Штайнер ухмыльнулся:

— Как вы думаете, почему мы называем его лордом Байроном? Да потому, что благодаря ему любое дерьмо начинает звучать, как поэзия. Естественно, когда он закончит, оно по-прежнему остается дерьмом, но мы ему об этом не говорим. Байрон берет недорого, а работает быстро!

Франческа еще искала хоть какой-то лучик надежды, которого так жаждала ее оптимистичная душа:

— А что насчет Золотой пальмовой ветви?

— Золотой чего?

— Пальмовой ветви. — Она чувствовала себя, как последняя идиотка. — На кинофестивале в Каннах.

Лью Штайнер какое-то мгновение смотрел на нее, затем исторгнул из глотки утробный смех вместе с небольшими кусочками ветчины:

— Милочка, последняя картина, которую лорд Байрон сделал для меня, называлась «Резня студенток», а предыдущая, довольно слабая, — «Узницы Аризоны». Они прекрасно шли в кинотеатрах на открытом воздухе!

Франческа с трудом выдавила из себя:

— И он в самом деле рассчитывал, что я появлюсь в фильме о вампирах?

— Вы же здесь, разве не так?

Она моментально приняла решение:

— Но ненадолго! Ровно через десять минут я вернусь с чемоданами; надеюсь, у вас к тому времени будет для меня чек на сумму, покрывающую дорожные расходы, и такси, чтобы отвезти меня в аэропорт. И если вы посмеете использовать хоть один кадр из отснятых сегодня, я и вас, уж будьте уверены, затаскаю по судам до конца вашей убогой жизни!

— Вы подписали контракт, поэтому не рассчитывайте, что вам в этом сильно повезет!

— Я подписала контракт, но меня вынудили к этому обманным путем.

— Фигня. Никто вас не обманывал. А про деньги забудьте до конца съемок.

— Я требую, чтобы мне выплатили все, что причитается. — Она чувствовала себя, словно какая-то ужасная уличная лоточница, торгующаяся с клиентом. — Вы должны оплатить мне поездку. Об этом была договоренность!

— Вы не получите ни пенни, пока завтра не закончите свою последнюю сцену. — Он окинул ее мерзким взглядом. — Ту, в которой Байрон хочет снимать вас совершенно голой. Он называет это «дефлорацией невинности».

— Байрон увидит меня обнаженной в тот день, когда завоюет Золотую пальмовую ветвь! — Она развернулась на каблучках, чтобы умчаться прочь, но тут одна из этих ненавистных розовых оборок на юбке зацепилась за угол металлического стола. Пытаясь освободить ее, она порвала ткань.

Штайнер соскочил со стола.

— Эй, поосторожнее с костюмом! Эти штучки стоили мне денег!

Схватив со стола горчичницу, она вывернула изрядную часть ее содержимого на подол юбки.

— Какой ужас, — насмешливо произнесла Франческа. — Кажется, она нуждается в стирке!

— Ах ты, сука! — взревел он, глядя, как она величаво удаляется прочь. — Ты никогда больше не получишь работу! Уж я позабочусь, чтобы тебя не наняли даже выносить отбросы!

— И прекрасно! — закричала она в ответ. — Потому что здесь столько отбросов, что мне не вынести их за всю жизнь!

Ухватив обеими руками кружевные оборки, она задрала юбки до колен и через лужайку двинулась в сторону курятника. Никогда в жизни с ней еще не обходились столь гнусным образом!

Она заставит Миранду Гвинвик заплатить за это унижение, чего бы ей это ни стоило. И будь она проклята, если тотчас по возвращении домой не выйдет замуж за Николаев Гвинвика!

Придя в комнату, она была еще бледна от ярости, и вид незаправленной кровати только подлил масла в огонь. Схватив с туалетного столика уродливую зеленую лампу, она швырнула ее через всю комнату, и та вдребезги разбилась от удара о стену.

Этот разрушительный акт не помог; у нее по-прежнему было такое ощущение, будто ее ударили в живот. Перетащив чемодан на кровать, она запихнула в него одежду, которую потрудилась распаковать прошлой ночью, захлопнула крышку и уселась на нее. К тому времени, когда ей удалось закрыть чемодан на замки, ее тщательно уложенные пряди волос растрепались, а лоб стал мокрым от испарины. Тут она вспомнила, что на ней все еще то ужасное розовое платье.

Франческа едва не завыла от отчаяния, вновь открывая чемодан. Во всем виноват Ники! Только бы добраться до Лондона, а там она заставит его взять ее с собой на Коста-дель-Сол, где будет целыми днями валяться на чертовом пляже, ничего не делая, а только придумывая способы, как бы посильнее ему досадить! Заведя руки за спину, она начала сражаться с крючками, стягивающими корсаж, но они были расположены в два ряда, а материал прилегал к телу так плотно, что она не могла ухватить его и расстегнуть крючки. Франческа изогнулась еще сильнее, отпустив особо крепкое ругательство, но крючки устояли. Она уже собралась было поискать кого-нибудь, кто мог бы помочь, но тут вспомнила выражение жирного самодовольного лица Лью Штайнера при виде заляпанной горчицей юбки и едва не расхохоталась.

— Посмотрим, останется ли он таким же самодовольным, когда увидит, как его драгоценный костюм исчезает в голубой дали, — подумала она в порыве злобного ликования.

Вокруг не было никого, кто мог бы помочь, поэтому багаж ей пришлось тащить самой. Волоча чемодан в одной руке, а сумку с косметикой — в другой, она, продравшись наконец к стоянке автомобилей, обнаружила, что в Галфпорт ее никто не отвезет.

— Сожалею, мисс Дей, но они сказали, что им понадобятся все машины, — пробормотал один из мужчин, отводя глаза в сторону.

Она ни на мгновение не поверила ему. Это все проделки Лью Штайнера, его последняя мелочная атака!

От другого члена команды пользы было больше.

— Здесь недалеко по дороге есть заправочная станция. — Кивком головы он указал направление. — Оттуда вы можете позвонить, и кто-нибудь вас подвезет.

Перспектива возвращаться к шоссе была достаточно пугающей, не говоря уже о том, что до самой автозаправки идти придется пешком. Франческа решила было проглотить свою гордость и вернуться в «курятник», чтобы переодеться, как тут из одного из трейлеров показался Лью Штайнер и послал ей мерзкую, самодовольную ухмылку. Она решила лучше умереть, но не отступить ни на дюйм. Сверкнув в его сторону глазами, Франческа подхватила свой чемодан и двинулась по траве к шоссе.

— Эй! Остановитесь! — завопил Штайнер, пыхтя за ней следом. — И чтобы ни шагу, пока я не получу костюм обратно!

Она обернулась к нему:

— Только троньте меня, и я предъявлю вам обвинение в угрозе физического насилия!

— А я предъявлю вам обвинение в воровстве! Это платье мое!

— Не сомневаюсь, что вы выглядите в нем очаровательно! — Повернувшись, чтобы уйти, Франческа нарочно двинула его по коленям сумкой с набором косметики. Он завопил от боли, и она улыбнулась про себя, сожалея, что не ударила сильнее.

Дальнейшие события показали, что следующий момент, когда она почувствует удовлетворение, наступит очень нескоро.


— Ты пропустил поворот, — выговаривал Скит Далли с заднего сиденья «бьюика». — Я же говорил тебе, Девяносто восьмое шоссе. С Девяносто восьмого — на Пятьдесят пятое, с Пятьдесят пятого — на Двенадцатое, а там установить автопилот до самого Батон-Руж.

— Что толку с того, что ты говорил час назад, а потом завалился спать, — проворчал Далли. На нем была новая темно-синяя кепка, украшенная американским флагом, но даже она не спасала от полуденного солнца, поэтому он взял с приборной доски солнцезащитные очки с зеркальными стеклами и надел их. По обеим сторонам шоссе с двухрядным движением тянулись заросли низкорослых сосен. На протяжении уже многих миль Далли не видел ничего, кроме нескольких ржавых остовов брошенных автомобилей, и желудок начал урчать. — Иногда ты бываешь ни на что не пригоден, — пробормотал он.

— У тебя есть еще «Джуси-фрут»? — спросил Скит.

Тут внимание Далли привлекло появившееся в отдалении какое-то цветное пятно, нечто вроде ярко-розовой воронки, медленно ползущей по обочине дороги. Когда они приблизились, удалось кое-что различить.

Он снял солнцезащитные очки:

— Невероятно. Ну-ка, глянь туда.

Скит наклонился вперед, опершись рукой о спинку кресла, и прикрыл глаза от солнца.

— Ну, это просто бесподобно! — захохотал он.


Франческа с трудом двигалась вперед, ей нелегко давался каждый вздох в тисках корсета. Щеки покрылись пылью, тело зудело от пота, и не далее как четверть часа назад грудь, как морской буек на волне, выскочила из выреза платья. Она быстро опустила чемодан и запихнула ее назад, и сейчас одно воспоминание об этом заставило ее содрогнуться. «Если бы только представилась возможность вернуть всего одну вещь в своей жизни, — в сотый раз за последние минуты думала она, — я бы вернула момент, когда решила уйти с плантации Вентуорт в этом платье!»

Кринолин стал похож на соусник: смятый по бокам чемоданом в правой руке и сумкой с косметикой в левой, он выпячивался спереди и сзади, к тому же оба эти предмета, казалось, вырывали руки из суставов. На каждом шагу она морщилась от боли. Ее крошечные туфельки на французских каблучках натерли на ногах волдыри, и при каждом порыве своенравного ветра ей в лицо вместе с волной горячего воздуха летела пыль.

Ей хотелось сесть на обочине дороги и заплакать, но у нее не было уверенности в том, что потом она сможет опять встать.

Не будь она так напугана, ей легче было бы переносить физические неудобства. И как это ее угораздило попасть в такую передрягу? Франческа прошла уже много миль, а заправочной станции все не было видно. Либо ее не существовало в природе, либо она пошла не в том направлении, но ей на глаза не попалось ничего достойного внимания, кроме ветхого деревянного знака с вывеской овощного ларька, который так и не появился. Скоро наступит темнота, а она была в чужой стране и почти не сомневалась, что среди этих сосен у дороги скрывается стадо ужасных диких животных. Франческа заставила себя смотреть прямо перед собой. От возвращения на плантацию Вентуорт ее удерживала только абсолютная уверенность в том что она ни за что не сможет проделать обратный путь.