«Что нам теперь делать?!» — эхом отдавалось у нее в голове.

— Я не знаю, — прошептала она чуть слышно, но веки Нилла уже сомкнулись.

Дождь, тихий, успокаивающий дождь. Нилл слышал, как он шуршит по листьям деревьев над головой. И, как в детстве, ему захотелось встать во весь рост, чтобы струи дождя омыли его тело, как они омывают каждый цветок, каждую травинку в лесу, чтобы вновь стать чистым, будто родившимся заново.

Но ничто в мире не смогло бы очистить его душу от того, что он сделал. Или того, что не сделал. Мучительным был вопрос, который он снова и снова задавал себе: «Что же теперь делать?»

Открыв глаза, он увидел зеленый свод листьев над головой — нечто вроде самодельного шалаша, защищавшего их от дождя. Должно быть, его соорудила Кэтлин. Он вдруг вспомнил, как ее рука подносила чашку к его губам и что-то горячее, отдающее терпкой горечью лилось ему в рот. И потом навалился сон — благословенный сон, избавивший его от злобных демонов, с дьявольским хохотом вонзавших раскаленные крючья в его измученное тело.

Откуда такая доброта к тому, кто пытался отнять у нее жизнь? Неужели эти глупые курицы в аббатстве не вбили ей в голову хоть каплю здравого смысла?

И вот теперь, очнувшись, он увидел Кэтлин, съежившуюся под самодельным навесом. По лицу ее было видно, что она все еще боится, но, проклятие, взгляд ее оставался все таким же доверчивым. Сердце его невольно сжалось: она, обреченная гневом Конна на смерть, — и ни семьи, ни друзей, чтобы защитить ее. Вернуться назад, в монастырь, значило бы навлечь несчастье на тех, кого она любит. Даже столь юная и неопытная девушка, как Кэтлин, должна была уже сообразить это.

Украдкой покосившись на него, Кэтлин вдруг обнаружила, что глаза Нилла широко раскрыты.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила она и снова поднесла к его губам чашку с напитком.

— Скоро буду на ногах — на рассвете самое время убивать молоденьких девушек.

Кэтлин резко вздрогнула, потом заставила себя вновь сделать невозмутимое лицо.

— Выпей. Это поможет тебе как следует поспать, чтобы восстановить силы.

Подняв дрожащую руку, Нилл с трудом оттолкнул чашку.

— Что ты теперь намерена со мной сделать? Усыпить, чтобы я проспал лет этак сто?

— Конечно же, нет! Я… — возмутилась она и тут заметила угрюмую усмешку, кривившую уголки его рта. — Да и к чему это? Ничуть не сомневаюсь, что твой справедливый тан наверняка пошлет кого-то разыскивать тебя или охотиться за мной. — Ее напускная храбрость исчезла.

Голос Кэтлин прервался. Да, она была невинной, но, уж во всяком случае, глупой ее не назовешь. Она отлично понимала, какая опасность нависла над ее головой, понимала всю безнадежность своего положения. Ниллу вдруг мучительно захотелось хоть как-то успокоить ее, лаской или нежностью стереть следы, которые страх уже наложил на ее прелестное лицо. Ну нет, поклялся он. Будь он проклят, если подаст ей ложную надежду! Хватит на его совести грехов и без этого!

— Нилл, — помолчав немного, окликнула она, — почему этот твой тан так хочет моей смерти? Всю ночь я ломала над этим голову. Ничего не понимаю. Почему бы просто не оставить меня навсегда в аббатстве? Я была так счастлива там! Меня все любили. — Голос ее дрогнул, и зазвеневшие в нем слезы больно отозвались в его душе.

Проклятие! Как объяснить этой юной девушке, что за черная судьба выпала на ее долю? И все же он должен попытаться сделать это!

— Нилл, почему Конн приказал меня убить? Я никому не причинила зла.

— Но это еще случится.

Она изумленно уставилась на него, явно не веря собственным ушам.

— Но это же глупо! Как может слабая женщина причинить зло могущественному тану?

— Однако так и будет. Это предсказано самым мудрым друидом из тех, что когда-либо жили в священных лесах.

Кэтлин молча смотрела на него.

— Я слышал только обрывки этой истории. Никто при дворе тана не смел говорить об этом вслух, будто боясь, что предсказание исполнится. Конн захотел, чтобы друид предсказал будущее ребенку великого Финтана. Тот положил руку на живот твоей матери, и тогда… — Нилл замялся, подыскивая слова.

— И что же он сказал?

— Сказал, что ты навлечешь величайшие бедствия на Конна и на всех, кто живет в его владениях.

Кровь отхлынула от ее щек, они стали мертвенно-бледными.

— Святая Дева Мария! Не могу поверить! — Кэтлин прижала дрожащие пальцы к губам. — Да будь моя воля, я бы в жизни не причинила никому зла!

— Я верю в это. Но иногда воля судьбы завязывает нити наших судеб в такой узел, о котором мы и подумать бы не смогли. — Никто не знал этого лучше самого Нилла — с самого рождения ему пришлось сражаться с призраком собственного отца. — И я верю, что Конн был вынужден отдать приказ, обрекающий тебя на смерть, только ради того, чтобы помешать кровопролитию.

— Он решил пожертвовать одной жизнью, чтобы спасти тысячи других, — тихо сказала Кэтлин.

— Да.

Кэтлин вздрогнула.

— Но тогда почему же он не приказал умертвить меня сразу же, как я только появилась на свет?

— Точно я и сам не знаю. Может, сама мысль о том, чтобы убить ни в чем не повинного ребенка, была ему отвратительна? По натуре он не злой человек и склонен к милосердию. Он доказал это, усыновив меня, когда все вокруг умоляли его прикончить меня на месте.

— Мальчика?! Господи, откуда такая жестокость?!

— Со временем сыновья вырастают и у них уже достаточно сил, чтобы отомстить за своих отцов, Кэтлин. Нет, я это не к тому, что когда-нибудь решился бы. — Он осекся, и зоркий глаз Кэтлин успел заметить на его лице стыд и горечь, которые он безуспешно старался скрыть. — Есть только одна вещь, которую я знаю точно, — продолжал Нилл. — К тому времени как ты появилась на свет, и еще много лет спустя Конн нуждался в Финтане, чтобы вести в бой свои армии. А твои мать и отец — они обожали тебя. Ты была их единственным ребенком. И я верю, что Конн вынужден был сохранить тебе жизнь потому, что не осмелился бы взглянуть в лицо Финтану, если б тебя не стало. И он решил подарить тебе жизнь — счастливую, поскольку в аббатстве тебя любили. Никто в Гленфлуирсе тебя не видел, поэтому, когда он все-таки решил избавиться от тебя, некому было его остановить.

Сердце Нилла мучительно ныло — верховный тан был для него божеством. Но разве еще ребенком он не имел случая убедиться, что даже тот, кого любишь больше всех, тоже не безгрешен? Однако то, что сделал Конн, и близко не могло сравниться с тем ужасным преступлением, что когда-то совершил его отец! Это Нилл по крайней мере мог если не простить, то хотя бы понять.

— Конн объявил твоему отцу, что отправит тебя куда-нибудь подальше от Гленфлуирса, в такое место, где ты вырастешь в любви и заботе. Он торжественно поклялся Финтану и Гренне, что потом, когда ты вырастешь, прикажет привезти тебя в замок и возьмет под свою защиту. Финтан свято верил в слово, данное ему таном. Чтобы спасти тебе жизнь, родители позволили увезти тебя в монастырь. Думаю, браслет, который ты носишь на руке, — это знак любви, которую они оба питали к тебе.

Кэтлин бессознательно тронула золотой ободок, ставший для нее бесценным.

— А когда мой отец умер и уже больше не был нужен тану, Конн отдал приказ убить меня!

Намерения Конна, высказанные вот так, напрямик, выглядели настолько бесчеловечно, что Нилл невольно содрогнулся. Словно маска добродетели, прикрывавшая лицо его кумира, внезапно сползла, приоткрыв личину чудовища.

— Кэтлин, я знаю, это тяжело.

— Всю свою жизнь я задавала себе этот вопрос — почему? Теперь я знаю, что была проклята еще до своего рождения.

— Нет! Это было просто предсказание! Друид мог ошибиться.

— Сестры в монастыре тоже сказали бы так. Но что скажешь ты, Нилл? Во что веришь ты сам?

Он избегал встретиться с ней взглядом.

— Ты хотел убить меня, пока я спала. Я прочла это в твоих глазах. Тебе не хотелось, Нилл, но ты пошел на это.

Нилл уставился неподвижным взглядом на свои руки — руки, которые были бы запятнаны кровью Кэтлин, если бы не неожиданный поворот судьбы.

Кэтлин умолкла. Они долго молчали, сидя в тишине, которую ничто не нарушало, кроме слабого шелеста дождя.

— Странно, досточтимая матушка любила повторять, что меня ждет особенная судьба. Мне кажется, она думала, это будет нечто чудесное, романтическое — какой-то великолепный дар провидения. Не думаю, что она могла предположить, каким злым роком мне предначертано принести кровь и смерть тысячам невинных людей.

Даже такому суровому, привычному ко всему воину, каким был Нилл, было невыносимо видеть страдание на этом прекрасном, как цветок лилии, лице. Радость, счастье — вот для чего была она рождена.

— Кэтлин, силы, которые нами управляют, подобны волнам океана. Может быть, пророчество старого друида уже утратило силу.

— А если нет? Что, если его слова сбудутся? — Кэтлин закусила губу, и Нилл с тревогой заметил, как в глазах ее блеснули слезы. — Может быть, Конн был все-таки прав. И единственный способ избежать проклятия — убить меня!

— Кэтлин, эти люди для тебя ничего не значат! Ты ведь их даже никогда не видела!

— Да, но ведь кому-то они нужны! Кто-то ведь их любит, правда? Это чьи-то матери и отцы, дети, сестры и братья. Целые семьи, а у меня никогда не было семьи. И когда я умру, некому будет меня оплакивать.

— А аббатиса?! — «А я?!» — добавил он про себя, и мысль эта обожгла его будто огнем.

— Ну… я ведь уехала из аббатства, чтобы больше туда не возвращаться, верно? И аббатиса никогда не узнает, что со мной случилось. — Кэтлин обратила к Ниллу взгляд огромных глаз, и он прочел в нем не только страх, но и мужество и решимость. — Так что если… ты выполнишь свой долг…

От этих слов у него все сжалось внутри.