— Отличная мысль!

В одном из надворных строений дома Труна располагался теннисный корт. Игра в теннис вошла в моду со времен правления Генриха VII.

Маркиз, естественно, достиг в ней значительных успехов.

Фрэдди ничуть не уступал ему, и они оба обожали проводить время на корте. Теннис помогал им постоянно быть в хорошей форме и никогда не надоедал.

Фрэдди свернул к конюшням, а маркиз спрыгнул с лошади, похлопал ее по шее, передал подбежавшему мальчику-конюху и вошел в дом.

К его великому возмущению и изумлению, у дверей не было ни одного лакея. Он принялся поспешно подниматься вверх по ступеням и услышал непонятный шум — он доносился со стороны гостиной.

Когда маркиз вошел в нее, замер от удивления: в центре спинами к нему стояли лакей и дворецкий. Они что-то говорили высокому, краснолицему и ужасно грязному человеку, выкрикивавшему в адрес стройной девушки у камина смачные ругательства.

Из-за суматохи разобрать, о чем идет речь, было невозможно. Но маркиз сразу же догадался, что зачинщицей перебранки является именно девушка. Это была Валета.

Некоторое время маркиз в ошеломлении смотрел на ругающихся, не веря собственным ушам и глазам. У него не укладывалось в голове, что нечто подобное может происходить в стенах его дома.

Когда к нему вернулся дар речи, он воскликнул громко и жестко:

— Что, черт возьми, здесь происходит?

Лакей и дворецкий резко повернули головы и виновато и с испугом посмотрели на хозяина. Краснокожий здоровяк же продолжал таращиться на Валету и вел себя так, будто не услышал слов маркиза.

— Немедля возверни его! — орал он. — Не то я обращусь куда следует!

— Чтобы вы и дальше над ним издевались? Нет уж!

Валета не повышала голос, но маркиз сразу заметил, что ее трясет от возмущения и негодования. Он пересек комнату и приблизился к ней.

Дворецкий и лакей торопливо отошли к двери. А замызганный незнакомец, только сейчас обративший внимание на то, что в комнату вошел кто-то пятый, повернул голову и уставился на маркиза.

— Будьте добры объяснить мне, кто вы такой и что делаете в этой комнате? — строго и повелительно спросил маркиз.

Осознав, кто перед ним стоит, мужик раболепно съежился. Его покрасневшие глазки заискивающе забегали.

— Я трубочист, милорд, — пробормотал он. — Меня наняли чистить трубы в доме вашей милости…

Маркиз повернул голову к Валете:

— В чем дело? По какому поводу вы скандалите с этим человеком?

— Любой, в ком есть хоть капля порядочности и доброты, вступил бы с ним в спор, милорд! — горячо ответила Валета. — Только взгляните на этого ребенка! Вы сразу поймете, как с ним обращался этот трубочист.

Она отступила в сторону, и маркиз увидел маленького мальчика, черного от сажи. На его лице белели лишь две неровные полоски — следы от слез на щеках.

Не успел маркиз и слова вымолвить, как трубочист снова забасил:

— Мальчишка принадлежит мне, ваша светлость. Бестолковое создание! Никакого с него проку! Спустился не по той трубе, что я его просил! Я сию минуту уведу его отсюда, милорд. И научу впредь не быть таким тупицей.

— Даже не мечтайте! — отпарировала Валета. — Ребенок болен. Более того, до смерти перепуган!

Она взглянула на маркиза своими прозрачно-серыми глазами, сверкающими от возмущения.

— Посмотрите на локти этого мальчика, на его колени, милорд! Они изранены и кровоточат. А этот человек буквально несколько минут назад грозился избить его до беспамятства за то, что он спустился не по той трубе, по какой следовало! Я сама это слышала.

— У меня поганый язык, ваша милость, — поспешно вставил трубочист. — Всегда говорю что-нибудь мерзкое. Но на деле я совсем другой, вот вам крест. Могу наболтать всякого, но и пальцем не трогаю ни этого сорванца, ни кого другого.

— Он обжигает мне ноги, — испуганно пролепетал мальчик.

— Я не сомневаюсь, что так оно и есть, милорд! — воскликнула Валета. — Эти зверства должны прекратиться!

— Все это ложь, гнусная ложь, ваша милость, — прорычал трубочист. — Не верьте ни единому слову этого маленького мерзавца.

— Судя по тому, в каком состоянии пребывает этот ребенок, — сказала Валета, — я убеждена, что даже не стоит сомневаться в справедливости его признаний. Обращаться подобным образом непозволительно даже с животными. А это маленькое дитя!

— Он мой, — не унимаясь, орал трубочист. — А эта девица не имеет права вмешиваться в мою работу!

Было очевидно, что его ярость, немного охлажденная появлением маркиза, разгорается с новой силой.

— Довольно! — категорично и повелительно провозгласил маркиз. — Немедленно успокойтесь. И больше не смейте в моем присутствии разговаривать с женщиной в таком тоне!

Надеюсь, вы меня поняли!

— Конечно, ваша милость, все понял. Чего же тут не понять? Сделаю все, что вы мне ни велите, — протараторил трубочист. — Только сорванец этот — мой, и никто не имеет права указывать мне, как образумлять своих личных учеников.

Вашей милости об этом должно быть известно.

— Попрошу вас выйти за дверь и подождать там некоторое время. Нам с мисс Лингфилд необходимо побеседовать наедине. Питер!

Слуга, который стоял здесь некоторое время назад, уже скрылся за дверью. Ему вообще без особой надобности запрещалось находиться в гостиной. А дворецкий все еще стоял у дверей.

— Я вас слушаю, милорд!

— Пожалуйста, проводите этого человека куда-нибудь, где он мог бы дождаться окончания нашего с мисс Лингфилд разговора, — попросил маркиз.

— Слушаюсь, милорд! — отчеканил дворецкий и, повернувшись к трубочисту, окинул его недоброжелательным взглядом. — Пойдемте со мной. И ведите себя спокойно!

Трубочист посмотрел на маркиза так выразительно, будто ждал, что тот велит дворецкому забрать свои слова обратно.

Маркиз же взглянул на него строго и даже угрожающе, поэтому он двинулся к двери.

Когда они вышли, маркиз повернулся к Валете:

— Итак, расскажите мне все по порядку. Что вы здесь делаете? Чего ожидаете от меня? Как нашли этого мальчика, который, кстати, портит мой коврик.

Валета обернулась. На коврике у камина, где сидел мальчик, чернели уродливые пятна сажи.

Валета гневно вскинула голову:

— Коврик можно почистить, милорд!

Она резко замолчала, вспомнив, что милорд имеет над ней законную власть, и, когда заговорила опять, ее голос зазвучал более учтиво и спокойно.

— Я пришла сюда, чтобы взглянуть на завещание своего отца. Вы сами позволили мне это сделать. Меня провели в эту гостиную и сказали подождать здесь управляющего. Не прошло и пяти минут, как раздался какой-то грохот, и из дымовой трубы выпал этот мальчик. Он плакал — вы ведь видите, его локти и колени в крови!

Она на мгновение замолчала, переводя дыхание.

— Не успела я задать ему ни одного вопроса, как дверь с шумом распахнулась, и сюда влетел этот чудовищный человек. Он обзывал ребенка и угрожал, что изобьет его до беспамятства. Наверное, нечто подобное уже случалось. Мальчик трясся от ужаса. Это меня нисколько не удивило!

— Он обжигает мне ноги огнем, — тонким голоском пожаловался ребенок. — Чтобы я забирался в трубу все дальше и дальше!

Вероятно, жуткие воспоминания ожили в его памяти настолько ярко, что на глаза ему навернулись слезы и он опять задрожал всем телом.

Валета поспешно достала из кармашка белоснежный носовой платок, присела на корточки и сунула его в перепачканную сажей маленькую трясущуюся детскую ручонку.

— Не плачь, — успокаивающе ласково пробормотала она. — Поверь мне, малыш, он больше никогда не станет над тобой издеваться.

Маркиз смотрел на нее задумчиво и изумленно: на ее белом платье уже темнели пятна от сажи, но она не обращала на них ни малейшего внимания.

Ее голос звучал так нежно, что казался какой-то божественной песней.

«Что за бред лезет мне в голову?» — подумал маркиз, прогоняя странные мысли.

— Давайте присядем, — сказал он и направился прочь от камина. — Я хочу поговорить с вами.

Валета проводила его серьезным взглядом, погладила ребенка по голове, поднялась на ноги и проследовала к окну вслед за маркизом. И только подойдя к нему, взглянула на свои черные от сажи ладони и ужаснулась.

Маркиз усмехнулся, достал носовой платок из кармана жакета для езды верхом и протянул его ей.

— Вы не ожидали, что испачкаетесь? — спросил он. — Это было бы невозможно, ведь вы трогали сажу!

В глазах Валеты блеснули гневные огоньки — она решила, что маркиз смеется над ней. Но ей удалось побороть в себе негодование и раздражение.

— Этого ребенка нельзя возвращать трубочисту! — с жаром воскликнула она, взяла у маркиза платок и принялась вытирать ладони, не глядя на них. Создавалось такое впечатление, что в данный момент ее не интересует ничего, кроме судьбы мальчика.

— Вам наверняка известно, мисс Лингфилд, что ученики принадлежат своему мастеру, что он имеет полное право применять в ходе их воспитания те методы обучения, которые считает наиболее эффективными, — медленно произнес маркиз.

— Вы имеете представление о том, как страдают подобные этому мальчику дети? — спросила Валета. Она говорила приглушенным голосом, по-видимому не желая, чтобы ребенок что-нибудь слышал.

По выражению ее волшебных глаз маркиз видел, что случившееся произвело на нее сильнейшее впечатление.

— Трубы периодически необходимо прочищать, — ответил маркиз.

— Вы читали заключения специального комитета, который был создан для решения проблемы мальчиков-чистильщиков? — спросила Валета.

На протяжении нескольких мгновений маркиз пребывал в замешательстве.

— Вообще-то я не читал эти заключения, но слышал, что некоторых людей возмущает использование детского труда для чистки труб.

— В таком случае вы, быть может, не знаете, ваша светлость, что комитет принял решение издать в ближайшем будущем билль, который запрещал бы задействовать мальчиков младше восьми лет в качестве чистильщиков. К сожалению, многие и по сей день используют четырех — шестилетних детей для чистки труб.