13

Репейница

По традиции еженедельная игра в скрэббл по воскресеньям после Дня Благодарения проходила у Шугарменов. Необычным было разве лишь то, что готовкой занимался Берт, решивший попотчевать гостей хибачи. Он не жалел стараний, чтобы вечер получился зрелищным. И даже приобрел традиционную японскую угольную жаровню. Еще раньше, днем, Франсин специально позвонила Грейс сказать, чтобы та выбрала какую-нибудь не стесняющую свободы движений одежду, пригодную для сидения на полу. Грейс была рада сделать такое одолжение, поскольку после недавней пятираундовой пьянки любая одежда свободного покроя давала ей желанную возможность расслабиться.

Грейс приняла душ, вытерлась и оглядела свое лицо в зеркале ванной. Вид у нее был бледный. Когда она накладывала грим, прежде чем отправиться к Шугарменам, ей казалось, что ее рукой водит рука ее матери.


Грейс приехала в мансарду Берта и Франсин в самый разгар стряпни. Она купила букетик из белых маргариток и осота, которые нравились Франсин. Подарок вызвал неизбежное десятиминутное смятение: все вазы в доме подверглись оценке, и посыпались сетования в адрес Берта, который десять лет назад смахнул со стола редкий фарфоровый сосуд, просто идеально подошедший бы к букету Грейс. Было решено, что стебли слишком длинные и их следует подрезать, чтобы цветы лучше смотрелись в орефорской вазе.

Берт облачился в белый фартук, закрывавший верхнюю часть груди, и поварской колпак. Он точил ножи на оселке в кухне, пока Франсин молча кружила рядом, прищелкивая языком. Жаровню для хибачи установили на низком квадратном кофейном столике в комнате, обставленной в стиле острова Бали. Комната служила символическим уголком, предназначенным утолить извечное страстное желание Берта жить в Индонезии. Миниатюрная копия, снятая прямо со страниц журнала «Мир путешествий»: низкие скамеечки, расшитые подушки с крохотными зеркалами, бисерные занавески и пальмы в кадках. В ранний период ухаживаний за Грейс Лэз подарил Берту редкую археологическую находку, привезенную из путешествия по Борнео. Теперь она красовалась на пьедестале у окна. Эта символическая вещица заодно с родственной влюбленностью в этимологию навсегда отвоевала для Лэза место в сердце Берта. В летние месяцы комната Бали с окнами от пола до потолка по всему периметру напоминала оранжерею, но в солнечные зимние дни обычно выглядела очень симпатично. Однако сегодня комната казалась беспросветно темной.

Отец Грейс, сидя на полу в шерстяном кардигане Берта, вслух читал руководство к пользованию жаровней хибачи.

— Здесь говорится, — начал он, водрузив на нос очки для чтения, к дужке которых до сих пор был прилеплен аптечный ценник, — что огонь в жаровне следует развести за двадцать минут до начала приготовления пищи. И никогда не использовать ее в закрытых помещениях.

— У меня все под контролем, Милт, — сказал Берт, отмахиваясь от него и продолжая разжигать жаровню кухонной зажигалкой. Краешком глаза Грейс заметила вспышку, а повернувшись — взметнувшееся чуть не до самого потолка пламя. Берт быстро накрыл жаровню, внимательно оглядываясь — не заметила ли Франсин пиротехнического действа. Уверившись, что та ничего не видела, он увеличил пламя. — Так лучше греет, — объяснил он и сосредоточился на подготовке грибов, с величайшей точностью нарезая их ломтиками толщиной в одну восьмую дюйма. — Лэз еще долго будет жалеть, что пропустил такое.

Когда все уселись, Берт, блюдя ритуал, отвесил церемониальный поклон. Франсин разлила соус с низким содержанием соды по треугольным тарелочкам и раздала палочки и васаби. Берт открыл жаровню и смазал поверхность блюда маслом. Креветки, лук и грибы зашипели, когда Берт высоко подбросил их лопаточкой, что вызвало бурные аплодисменты, спровоцированные Милтоном. При запахе креветок в желудке у Грейс что-то перевернулось. Берт добавил мясо и эффектным движением подбросил лопаточку. Белая пластмассовая лопатка несколько раз перевернулась в воздухе, как палочки в руках ударника-виртуоза. Все наблюдали за тем, как, минуя протянутую руку Берта, она приземлилась на жаровню, заставив спекшиеся грибы разлететься в разные стороны. Мать Грейс судорожно глотнула воздух. Франсин чуть не подавилась маринованной морковкой. Берт среагировал мгновенно, обрызгав жаровню тем, что, по его мнению, было соевым соусом, но оказалось шерри. Вспыхнуло пламя, и гости кинулись прочь, спасаясь от опаляющего жара.

— Моя лучшая лопатка, — проворчала Франсин, встав с пола. Она разгладила юбку и вышла из комнаты.

Однако спокойствие и собранность быстро вернулись к Франсин; она принесла огнетушитель и облила жаровню чем-то напоминавшим взбитые сливки.

— Никаких проблем, — заверила всех Франсин. — Цыплята по-киевски ровно через три с половиной минуты.


После ужина разложили доску для скрэббла. Они сыграли несколько кругов, прихлебывая дымящийся зеленый чай и закусывая его мягкими орехами. Берт планировал подать ананасное фламбе[3], но все настояли на том, чтобы съесть ананас сырым. Грейс отказалась из-за бренди.

— Сначала вегетарианка, а теперь еще и трезвенница? — спросил Берт.

— Чей ход? — прервала его мать Грейс.

— Кажется, Полетт, — ответила Франсин.

— Нет, ход Грейс, — поправил ее Берт.

— На самом деле моя очередь, — неожиданно твердым голосом произнес отец Грейс, приставляя свое «л» к буквам на доске, так что у него получилось «вол».

— Рискованно играешь, Милтон. Что, не нашлось ничего получше? Лэз никогда не оставил бы такой вариант незакрытым.

— Я планирую наперед, дорогой, — ответил отец Грейс, беря еще одну фишку. — Немного стратегии.

Грейс попыталась сосредоточиться на игре. Буквы выглядели немного смазанными, как будто фишки лежали под водой. В голове у нее мелькнула мысль о том, что, может быть, это не беременность, а опухоль мозга, и так выходило даже более складно. Лэз, несомненно, оказался бы здесь, узнай он, что у нее рак, но из-за ребенка — маловероятно. Еще прежде чем они поженились, он был твердо настроен против всяких детей. Они отнимают слишком много времени, сказал он, и у него не хватит терпения. Его решение показалось Грейс чересчур умозрительным, и она подумала, что, может быть, это неприятие в конце концов смягчится.

Она почти бессознательно перетасовала свои буквы и выложила их на доску. Наверное, участие в этих еженедельных сборищах было заложено в ней, как программа.

— Не понимаю, к чему она клонит? — спросил Берт. Франсин шикнула на него. Грейс подвинула свои фишки через доску к отцовскому «вол».

— Волок, — сказала она.

— В жизни такого не слышал, — сказал Берт.

— Посмотри в своем Оксфордском словаре, — предложил отец Грейс.

— Давай-давай, — язвительно сказала Франсин.

— Уверен, такого там нет, — отвечал Берт, вставая из-за стола и отправляясь за словарем. Открыв том, он вздохнул: — Так и знал, что надо брать сокращенное издание, — еле слышно проворчал он.

— Браво, Грейс, — сказала мать. Затем с самодовольной улыбкой превратила «волок» в «проволоку», таким образом почти в три раза по очкам опередив Грейс.

— Да, кстати, как прошла вчера ваша годовщина? Мы уже собирались позвонить, но не хотелось вас беспокоить.

Годовщина. Слово обожгло ее, как прикосновение морозного воздуха. Грейс не могла поверить, что забыла. Она попыталась утешить себя тем, что на самом деле отметила годовщину в их любимом ресторане. Годовщину надо отмечать так или иначе, и не важно, насколько сознательно.

— Мы ходили в «Артистическое», — ответила она наконец, чувствуя, что ее тошнит все сильнее и сильнее.

— Ходили поужинать? — спросил отец, хмурясь.

— Как мило, — подхватила мать.

Встав из-за стола, Грейс пошатнулась. Берт поднял бровь.

— Хорошо отпраздновали, как я посмотрю, — сказал он.

— Могу я от вас позвонить? — спросила Грейс у Франсин.

— Само собой. Хочешь позвонить Лэзу?

Грейс кивнула. Она боялась, что, если попытается заговорить, все съеденное мигом окажется на столе и на полу.

— Звони из спальни, — предложила Франсин, — сможешь посекретничать.


Грейс прошла по коридору в спальню Берта и Франсин. Повернув за угол, она увидела стоящего в потемках отца.

— Мне надо с тобой поговорить, милая, — мягко сказал он, касаясь ее руки.

— Конечно, папа, — сказала Грейс. Когда глаза привыкли к темноте, она увидела, что выражение лица у него серьезное. — Ты как, нормально? — спросила она.

— О да, все в порядке. Никогда не чувствовал себя лучше, — ответил он, слегка похлопывая себя по животу. — Особенно теперь, когда твоя мать заставила меня бегать вокруг бассейна. — Выражение его лица быстро изменилось. Он что-то еле внятно пробормотал, стараясь подыскать правильные слова. — Это… насчет Лэза, — сказал он наконец.

— Что насчет Лэза? — спросила Грейс, пытаясь казаться невозмутимой.

— Грейс, вчера вечером я видел Лэза в «Букспене»[4], он разговаривал с парнем, который хочет дискредитировать его. Что-то насчет свидетеля в Косове, который… — он помедлил. — Просто я подумал, может, вам стоит поговорить, вот и все. — Мысли Грейс отчаянно закрутились: надо было во что бы то ни стало найти правильный ответ.

— Он уже выступал в этом шоу, — объяснила она. Отец озабоченно посмотрел на Грейс.

— Это была прямая трансляция, Грейс. Из Вашингтона. Я выключил телевизор, прежде чем вошла мать. Не хотел ее расстраивать… У тебя с Лэзом не все ладится в браке? Потому что, когда Берт и Франсин несколько лет назад немножко разругались…

Грейс вспомнила, как Франсин на пять дней переехала к ее родителям после ссоры с Бертом. Она спала в комнате Грейс и слонялась по дому в бигуди, пока Берт не приехал с букетом роз и не увез ее домой. В полной мере оценив озабоченность отца, Грейс почувствовала, как ее решимость тает, но притворялась она не только ради себя, но и ради него.