Лицо мистера Хендреда выразило крайнюю степень отвращения, но, прежде чем он успел справиться со своей злостью и вежливо отклонить гостеприимное предложение, Венеция, в ком сострадание одержало верх над не столь милосердными эмоциями, сочла нужным вмешаться:

— Мой дядя никогда не ест после длительной поездки! Дорогой сэр, что заставило вас преследовать меня, забыв об осторожности? Никогда не ожидала от вас такого нелепого поступка!

— Нелепого? — переспросил мистер Хендред. — Прибыв в Лондон вчера вечером, Венеция, я узнал, что вы покинули город в почтовой карете с явным намерением явиться в этот дом — где я вас и обнаружил! Насколько я понял, вы предприняли этот безумный шаг, поссорившись с вашей тетей. Должен заметить, Венеция, я считал вас слишком благоразумной, чтобы придавать значение словам моей жены, очевидно произнесенным под влиянием дурного настроения!

— Дорогой дядя, разумеется, я не делала ничего подобного! — укоризненно сказала Венеция, подводя его к стулу. — Пожалуйста, садитесь. Ведь вы смертельно устали, и у вас может начаться этот жуткий тик! Уверяю вас, не было никакой ссоры! Моя бедная тетя сначала расстроилась, увидев в театре мою мать, а потом, узнав, что я вместо благодарности за все ее заботы прошла под руку с моим отчимом всю дорогу от отеля «Налтни» до Оксфорд-стрит, она разбранила меня, но я ничуть на нее не обиделась. Я знала, что тетя будет меня ругать. Но она никак не могла сказать вам, будто я уехала из-за этого или рассталась с ней в гневе! Ей прекрасно известна причина моего отъезда — я не делала из нее секрета!

— Ваша тетя, — сдержанно отозвался мистер Хендред, — необычайно чувствительная женщина и, как вам известно, склонна к перевозбуждению. Когда она в таком состоянии, ей нелегко вразумительно объяснить, что именно ее в него повергло. Фактически, — сердито добавил он, — невозможно разобрать, где голова, а где хвост в том, что она говорит! Что же касается причины вашего отъезда, то не знаю, Венеция, что вы сочли нужным ей сказать, но, насколько я понял, вы не могли придумать ничего лучшего, чем какую-то чушь насчет того, что Деймрел хочет рассыпать лепестки роз у вас на пути!

Деймрел, который сидел, мрачно уставясь на огонь в камине, при этих словах сразу же встрепенулся.

— Розовые лепестки? — переспросил он и устремил насмешливый взгляд на Венецию. — Дорогая моя, в это время года?

— Замолчите, негодник! — покраснев, сказала Венеция.

— Очевидно, — продолжал мистер Хендред, — ваша тетя пыталась убедить вас пе потворствовать столь расточительным привычкам. Короче говоря, что вы сказали друг другу, не имеет значения. Важно то, моя дорогая племянница, что девушка — и, пожалуйста, не говорите, что вы совершеннолетняя! — повторяю, девушка, живущая в моем доме под моим покровительством, позволяет себе убегать оттуда в одиночестве, выражая при этом намерение искать приют именно под этим кровом! И вы называете нелепыми мои попытки предотвратить вашу гибель и мое унижение?

— Нет-нет! — успокаивающе произнесла Венеция. — Но разве вы забыли, сэр, что под этим кровом проживает мой брат? Я объяснила вашим слугам, что уезжаю, так как он заболел, и…

— Я не забыл ни об Обри, ни о том, что приехал с целью привести вас в чувство, — сурово прервал мистер Хендред. — Да будет вам известно, что я нахожусь здесь, чтобы помешать вам совершить непоправимую глупость! Я не прошу прощения за свою откровенность, Деймрел, так как вы уже знаете мое мнение по этому поводу!

— Говорите, что вам угодно, — пожал плечами Деймрел. — В конце концов, мы с вами придерживаемся одного мнения.

Видя, как ее дядя прижал к виску копчики пальцев, Венеция потихоньку вышла из комнаты. Она отсутствовала всего несколько минут, но, когда вернулась, мистер Хендред сообщил ей, что обсудил с Деймрелом ее визит к Стиплам.

— Хочу заверить вас, дорогая племянница, что сказанное вам его лордством — истинная правда. На вас нет никакого клейма, и, хотя регулярное общение между вами и сэром Лэмбертом с леди Стипл весьма нежелательно, ничто не может быть более неподобающим для дочери, чем отречься от матери! Не буду скрывать от вас, что в этом деликатном вопросе я никогда не соглашался ни с вашей тетей, ни с вашим покойным родителем. По-моему, политика секретности, на которой они настаивали, была дурной и абсурдной!

— Совершенно верно! — кивнула Венеция, переводя смеющийся взгляд с одного на другого. — Что еще вы обсудили? Вы пришли к согласию относительно моего будущего? Или мне сообщить вам мое решение?

Заметив, что в глазах Деймрела мелькнула улыбка, мистер Хендред быстро сказал:

— Умоляю вас, Венеция, подумать, прежде чем делать то, о чем, как я боюсь, вы горько пожалеете! Вы считаете меня бесчувственным, но поверьте, это не так! Считаю своим долгом предупредить — и уверен, что его лордство простит меня, — что более неподходящий брак, чем тот, который вы для себя наметили, трудно вообразить!

— Не стоит преувеличивать, дорогой дядя! — запротестовала Венеция. — Возможно, Деймрел повеса, но ведь он никак не может оказаться моим отцом!

— Оказаться вашим отцом? — ошеломленно повторил мистер Хендред. — Что вы имеете в виду?

Плечи Деймрела задрожали.

— Эдипа, — объяснил он. — По крайней мере, так мне кажется, но Венеция немного перепутала. Она хотела сказать, что не может оказаться моей матерью[47].

— Ну, это одно и то же, Деймрел! — сказала Венеция, раздраженная такой педантичностью. — Оба брака одинаково неподходящие!

— Вы очень обяжете меня, Венеция, — едко произнес мистер Хендред, — если оставите тему, которую я считаю в высшей степени неподобающей. Меня шокирует мысль, что Обри — ибо я не сомневаюсь, что это он, — осквернил уши своей сестры подобной историей!

— Однако, как видите, сэр, Деймрел нисколько не шокирован! — заметила она. — Разве это обстоятельство не помогает вам понять, почему он будет для меня самым подходящим мужем?

— Не помогает! — отрезал мистер Хендред. — Просто не знаю, что с вами делать! Вы как будто живете в… в…

— В мыльном пузыре, — подсказал Деймрел.

— Вот именно, в мыльном пузыре! — фыркнул мистер Хендред. — Вы влюбились впервые в жизни, Венеция, поэтому Деймрел представляется вам сказочным героем!

Венеция рассмеялась.

— Вовсе нет! — воскликнула она. — Неужели вы считаете меня такой дурочкой? Если под мыльным пузырем вы подразумеваете, что меня ждет жестокое разочарование, то можете из-за этого не беспокоиться!

— Вы вынуждаете меня говорить начистоту, а это весьма неприятная задача! Возможно, Деймрел всерьез намерен изменить свой образ жизни, но от давних привычек нелегко отказаться. Я очень привязан к вам, Венеция, поэтому меня огорчит, если я увижу вас несчастной!

Она посмотрела на Деймрела:

— Ну, друг мой?

— Ну, радость моя? — отозвался он с огоньком в глазах.

— Вы думаете, что сделаете меня несчастной?

— Не думаю — но обещать ничего не могу!

— И не надо! — серьезно сказала Венеция. — Как только обещаешь чего-то не делать, то больше всего на свете начинаешь хотеть сделать именно это! — Она снова обернулась к дяде: — Вы имеете в виду, что он может продолжать заводить любовниц, устраивать оргии и так далее, не так ли, сэр?

— Что значит «и так далее»? — осведомился Деймрел.

— Ну, откуда мне знать, какие еще безобразия вы вытворяли?

— Но вы же знаете о моих оргиях! — возразил он.

— Да, но они меня не заботят. В конце концов, неразумно требовать, чтобы вы изменили все ваши привычки, а я всегда могу пойти спать.

— Значит, вы не будете председательствовать на моих оргиях? — разочарованно спросил Деймрел.

— Буду, дорогой, если вы захотите, — улыбнулась она. — А они доставят мне удовольствие? Деймрел стиснул ее руку:

— Вы получите самую великолепную оргию, радость моя, и я ручаюсь вам за удовольствие!

Многострадальный мистер Хендред начал проявлять тревожные признаки того, что его терпение подходит к концу, но, к счастью, в этот момент дверь открылась и вошел Имбер с чайным подносом. Он поставил его перед Венецией, которая тут же налила чашку и передала ее дяде со словами:

— Знаю, сэр, что вы не рискуете есть после путешествия, но чай вам не повредит, верно?

Мистер Хендред не мог это отрицать, и чай действительно пошел ему на пользу, ибо к концу второй чашки он стал воспринимать брак между племянницей и Деймрелом как нечто неизбежное, осведомившись, знает ли Деймрел, в каком состоянии его дела, до какой степени он в долгах и как он намерен содержать жену.

Эти опасные вопросы были заданы тоном уничижительной иронии, однако Деймрел скрупулезно ответил на каждый из них:

— Я точно знаю, как обстоят мои дела, до какой степени я в долгах и сколько может принести подлежащее продаже имущество. Я не смогу содержать жену в роскоши, но постараюсь обеспечить ей комфорт. Месяц назад я обсуждал все это с моим деловым агентом. Он ожидает моих указаний, чтобы действовать так, как мы тогда решили.

Прижатый доводами к стенке мистер Хендред не желал сдаваться.

— И перевод? — осведомился он.

— Естественно! — отозвался Деймрел, приподняв брови с несвойственным ему высокомерием. В этот момент Венеция шагнула на ринг.

— Возможно, я не слишком разбираюсь в оргиях, но теперь вы говорите о том, что я понимаю! — заявила она. — Причем говорите по-идиотски! «Подлежащее продаже имущество» означает вашу яхту, ваших скаковых лошадей, почтовых лошадей, которых вы держите по всей Англии, и еще невесть что! Вам абсолютно незачем избавляться от них, а тем более переводить деньги на меня — зачем это делать, когда мне вполне достаточно собственных денег? Должна признать, что я бы лучше уплатила долги, но если вы предпочитаете жить в долг, то это ваше дело! А что касается всех этих жертв, то о них будете жалеть вы, а не я!

— Жить в долг?! — воскликнул мистер Хендред, глядя на племянницу почти с отвращением. — Предпочитаете жить в долг?