфлуирс. После этого начнется охота.

Нилл тяжело опустился на грубо оструганную скамью и спрятал лицо в ладонях. Дьявольщина, что же ему делать?!

Глава 7

Кэтлин сидела на трехногой табуретке, стараясь как-нибудь ненароком не свалиться и не уронить ссохшуюся в камень овсяную лепешку в камин, где едва тлело несколько углей.

Сердце девушки ныло. Она украдкой рассматривала некогда прекрасное лицо, нежный, чувственный рот и тело, столь хрупкое, что достаточно, казалось, легкого порыва ветерка, чтобы заставить его сломаться. Но не это заставляло сжиматься сердце Кэтлин, а улыбка немолодой женщины, сияющая радостью оттого, что сын ее наконец вернулся домой.

Господи милосердный, да что же случилось с ними? С Фионой, с Ниллом, с их матерью? Что за ужасные события могли до такой степени искалечить жизнь всех троих? Нилл, с его обостренным чувством долга и мрачноватой добротой, которую он так тщательно старается скрыть, — не такой он человек, чтобы безучастно смотреть на страдания матери и сестры. Свет всепрощающей любви, который зажегся в глазах матери при виде Нилла, не смогли бы погасить никакие силы рая или ада. Даже гнев, душивший Фиону при одном виде брата, казался немного наигранным, будто девушка намеренно подчеркивала свою неприязнь, не желая, чтобы кто-нибудь заметил, как сильно она на самом деле любит Нилла. Все это сбивало Кэтлин с толку.

Девушка отломила кусочек засохшей лепешки и украдкой посмотрела через плечо, не вернулся ли Нилл. Но он исчез, будто под землю провалился, и Фиона вместе с ним.

В который раз с той самой минуты, когда, проснувшись, она заметила над собой Нилла с обнаженным мечом в руке, Кэтлин пожалела, что не может побежать к матушке-настоятельнице, спрятать лицо в ее коленях и выплакать всю свою боль и страх.

Если бы она только догадывалась, как добраться до сердца Фионы, прочесть, что творится в душе Нилла, который казался сейчас измученным и больным куда больше, чем в тот день, когда чуть не разбился!

— Огонь достаточно жаркий, дитя мое? — ласково спросила мать Нилла. Стащив с себя изъеденный мышами, старый-престарый плащ, она бережно укутала им плечи Кэтлин.

— Нет, — запротестовала та, — не надо!

Но женщина в ответ только погладила ее по руке с такой нежностью, что Кэтлин сразу вспомнилась старая аббатиса.

— Тихо, тихо, детка. Тебе ведь и так уже досталось, бедный мой ягненочек. Согрейся у огня и расскажи мне, что с тобой случилось, облегчи свое сердце.

Глаза Кэтлин защипало. Неужели прошло всего лишь четыре дня, как она покинула аббатство? Казалось, миновала целая вечность с тех пор, когда кто-то разговаривал с ней так нежно. И все-таки у нее язык не поворачивался рассказать о том, что с ней случилось, — ведь у бедной женщины и без Кэтлин хватало горя. Кэтлин слегка откашлялась, стараясь, чтобы голос звучал твердо.

— Мне бы не хотелось пока говорить об этом. Могу сказать только, что, если бы не помощь Нилла, я сейчас была бы мертва.

— Иисус, Мария и Иосиф, спасите нас! — Седовласая женщина, охнув, схватилась за сердце. Подернутые дымкой глаза ее на мгновение прояснились, что-то вдруг вспыхнуло в них — ужас, беспомощность, горе, когда-то заставившие ее погрузиться в собственный призрачный мир. И тут же все исчезло. — Ну да теперь, когда ты под защитой Нилла, бояться уже нечего, — с ласковой улыбкой сказала она. — Он точь-в-точь как его отец, а человека мужественнее и благороднее его я не знала.

Мужество? Благородство? Но разве не предательство отца повергло Нилла в пучину бесчестья? Все перемешалось у Кэтлин в мозгу, все, казалось, встало с ног на голову. Как докопаться до правды?

— Вы так напоминаете мне одного человека, которого я люблю, — пробормотала Кэтлин, не в силах сдержать слезы. От нахлынувших чувств голос девушки прервался. — Но я до сих пор не знаю вашего имени, не знаю, как обратиться к вам, чтобы поблагодарить вас за вашу доброту.

— Меня зовут Аниера. Но тебе вовсе не за что меня благодарить, дитя мое. Мой муж — Господи, да он бы встал из могилы, чтобы покарать нас, если бы мы решились отказать кому-то в гостеприимстве! Ты можешь считать Дэйр своим домом и оставаться здесь столько, сколько хочешь! — Аниера ласково улыбнулась. — Да и моя Фиона будет счастлива, если у нее появится подруга.