Сбросив французское батистовое платье, Венеция извлекла из гардероба старое, из канифаса. Оно давно вышло из моды, а голубой цвет, полиняв, превратился в серый, но для сбора ежевики платье как раз подходило, и даже няня не станет поднимать шум, если на нем останутся пятна. Пара крепких туфель и чепец от солнца довершили ее туалет, и вскоре Венеция, вооружившись большой корзиной, вышла из дома, подгоняемая сообщением дворецкого Риббла, что мистер Денни, поехавший в Терек по делам, собирается снова заглянуть в Андершо на обратном пути на случай, если мисс Лэнион захочет передать какое-нибудь сообщение его матери.

Единственным спутником девушки в этой экспедиции был добродушный спаниель, которого Обри поручил ее заботам, обнаружив, что щенок чрезмерно возбудим, а помимо того, панически боится ружейных выстрелов. Спаниель был отнюдь не идеальным компаньоном леди во время одинокой прогулки, ибо, несмотря на свою досадную слабость, он, спортсмен по натуре, после безуспешных попыток ускорить шаг хозяйки с помощью прыжков вокруг нее, истерического тявканья и прочих выходок, свойственных собакам, редко спускаемым с поводка, убежал вперед, не обращая внимания на окрики, и появлялся лишь время от времени с высунутым языком и с видом улучившего момент среди неотложных дел, чтобы проверить, все ли в порядке с хозяйкой.

Подобно большинству сверстниц, выросших в деревне, Венеция была хорошим ходоком и, в отличие от некоторых барышень из благородных семейств, не боялась прогуливаться в одиночестве. Эту привычку она приобрела еще в школьные дни, когда ее целью было сбежать от гувернантки. Часовая прогулка по дорожкам среди кустарников была, по мнению мисс Поддермор, вполне достаточным упражнением для любой леди, и в редких случаях, когда обстоятельства или уговоры вынуждали гувернантку предпринять поход в ближайшую деревню длиной в милю, ее чопорная медлительная походка утомляла ученицу не меньше, чем привычка сопровождать прогулку нудными лекциями. Хотя мисс Поддермор и не достигла таких высот, как мисс Селина Триммер, которую она однажды встречала и которой впоследствии не переставала восхищаться, она была хорошо образованной, но, к несчастью, не обладала ни силой характера мисс Триммер, ни ее умением внушать симпатию ученикам. К семнадцати годам Венеции до такой степени наскучила гувернантка, что она отметила превращение из ученицы в юную леди, информировав отца, что, став взрослой и будучи в состоянии вести хозяйство, более не нуждается в услугах мисс Поддермор. С тех пор у нее не было никаких компаньонок, если не считать няню. Как Венеция объяснила леди Денни, она не видела никакой пользы от компаньонок, так как не бывала в обществе и не принимала гостей в Андершо. Не сумев убедить Венецию, что девушке не подобает жить в отцовском доме без компаньонки, леди Денни ограничилась просьбами к Венеции не прогуливаться по окрестностям без горничной. Но Венеция только рассмеялась в ответ и шутя заметила леди Денни, что та ничуть не лучше мисс Поддермор, не устававшей ей приводить в пример леди Хэрриет Кэвендиш (одну из учениц знаменитой мисс Триммер), которая, живя до брака в Касл-Дагласе, никогда не выходила за пределы сада без сопровождения лакея. Однако Венеция, не будучи дочерью герцога, не считала себя обязанной брать за образец леди Хэрриет.

— Кроме того, мэм, — заявила Венеция, — это, должно быть, происходило лет десять тому назад. А таскать с собой служанку, которая с удовольствием занялась бы чем-нибудь другим?.. Нет-нет, я не для того избавилась от мисс Поддермор! Да и что может случиться со мной здесь, где все знают, кто я такая?

Вздохнув, леди Денни удовлетворилась обещанием, что ее независимая молодая подопечная никогда не отправится без сопровождения в Йорк или Терек. После смерти сэра Франсиса она возобновила свои просьбы нанять компаньонку, но без надежды на успех. Ее огорчали слова Венеции, что та уже не девочка, но приходилось признать, что двадцатидвухлетняя мисс Лэнион уже близка к возрасту старой девы.

— Просто стыд, сэр Джон, — сетовала она мужу, — что такая красивая и жизнерадостная девушка, с таким покладистым характером до сих пор не замужем! По-моему, ее тетя просто ни на что не годна! Так и не смогла убедить сэра Франсиса отпустить Венецию на сезон в Лондон, и я не слышала, чтобы она уговаривала бедняжку приехать после смерти отца. Очевидно, эта женщина так же эгоистична, как ее брат. Ах, если бы не расходы, которые мы понесем, вывозя в свет наших девочек, — ибо даже если что-нибудь выйдет из привязанности Клары и Конуэя, на что я не слишком рассчитываю, я решила, что все пятеро должны быть представлены ко двору! — так вот, если бы не это, я сама отвезла бы Венецию в Лондон и уверена, что Венеция нашла бы себе достойную партию, даром, что сейчас уже не первой молодости! Только можете не сомневаться, что она откажется оставить Обри, — уныло добавила леди Денни. — А ей следовало бы знать, что скоро будет слишком поздно!

Венеция отлично это знала, но, так как не видела никакого выхода из положения, пока Конуэй оставался за границей, ей приходилось мириться с ситуацией. Леди Денни удивилась бы, узнав, с какой тревогой Венеция думает о своем будущем.

Ей предстояло сделать выбор между браком с Эдуардом Ярдли и жизнью пожилой, никому не нужной старой девы в доме брата. Впрочем, оставаться в Андершо ее вынудили бы условности, а не зависимость. Незамужним леди не подобает жить одним. Сестры, пережившие брачный возраст, могли жить вместе. Долгие годы леди Элинор Батлер и ее близкая подруга мисс Сара Понсонби жили вдвоем, несмотря на противодействие родителей. Они сняли коттедж где-то в Уэльсе, объявив всему свету, что их можно считать монахинями. Так как они все еще там проживали и, насколько было известно, никогда не покидали своего убежища, можно было сделать вывод, что такое существование их устраивает. Но Венеция не была эксцентричной, и, даже имей она такую же близкую подругу, ей никогда не пришло бы в голову делить с ней дом — она предпочла бы выйти замуж за Эдуарда. Впрочем, отнюдь не давая воли детским мечтам о знатном и красивом поклоннике, Венеция чувствовала, что наилучшим выходом из ее затруднений стал бы брак не с Эдуардом, а с каким-нибудь другим мужчиной.

Венеция еще ни разу не была влюблена, и в двадцать пять лет ее надежды на пылкую страсть были весьма скромными. Единственным источником информации о романтической стороне жизни были книги, и если раньше она с уверенностью ожидала появления в своей жизни сэра Чарльза Грандисона[5], то здравый смысл очень быстро отучил ее от подобного оптимизма. Появляясь на балах и собраниях в Йорке, Венеция вызывала всеобщее восхищение, и многие подающие надежды молодые джентльмены, плененные ее красотой, искренностью и очарованием смеющихся глаз, были бы счастливы продолжить знакомство с ней. К сожалению, этому препятствовали традиции, и, хотя несколько чувствительных джентльменов негодовали на варварство отца Венеции, не допускавшего в свой дом визитеров, никто из них не был настолько влюблен в прекрасную мисс Лэнион, станцевав с ней один контрданс, чтобы отбросить все каноны приличия (а также боязнь предстать в глазах окружающих дураком) и приехать из Йорка в Андершо, чтобы околачиваться у ворот поместья в надежде на тайную встречу с Венецией или пробраться в дом без приглашения.

Только крестнику сэра Франсиса, Эдуарду Ярдли, было разрешено переступать порог дома в Андершо. Нельзя сказать, что его радушно принимали — сэр Франсис редко выходил из библиотеки во время его визитов, — но так как молодому человеку разрешалось беседовать, прогуливаться и кататься верхом с Венецией, все единодушно полагали, что предложение Эдуардом руки и сердца будет принято ее угрюмым родителем.

Эдуарда никак нельзя было назвать нетерпеливым влюбленным. Венеция словно магнит притягивала его в Андершо, но прошло четыре года, прежде чем он сделал ей предложение, и она почти не сомневалась, что Эдуард поступил так вопреки здравому смыслу. Венеция без колебаний отклонила предложение. Она прекрасно видела положительные качества Эдуарда и испытывала к нему благодарность за многочисленные услуги, но не была в него влюблена. Венеция с радостью продолжала бы поддерживать с ним дружбу, но Эдуард, наконец приняв решение, явно не собирался от него отступать. Он ничуть не был обескуражен ее отказом, приписывая его робости, девичьей скромности, удивлению и даже преданности вдовствующему отцу, заявил, что отлично понимает такие чувства, и согласился ждать, пока зов сердца не заставит ее изменить решение. С тех пор Эдуард стал вести себя с Венецией как собственник, тем самым провоцируя девушку поступать вопреки его советам и говорить все, что приходило ей на ум, дабы сильнее его шокировать. Эта уловка, однако, действия не возымела, и его неодобрение всегда оставалось снисходительным. Жизнерадостность Венеции очаровывала Эдуарда, и он не сомневался в своих способностях формировать ее характер по своему усмотрению.

После смерти сэра Франсиса Эдуард повторил предложение и снова получил отказ. На сей раз он был более настойчив, как и ожидала Венеция. Чего она не могла предвидеть, так это его внезапного предположения, будто отказ обусловлен ее «деликатной ситуацией». Эдуард заявил, что уважает щепетильность Венеции (что она сочла полнейшим абсурдом) и не станет добиваться иного ответа до возвращения домой Конуэя — ее законного покровителя. Венеция не понимала, с какой стати он пришел к подобному выводу. Ей на ум приходили две причины. Либо Эдуард был сильно увлечен ею, но не слишком уверен, что как жена она сделает его существование более удобным, либо придерживаться подобной линии поведения посоветовала ему мать. Миссис Ярдли, бесцветная маленькая женщина, послушная воле сына и оживающая только в его присутствии, с Венецией всегда была вежлива, но девушка не сомневалась, что та не хочет, чтобы Эдуард женился на ней.

С новостями о возможном возвращении из Франции оккупационной армии проблема будущего внезапно приблизилась к Венеции. Она ломала над ней голову, идя по маленькому парку Андершо, и не находила решения. Ясно было одно: с возвращением Конуэя Эдуард повторит предложение в надежде на благоприятный ответ, и на сей раз не так легко смирится с очередным отказом. Конечно, она сама виновата, что с такой готовностью ухватилась за возможность отсрочки и согласилась, пусть и не на словах, ничего не решать до возвращения старшего брата. Едва ли Эдуарда можно заставить попять, что ее ответ будет зависеть от намерений Конуэя. До его вступления в армию между ним и Кларой Денни существовала сентиментальная детская привязанность. Клара до сих пор придавала ей большое значение. Если Конуэй так же считает, то вскоре в доме появится невестка, с радостью готовая уступить ведение хозяйства золовке, к которой всегда относилась с робким восхищением. «Это будет плохо и для нее, и для меня, — думала Венеция, — но я едва ли смогу играть в Андершо вторую скрипку при бедной малютке Кларе».