— Помимо других соображений, — трагическим тоном заявила миссис Хендред, — этого достаточно, чтобы все считали тебя синим чулком! Хуже ничего не может быть!

Разговор происходил за завтраком, и Венеция, с изумлением наблюдая недовольные гримасы тети при каждом глотке вина, воскликнула:

— Дорогая мэм, вы уверены, что с хересом, который вы пьете, все в порядке?

Говоря, она случайно бросила взгляд на дворецкого. Это был субъект с деревянным выражением лица, но при словах Венеции он обнаружил слабый всплеск эмоций. Миссис Хендред тут же это объяснила, промолвив с тяжким вздохом:

— Это не херес, дорогая, а уксус!

— Уксус? — недоверчиво переспросила Венеция.

— Да, — уныло кивнула ее тетя. — Брэдпоул был вынужден расширить мое фиолетовое атласное платье с французским корсажем и кружевом вокруг шеи на целых два дюйма! Мне нужно похудеть, а для этого нет ничего лучше уксуса и сухого печенья. Байрон сел на такую диету, когда начал проявлять склонность к полноте, и смог продержаться.

— Тетя, Байрон не мог существовать на такой диете! — воскликнула Венеция. — Он убил бы себя!

— В это трудно поверить, — согласилась миссис Хендред, — но мне рассказывал Роджерс. Когда он впервые обедал с Байроном, тот не ел ничего, кроме сухого печенья. Может, это была картошка — я не уверена, но знаю, что он пил уксус.

— Только не пил! — запротестовала Венеция.

— Ну, Байрон не мог его есть, значит, пил, — рассудительно заметила миссис Хендред.

— Возможно, он полил им какую-то еду. Если бы он выпил бокал уксуса, то наверняка бы тяжело заболел!

— Думаешь, я должна полить это уксусом? — спросила миссис Хендред, с сомнением глядя на блюдце с миндальным кремом.

— Конечно нет! — рассмеялась Венеция. — Пожалуйста, мэм, пусть Уортинг заберет уксус!

— По правде, говоря, я думаю, что уксус испортит крем. Пожалуй, мне лучше поесть печенье. Уортинг, положите мне еще крема и можете идти — мне не нужно ничего, кроме печенья, так что оставьте его на столе. Попробуй, дорогая, печенье очень вкусное, а ты ведь почти ничего не ела!

Чтобы угодить ей, Венеция взяла печенье и стала его пожевывать, покуда тетя вновь начала убеждать ее, что экспедиции в одиночку не подобают молодым леди. Венеция не возражала — она не могла объяснить, что осматривает достопримечательности, стараясь отвлечься, а тем более, что никогда не бывает одна, так как рядом с ней ходит призрак, безмолвный и невидимый, но настолько реальный, что ей казалось, будто, протянув руку, она коснется его руки.

— А ты, дорогая, должна особенно следить, чтобы твое поведение выглядело безупречным! — продолжала миссис Хендред.

— Почему? — спросила Венеция.

— Каждой незамужней леди необходимо об этом заботиться! Если бы ты знала свет так же хорошо, как я, то понимала бы, как злы бывают люди к красивым девушкам — особенно таким ослепительно красивым, как ты!

— Не думаю, чтобы обо мне стали говорить гадости только потому, что я выхожу одна, — отозвалась Венеция. — Да и меня это не волнует.

— Умоляю, Венеция, не говори об этом так беспечно! Только подумай, как будет ужасно, если тебя сочтут легкомысленной! Можешь не сомневаться, все только и ждут твоего малейшего промаха, чтобы им воспользоваться, и, в конце концов, это неудивительно! Я бы сама так поступила — конечно, не с тобой, дитя мое, но с любой другой женщиной в твоем положении!

— Но что такого в моем положении, чтобы люди обо мне злословили? — осведомилась Венеция.

— О, дорогая, ты вгоняешь меня в краску! Ведь ты жила только с Обри, без компаньонки, и… Господи, Венеция, даже тебе должно быть ясно, что так нельзя!

— Мне это не ясно, но я не буду с вами спорить, мэм. Конечно, многие с вами согласятся, но каким образом в Лондоне могут узнать о моей жизни в Йоркшире? Уверена, что вы об этом не распространялись.

— Разумеется, но о таких вещах всегда становится известно. Не знаю как, но можешь мне поверить!

Так как Венеция была не в состоянии поверить, что о происходившем в Андершо может быть известно в Лондоне, на нее не произвели впечатления мрачные предупреждения тети. К счастью, отвлечь миссис Хендред не составляло труда, поэтому, вместо того чтобы спорить с пей, Венеция воспользовалась первой же возможностью переменить тему, сказав, что утром слышала в библиотеке Хукема, как кто-то говорил, что королева, по мнению ее врачей, не проживет и неделю. Так как для миссис Хендред являлось постоянным кошмаром то, что ее величество переживет зиму и погубит все шансы Терезы, скончавшись посреди следующего сезона, уловка оказалась успешной — миссис Хендред, напряженно думая о том, сколько времени двор (и, конечно, свет) пробудет в трауре, забыла, что ей не удалось добиться от своевольной племянницы подчинения.

Королева скончалась в Кью рано утром 17 ноября. Мистер Хендред сообщил новость жене, и это подняло ее настроение, испорченное возмутительным поведением портного, который прислал на Кэвендиш-сквер вместо обещанного платья для прогулок записку с извинениями за то, что не может выполнить обещание.

Миссис Хендред огорчало лишь то, что королева решила умереть 17-го числа, а не 18-го, ибо на 17 ноября она назначила бал в честь Венеции. Это было в высшей степени досадно, так как все приготовления уже были сделаны и все усилия — обсуждение ужина с поваром-французом, распоряжение Уортингу относительно шампанского, решение, какое надеть платье, и объяснения Венеции, как рассылать пригласительные билеты, — пошли насмарку. Однако после размышлений, что делать с кремами, заливными блюдами и птицей, ей пришла в голову идея предложить нескольким гостям, приглашенным на бал, прийти вместо этого на неофициальный обед и приятно провести вечер, возможно, за игрой в вист, но, конечно, без музыки.

— Не более полудюжины человек, иначе это будет походить на прием, — сказала она Венеции. — А во время траура это невозможно! Господи, совсем забыла о черных перчатках! Наверное, у тебя их нет — значит, их нужно раздобыть немедленно! Необходимы также черные ленты, и ты должна надеть платье без выреза на груди. Я не буду приглашать молодежь — только нескольких ближайших друзей! Что бы ты сказала о сэре Мэттью Холлоу? Уверена, он с удовольствием пообедал бы у нас, да и тебе он нравится, не так ли?

— Да, очень правится, — рассеянно ответила Венеция.

— Он прекрасный человек и восхищается тобой — я поняла это с первого взгляда!

— Ну, он может восхищаться мной сколько угодно, лишь бы не докучал мне комплиментами, что, по-моему, не входит в его намерения, — равнодушно произнесла Венеция.

Миссис Хендред вздохнула, но больше ничего не сказала. Сэр Мэттью Холлоу, хотя и не являлся идеальной партией для Венеции, обладал многими достоинствами, и она радовалась их дружбе с Венецией. Конечно, он был немного староват для нее и к тому же вдовец, который, как говорили, похоронил свое сердце в могиле жены, но, несомненно, был поражен красотой Венеции и находил ее общество приятным.

В любом случае, сэр Мэттью был не единственным потенциальным супругом, которого миссис Хендред нашла для своей племянницы, поэтому ее не слишком обескуражило отсутствие энтузиазма со стороны Венеции. Она решила пригласить на обед и мистера Армина: он все знал о римских развалинах и тому подобных вещах и мог подойти девушке, которая провела три часа в Британском музее и брала в библиотеке книги о средневековье.

Венеции как будто правился мистер Армин — она говорила, что он хорошо информирован. Впрочем, ей правились и двое других холостяков — один из-за изысканной речи, другой из-за истинно джентльменского облика. Миссис Хендред испытывала сильное желание разразиться слезами и, возможно, сделала бы это, если бы знала, что Венеция перестала осматривать достопримечательности и каждую вторую половину дня посвящает поискам дома.

Задача оказалась нелегкой, но, прожив с тетей целый месяц, Венеция пришла к выводу, что этого достаточно для визита, и более, чем раньше, преисполнилась решимостью обзавестись собственным жильем. Возможно, занимаясь домашним хозяйством, она не будет чувствовать себя такой несчастной, забудет о своей любви или, по крайней мере, привыкнет к одиночеству, как Обри привык к хромоте.

Однажды, когда Венеция вернулась после очередных поисков, слуга, впустивший ее, сообщил, что к ней пришел какой-то джентльмен, который сидит в гостиной с миссис Хендред. Она застыла как вкопанная, чувствуя, что ее сердце перестает биться.

— Его зовут мистер Ярдли, мисс, — добавил слуга.

Глава 17

Эдуард приехал в Лондон с двойной целью. Он хотел посоветоваться с врачом, рекомендованным ему Хаптспиллом, — не то чтобы Эдуард видел какие-то основания для тревоги, но его кашель все еще продолжался, и это беспокоило мать. Хаптспилл сердито заявлял, что если она не доверяет ему, то пусть вызовет врача из Йорка, но Эдуард решил проконсультироваться у лондонского доктора.

— Надеюсь, дорогая Венеция, — лукаво заметил он, — мне незачем объяснять вам, почему я так решил и какова моя другая цель приезда в столицу.

— Мне жаль, что вы до сих пор не вполне поправились, — отозвалась она. — Миссис Ярдли тоже в городе?

Нет, он приехал без мамы. Ей очень хотелось сопровождать его, но Эдуард решил, что путешествие будет для нее чересчур утомительным, поэтому она осталась в Незерфолде. Эдуард остановился в «Реддиш», который ему рекомендовали, но этот отель оказался куда роскошнее, чем он ожидал по описаниям, и теперь его страшила возможность слишком большой суммы в счете.

— Как бы то ни было, это меня не разорит, а когда отправляешься в увеселительную поездку, можно проявить некоторую расточительность.

Когда миссис Хендред вышла из комнаты, для чего она очень скоро нашла предлог, Эдуард выразил свою радость, что застал Венецию живущей в столь комфортабельных условиях. Он не сомневался, что ее тетя — в высшей степени достойная женщина, но чувствовал некоторое беспокойство, пока не увидел все своими глазами. Теперь ему ясно, что Венеция проживает в окружении утонченной элегантности и, безусловно, погружена в водоворот модных увеселений.