Она запрокинула голову, томно глядя герцогу в глаза и ожидая, что он коснется губами ее губ.

Герцог, однако, не пошевелился, продолжая смотреть на графиню с тем же непонятным ей выражением на лице. Откуда ей было знать, что в этот момент он внезапно понял, что его, как это ни парадоксально, больше не влечет к Элин Лэнгстоун.

У герцога было множество любовных интрижек, которые медленно, но неизбежно заканчивались. Но никогда еще печальный конец не наступал так внезапно, как это произошло сейчас. Можно сказать — упал занавес и представление окончилось.

Совсем недавно графиня способна была вызвать в нем непреодолимое желание. Герцог даже считал, что красивее любовницы у него еще не было. Ему даже не верилось, что сейчас он испытывает к ней лишь одно чувство: раздражение.

Он был взбешен тем, что она осмелилась приехать за город и ворваться к нему в первые же дни его медового месяца. Ведь если об этом узнают, всем станет ясно, зачем он женился на Оноре.

Элин, однако, и не догадывалась о его переживаниях и, наивно полагая, что знает, как вернуть своему любовнику хорошее расположение духа, положила руку ему на плечо и, запрокинув голову, одарила его томным взглядом.

Раньше эта уловка действовала безотказно. Стоило герцогу увидеть глаза, полные огня, слегка приоткрытые алые губки, как его охватывало страстное желание, какого он не испытывал ни к одной женщине.

Но сейчас, глядя на графиню, герцог не испытывал былых чувств, зато осознал свое намерение — выпроводить ее из дома, пока Онора не узнала о ее приезде. Ему живо припомнилось, что она поставила бедную девушку перед ужасным выбором — либо замужество, либо монастырь. Он и представить себе не мог, что женщина способна на такую жестокость, особенно та, которая что-то значила в его жизни.

До сих пор в ушах у него звучал вопрос, который Онора задала ему совсем недавно: «А тетя хорошая или плохая женщина?» Теперь-то он со всей уверенностью мог ей ответить, что тетя ее человек мерзкий и отвратительный. Впрочем, он это и раньше понимал умом, а теперь понял и сердцем.

Отступив на шаг, герцог произнес ледяным тоном, который, когда он этого желал, действовал на собеседника как ушат холодной воды:

— Полагаю, ты очень спешишь, Элин, посему не приглашаю тебя остаться с нами отужинать.

Графиня уставилась на герцога в полном недоумении, ее руки все еще были протянуты к нему, так как она не ожидала, что он внезапно отпрянет от нее.

— Следует ли понимать, Ульрих, что твои чувства ко мне переменились? — наконец недоверчиво спросила она.

— К чему обсуждать прошлое, моя дорогая Элин? — бросил герцог. — Ты прекрасно знаешь, я теперь человек женатый, и было бы крупной ошибкой портить дружеские отношения между мной и родственниками моей жены.

— Да о чем ты говоришь?! — голос Элин поднялся до визга. — Тебя что, околдовали? Что могло случиться за какие-то несколько дней, чтобы ты забыл о чувствах, которые мы испытывали, и о счастье, которое друг другу дарили?

— Помнится, я уже благодарил тебя за это, как ты его называешь, «счастье», — медленно проговорил герцог. — А теперь, Элин, позволь проводить тебя к карете. До Стиллингтонов еще долгий путь.

Обойдя ее, герцог направился к двери.

Некоторое время графиня стояла, застыв словно каменное изваяние, потом, опомнившись, протянула руку и умоляющим голосом позвала:

— Ульрих! Ульрих!

Ее голос эхом пронесся по комнате, и герцог даже испугался, что ее могут услышать, хотя это и было маловероятно.

Он обернулся и, холодно глядя на нее, бросил:

— Возьми себя в руки, Элин. Мы оба прекрасно знаем, что слуги любят так же болтать, как и те, кто находится на службе ее величества.

Когда смысл его слов дошел до графини, краска бросилась ей в лицо, глаза заметали громы и молнии, и, едва разжимая губы, она выдохнула:

— Я тебя прекрасно поняла, Ульрих. Так знай же, что я тебя ненавижу! Слышишь? Ненавижу!

Но, видимо, помня о том, что он ей только что сказал, она проговорила это почти шепотом.

Герцог молча распахнул дверь и вышел в холл.

Графине ничего не оставалось, как последовать за ним. Обернувшись, герцог учтиво и громко, чтобы услышали стоящие у входной двери слуги, проговорил:

— С вашей стороны было чрезвычайно любезно привезти эти свадебные подарки. Для нас с Онорой они представляют огромную ценность, и я тотчас же отправлю джентльмену, приславшему их, благодарственное письмо.

В это время графиня подошла к нему, и дальше они уже пошли рядом.

— Единственное, о чем я весьма сожалею, — продолжал герцог, — что у вас нет времени увидеться с Онорой. Мы только что вернулись с прогулки верхом, и она отдыхает. Боюсь, моя жена будет крайне огорчена, что вы не смогли ее дождаться.

Они вышли из дома и стали спускаться по ступенькам.

— Прошу передать мои наилучшие пожелания вашему мужу, — не умолкал герцог. — Мы с Онорой непременно письменно поблагодарим его и вас за тот великолепный прием, который вы устроили в честь нашей свадьбы.

Закончив свою речь, герцог небрежно поднес к губам руку графини и отошел в сторону, предоставив лакею помочь ей сесть в карету.

Дверца захлопнулась, кучер вскочил на козлы, и лошади тронулись.

Герцог не стал дожидаться, пока бывшая любовница уедет, быстро поднялся по ступенькам и исчез в доме.

На пути в библиотеку он понял, что выиграл тяжелую битву, понеся лишь незначительные потери.


После ужина герцог вместе с Онорой перешел в гостиную. Дворецкий налил в широкий стакан немного коньяку и подал его герцогу на серебряном подносике.

Герцог подождал, пока слуга выйдет из комнаты, и, поставив поднос на маленький столик, обратился к жене:

— Я хочу вам кое-что предложить, Онора.

Онора как раз подошла к роялю, собираясь, как и вчера вечером, что-нибудь сыграть мужу.

Вчера ее выбор пал на Шопена и Шуберта. Герцог внимательно слушал и, когда она закончила, попросил:

— А теперь сыграйте мне что-нибудь свое.

— Мне… мне как-то неловко играть после композиторов-классиков свои сочинения. Боюсь, они покажутся вам… дилетантскими.

— А по-моему, они расскажут мне о вас то, что вы стесняетесь рассказать сами, — неожиданно сказал герцог.

Онора с удивлением взглянула на него.

— Тогда этого тем более не стоит делать.

— Но почему? Я считал, что между нами не должно быть тайн.

— Есть вещи, которые… не следует знать никому.

— А вот я бы о них с удовольствием узнал.

— Почему?

Секунду поколебавшись, герцог ответил:

— Сыграйте мне, потом скажу.

— Ну теперь придется играть как можно осторожнее, чтобы своей игрой не сказать вам ничего лишнего, — улыбнулась Онора.

Герцог сидел и внимательно слушал, но Онора не стала играть долго.

— Я сегодня немного устала. Пожалуй, пойду спать.

— Да, конечно, — проговорил герцог каким-то отрешенным голосом.

Оноре показалось, что он думает о чем-то другом. Она постеснялась спросить, о чем именно, но мысли об этом не давали ей покоя еще вчера вечером.

Сегодня, услышав, что герцог собирается ей что-то предложить, Онора встала из-за рояля и, направившись к нему, сказала:

— Вы сегодня что-то очень серьезны.

— Так оно и есть, — отозвался герцог, глядя на жену.

Она была необыкновенно хороша собой, хотя и не осознавала этого. Платье из нежно-голубого шелка — цвета весеннего неба — было украшено не обычными розовыми розочками, а маленькими бутончиками белых полураспустившихся роз.

Герцогу пришло в голову, что и саму Онору можно сравнить с девственно-белой розой.

За эти несколько дней, проведенных вместе, герцог удостоверился в том, что понял еще в ночь после свадьбы — Онора не только юна и абсолютно неопытна, но и не умеет распознавать зло, хотя инстинктивно чувствует его.

Именно эта трогательная наивность вызывала в нем желание защитить ее от таких женщин, как Элин Лэнгстоун. Герцог хотел как можно осторожнее приоткрыть ей завесу над темными сторонами жизни, с которыми ей рано или поздно придется столкнуться.

Молчание затянулось, и Онора робким голоском переспросила:

— Так почему… вы так серьезны? Я что-нибудь не так… сделала?

— Ну что вы, конечно, нет, — ответил герцог и, взяв ее за руку, усадил рядом с собой на софу.

Почувствовав, как дрожь пробежала по ее телу, он еще крепче сжал ее пальцы.

— Мы были так счастливы, Онора, с тех пор, как приехали сюда, — заметил он. — И поэтому я предлагаю, если вы, конечно, не против, поехать куда-нибудь, где нас никто не смог бы побеспокоить.

Заметив на ее лице недоуменное выражение, он добавил:

— Боюсь, что, пока мы будем здесь, к нам то и дело будут наезжать с визитами.

Щеки Оноры окрасил слабый румянец, и, отвернувшись от герцога, она проговорила:

— Я слышала… сегодня вечером сюда приезжала тетя Элин, но… быстро уехала.

— Она привезла кое-какие свадебные подарки, и нам необходимо как можно скорее написать благодарственные письма дарителям, — бесстрастно проговорил герцог.

— А почему она… не захотела встретиться со мной?

— У нее не было времени.

— Как… я рада! — вырвалось у Оноры. Она немного помолчала и добавила: — Может быть, вы считаете, что мне не следовало этого говорить, но… я так счастлива здесь… что побоялась… как бы тетя не омрачила этого счастья.

— Поскольку и у меня нет никакого желания, чтобы она или кто-то другой это делал, — заметил герцог, — может быть, мы с вами, Онора, поедем в Шотландию?

На лице Оноры появилось неподдельное удивление.

— У меня есть дом на севере Сазерленда, где я обычно провожу август или сентябрь, — продолжал герцог. — Он очень уютный, хотя небольшой, и расположен в укромном уголке. В это время года река там кишмя кишит лососем и только-только начинает распускаться вереск.