Розалин Майлз - Незаконнорожденная

Нет, — говорил разум. Помогите! — взывало сердце.

Но никто не помог. Кэт внимательно наблюдала за мной и многое подмечала, но высказывалась редко, а если и говорила что-то, то на это легко можно было не обращать внимания. В сочельник мы по старинке устроили небольшую пирушку, чтобы встретить младенца Христа и отогнать лукавого. Однако праздники прошли, а тоска осталась. Остался и голод, но, как оказалось, ему вскорости суждено было утолиться.

Это случилось между Рождеством и Новым годом, когда сама земля замирает и время течет вспять, в нескончаемую зиму. Гостей в Энфилде не ждали, даже еженедельный курьер с трудом добирался по заснеженным дорогам. В тот день мы уже отобедали, смеркалось, и Кэт объявила, что не позволит мне вышивать, так как не хочет, чтобы я портила зрение. Вдруг в морозном воздухе послышался конский топот и крики. Кто это явился нарушить наше уединение?

Через минуту в двери вбежал запыхавшийся паж.

— Мадам, ваш брат, принц… его сиятельство, ваш брат…

Я вскочила.

— Говори, олух! Не…

Не… умер? Я не решилась выговорить эти слова.

— Ничего плохого, милая сестрица!

Это он, мой бесценный мальчуган, — он ворвался в дверь, как был, в дорожном плаще, словно мы вчера расстались. Слезы радости мешали мне говорить.

— Эдуард! Зачем вы здесь?

Он рассмеялся, лицо его, раскрасневшееся с морозу, в свете камина казалось почти багровым.

— Чтобы навестить вас, дорогая сестрица, зачем еще?

— Но…

Он кивнул, его так и распирало от радости.

— Но вы не ждали! Да и я тоже! Но послушайте, Лисбет, какие дела творятся! Вы не поверите! Сейчас я расскажу, что случилось при дворе. Раскрыли заговор, нашли предателя, да, и его ближайшего родственника, возле самого трона. Их казнили! Отец по-прежнему могучей рукой истребляет всякое зло, которое нам грозит…

Мои мысли забегали вперед его сбивчивых слов.

Значит, лорд Гертфорд, этот князь тьмы, нашел свою смерть, а с ним и «гордый Том», как обещал и предвидел отец. Целая буря чувств всколыхнулась в моем сердце — радость, что погиб тот, кто угрожал Эдуарду и всем нам, и гордость, да, гордость за отца, чьи мощь и решимость не угасли в дряхлеющем теле. Он по-прежнему в силах защитить нас от хищных волков! Да здравствует король! Да здравствует Эдуард и да здравствуем мы все!

Едва брат договорил, я чуть не придушила его в объятиях.

— Минуточку, милорд принц, позвольте на вас взглянуть! — игриво произнесла я. — Успеем еще наговориться! Сейчас я распоряжусь, чтобы к вечеру устроили пир! Мы повеселимся, потанцуем и подурачимся, как встарь. Что вы скажете насчет жмурок и салок? Старый год на исходе. Чем встретим новый?

— Нет, сестрица, мне нельзя… — Он осекся и боязливо оглянулся через плечо. — Милорд сказал, чтобы я не давал обещаний и не отдавал распоряжений.

— Лорд? Какой лорд?

Теперь я различила в нижнем этаже приглушенный говор и лязганье оружия.

— Эдуард… кто привез тебя сюда?

Лицо его побелело как полотно.

— Кто, как не милорд?

«Кто, как не милорд?» Страхи, надежды, фантомы проносились у меня в голове. «Кто, как не мой лорд?»

Думай! Думай как следует! Если Гертфорд мертв, кто мог занять место наставника и опекуна при Эдуарде? Не Ризли, это точно. Может быть, герцог Норфолк? Или мой, мой лорд, его сын, лорд Серрей?

Шаги уже слышались на лестнице — тяжелая солдатская поступь, но один звук главенствовал над всеми: стук придворных каблуков по голым деревянным ступеням. Лицо Эдуарда заострилось от страха.

— Кто привез меня сюда? Вот и он сам, сестрица.

Он шагнул к двери. Мои глаза широко раскрылись, горя желанием увидеть того, кто войдет.

И он вошел. Высокий, темноволосый, едва различимый в полумраке…

Закутанный с головы до пят черным плащом, в черной, надвинутой на лицо шляпе…

Это не он, это не может быть он. Неужто он воскрес? Я затрясла головой, силясь отогнать наваждение.

Но он стоял там, где стоял… все тот же лорд Гертфорд, великий князь тьмы, вооруженный, с сорока солдатами.

— Эдуард!

Я вцепилась в него, прижала к своей груди. Спасти его! Они пришли за ним, за нами обоими, заключить нас, как принцев, в Тауэр[25], уморить до смерти!

Но кто — «они»? Черный лорд вошел один, без брата. А его люди выглядели притихшими, опечаленными — они толпились у дверей, не решаясь войти в комнаты.

И если черный лорд Гертфорд жив, то кто казнен? Кто заговорщик, кого отец предал смерти, чтобы мы жили?

Страшная догадка, словно чернилами, затопила мой мозг. Лорд Гертфорд высился в дверном проеме, словно ворон-вещун, готовый прокаркать страшную весть. Он смотрел скорбно и странно. Потом сделал шаг вперед, обнажил голову и опустился на колени. Без шляпы, коленопреклоненный, он склонился перед нами молча, словно на молитве, — и я поняла, что он пришел сказать.

Эдуард тоже понял, его лицо помертвело, дыхание замерло в гортани. Наступило то молчание, когда мир затихает, чтобы слышать рыдание душ или плач ангелов. Когда граф заговорил, его голос прозвучал, словно трубный зов:

— Сир, Господь призвал вашего родителя к вечному успокоению. Вы — наш король, наш повелитель и господин; прошу вас принять мою жизнь и служение — они ваши.

Разумеется, я рыдала, я пролила реки, что реки — океаны горючих слез. И Эдуард тоже — мальчуган ревел как белуга. Но о Генрихе ли мы скорбели, об отце, которого больше не увидим? Нет: я оплакивала моего лорда, моего лорда Серрея, господина моего сердца, — я сразу поняла, что его нет в живых, хотя и не знала, как он умер. Раз Гертфорд жив, значит, погиб Серрей — двум таким звездам не сиять на одном небосводе, и звезда Серрея закатилась. А Эдуард рыдал от потрясения, от страха, он оплакивал свое ушедшее детство и то, что ждет впереди. Однако, что бы ни было причиной слез, мы, как дети и королевские подданные, не скупились на них, и в память короля и родителя было пролито должное количество соленой влаги.

Остальные известия уместились в нескольких словах. Эдуард — король по праву наследования и по духовному завещанию короля; мой самонадеянный отец, этот венчанный себялюбец, не мог принять небесный венец, не утвердив на земле свою посмертную волю, — какое самомнение, распорядиться троном, как собственностью, отказать его по духовной, словно стульчак!

Лорд Гертфорд сказал, что в числе наследников короля упомянул и меня — после Марии, когда-то его единственной преемницы. После короля, пока Его Величество король Эдуард не произведет потомства, наследницами остаются сперва Мария, потом я. «Однако надо надеяться, — добавил лорд Гертфорд, — что Господь в Своей великой милости убережет нас от подобного бедствия. Вы, леди принцесса, и ваша сестра включены в духовную, чтобы придать веса законным правам короля, вашего брата, а не чтобы править — ведь нельзя и помыслить, что женщина будет править мужчинами».

Поразительно, как немыслимое — власть женщины над мужчинами — становится мыслимым под угрозой утратить власть. Даже отец на смертном одре предпочел бы оставить трон ненавистной дочери, плюнув на освященный веками порядок наследования по мужской линии, лишь бы сохранить его за Тюдорами. Однако никто тогда не думал, что до этого и вправду дойдет.

— О, не надо сейчас об этом! — в истерике вскричала я и мысленно пожелала ему смерти.

В ту минуту я предпочла бы видеть его в гробу и на катафалке, если бы его смерть вернула мне лорда Серрея. Ведь мой лорд погиб, впав в немилость у короля за соперничество с Гертфордом и Сеймурами, которых король избрал в опекуны Эдуарду, поддерживать и направлять его до последнего вздоха. Король страшился, что распря Норфолков и Сеймуров ввергнет страну в пучину междуусобиц, — и нанес упреждающий удар.

А мой сумрачный лорд — не Гертфорд, но Серрей, мой лорд сумерек и безвременной смерти, мой лорд Серрей сыграл ему на руку. Тщась доказать, что они с отцом более других достойны водить рукой юного короля, Серрей похвалялся королевской кровью, величал себя принцем, бахвалился гербом древних правителей Англии. В глазах короля, одержимого страхом, что его сына обойдут самозванцы, и предсмертной боязнью, что он не успеет при жизни оградить мальчика от измены, это было равнозначно смертному приговору.

Его взяли в доме лорда Ризли — да, в доме нашего лорда Ризли, не правда ли, насмешка судьбы, — того самого Ризли, который еще за несколько недель до того числился одним из самых ярых его сторонников? Я была так далека от двора и дворцовых перешептываний, что не знала: оказывается. Паджет и Ризли отвернулись от Норфолка, от Марии, Гардинера и Серрея, едва провалилась атака Ризли на Екатерину. Это, как понимала я теперь задним умом, убедило их, что король принял сторону новой веры и новых людей. В тот день в цветнике, когда Ризли свалил вину на моего лорда, земля зашаталась у него под ногами, хоть он того и не знал.

Говорят, на суде он отбивался, как лев, как истинный принц, и смело оборонялся — немудрено, ведь в жилах его и впрямь текла королевская кровь! Однако что толку, ведь его судили враги: лорд Гертфорд и Томас Сеймур, которого король перед самой смертью приблизил к себе, и эти иуды Ризли и Паджет, а с ними отец Робина Дадли и прочие приспешники Гертфорда! Никто не вступился в его защиту, его осудили единогласно и вскорости обезглавили.

Он умер за неделю до короля; сойди Генрих в могилу неделей раньше, мой лорд остался бы жить — смерть короля снимает все обвинения в измене. Его отца, Норфолка, тоже осудили на казнь, но ему судьба улыбнулась, уморив-таки короля, и теперь он прохлаждается в Белой башне. Говорят, старого герцога Норфолка немного утешила весть, что жена лорда Серрея — его жена! Господи, кто из нас о ней вспоминал! — его постылая жена разрешилась мальчиком…