Можно предположить, что это было первое мероприятие "комиссии по уничтожению следов" (а возможно, ее вообще не существовало), которая свою работу и впрямь расценивала как задание "смертельной важности". Следующим ее шагом было прекращение следствия, автоматически начатого придворной канцелярией: отложили, а затем и вообще отменили допросы (к примеру, никто и никогда не опросил высокопоставленных свидетелей и участников), свидетелям не устроили очной ставки (хотя противоречивых данных было больше чем достаточно) и показания их не сопоставили, а между тем даже был назначен час, когда всем надлежало явиться в придворную канцелярию, но в последний момент явка была отменена. Потому-то и испытывал граф Хойос потребность изложить свои впечатления на бумаге. Мемуары его лишь после распада империи обнаружились в архиве, куда граф сдал их на хранение. "Комиссия", судя по всему, не подозревала об их существовании, иначе вряд ли обошла бы своим вниманием.

Были не только изъяты прощальные письма (вкупе со всей частной корреспонденцией Рудольфа, каковую готовы были даже приобрести за деньги, если не оказывалось иной возможности заполучить ее), и не только удалены из архива министерства иностранных дел загадочные телеграммы графа Каройи (или в их исчезновении повинна рассеянность истории?), и не только протокол вскрытия вместе со всеми материалами следствия стал закрытой документацией министерства внутренних дел, не только все содержимое письменного стола Рудольфа в Бурге было присоединено к прочим "засекреченным" документам (та часть, что не была сожжена: Damenbriefe, interessante Briefe[31]), но и донесения, протоколы (пожалуй, так никогда и не сданные в архив) следственной комиссии, поспешно высланной тогда в Майерлинг придворной канцелярией, да и револьвер тоже. Наконец, от внимания графа Тааффе (?) не ускользнула даже книга рецептов придворной аптеки: в ней недостает определенных страниц, касающихся Рудольфа, а на листах, ловко вклеенных (скорее всего) взамен изъятых, фигурируют иные лекарства, применяемые при банальных легких недомоганиях и невинных, ничем не примечательных лечебных курсах. Уж не следы ли лечения "Kavalierskrankheit" (вульгарно выражаясь: половой болезни) были уничтожены длинными руками премьер-министра и министра внутренних дел? Или, может, предполагалось утаить катастрофический рост содержания морфия в каплях, первоначально применяемых как средство против кашля? (Тогда, значит, все же правда, что?..)

К австрийскому министру внутренних дел, иными словами, к премьер-министру графу Тааффе, совмещавшему обе эти должности, неизбежно ведут последние известные или во многих случаях лишь предполагаемые, умозрительные следы всех письменных материалов, которые касались личной жизни наследника и его смерти от любви и которые в глазах венценосного родителя представлялись позорными и опасными для государства (ненароком обретшими политический смысл). Граф Тааффе забрал к себе всю эту кипу бумаг (наверняка по поручению императора, а то и из его собственных рук) и в 1893 году, когда его правительство наконец-то пало (чему бедняга Рудольф мог порадоваться лишь с того света), прихватил эти документы с собой в Чехию, куда он удалился на покой в свой замок. Естественно — то есть в силу природы самого дела, — нельзя знать точно (можно лишь догадываться), какие документы получил бывший премьер-министр на сохранение — вероятно, опять-таки по воле императора, который тогда (по опыту долгих лет правления) уже мог предвидеть, что рано или поздно откроется любой, даже самый секретный архив, а потому (весьма предусмотрительно, как выяснилось неполных двадцать пять лет спустя) считал, что свидетельства семейного позора окажутся в большей безопасности в секретном сейфе замка в Эллишау (ныне Нальжовске Горы), если, конечно, граф действительно хранил досье Франца Иосифа в сейфе, а не в каком-нибудь ином, более тайном и недоступном месте. Итак, неясно, что находилось в папке или в пакете, известно лишь одно: что эти документы (прощальные письма, протоколы и т. п., которые должны были существовать) не удалось обнаружить в 1918 году, когда семейный архив Габсбургов действительно открылся и в нем пытались — наряду с прочими навеки погребенными тайнами — найти ключ и к майерлингской загадке.

Наша история, однако, на этом не кончена.

Ведь майерлингская загадка, хотя с падением габсбургского дома из нее и выветрился весь политический душок, по-прежнему продолжала волновать мир, а значит, стоила денег. Американский газетный магнат Рендолф Херст в 1929 году (когда были еще живы многие из участников истории) предложил двести тысяч долларов тогдашнему графу Тааффе, внуку бывшего премьер-министра. Однако даже эта астрономическая сумма не поколебала стойкости графа. Он свято хранил тайну (но был ли ее обладателем?), доверенную его деду Францем Иосифом.

Хотя от тайны к тому времени (даже если документы еще и существовали, что, как увидим, весьма сомнительно) не так уж много и осталось, директор венского архива Оскар Митис даже после тщательной в нем уборки премьер-министра обнаружил достаточно материалов, проливавших свет на историю самоубийства Рудольфа. К тому же несколькими годами раньше сын графа Тааффе дал согласив на публикацию среди материалов бывшего премьер-министра тех документов из легендарного наследия, содержание которых и без того стало известно благодаря другим источникам (речь идет о полицейских протоколах). Однако в предисловии проскальзывает упоминание о каких-то остальных документах, с которыми редактор издания не имел возможности ознакомиться. Это вновь распалило фантазию, хотя теперь уже в основном фантазию газетчиков. Таким образом и возникает предложение Херста.

Но не только концерну Херста хочется докопаться до майерлингской загадки. Вскоре после аншлюса 1938 года в институте патологии при венском университете появляется высокий эсэсовский чин, некто Фицтум, велит отыскать в подвале протокол вскрытия тела Рудольфа — документ, который в полном объеме никогда не был предан гласности и о существовании которого все уже давным-давно позабыли (должно быть, даже граф Тааффе в свое время), и без малейшего объяснения увозит с собой в Берлин. (В Берлин!) К чему бы это? — задумываешься невольно. Однако нет иного объяснения, кроме наиболее простого и лежащего на поверхности: миф занимал и Гиммлера. (Но почему?) Кстати сказать, тот же Фицтум в 1941 году, после смерти графини Лариш-Валлерзее появляется в аугсбургской богадельне, где престарелая дама доживала свои последние годы, и конфискует у наследника (санитара, ухаживавшего за графиней) рукопись "подлинных" мемуаров Лариш, которые та завещала издать после своей смерти, — пожалуй (как можно судить по обстоятельствам), в них она наконец-то написала правду. Итак, Фицтум увез с собой рукопись в Берлин. Но какая же это могла быть великая тайна, если графиня хранила ее до самой смерти и если даже СС наложило на нее лапу? Словно бы по прошествии пятидесяти лет столь уж важна была разница между правдой и легендой — о смерти давно истлевшего кронпринца и давно истлевшей империи!

Надо ли говорить о том, что и протокол вскрытия, и ''подлинные" мемуары графини Лариш исчезли без следа? Возможно, сгорели под руинами Берлина?

Давайте констатируем: история работает. Производит уборку.

Впрочем, отнюдь не исключено, что последний из графов Тааффе, внук премьер-министра, отверг с таким аристократическим презрением доллары Херста всего лишь потому, что не мог предоставить покупной товар. Ведь после смерти его отца — по рассказам верных слуг — был обыскан весь замок от подвала до чердака, но "досье Рудольфа" так и не обнаружили. Куда же оно подевалось? В 1926 году в библиотеке замка случился пожар. Может, документы сгорели при пожаре? Но возможно, сын премьер-министра, скончавшийся в 1928 году, сказал правду, будто бы папку (после того как часть документов была им опубликована) сдал на хранение в ватиканский архив. Возможно также (поскольку и такое он якобы утверждал), что еще в 1919 году, когда возникло опасение, как бы не распахнулись двери и домашнего архива Тааффе, он сам сжег всю пачку, чтобы она не попала в посторонние руки, но прежде дал документы на ночь для прочтения своей племяннице Зое Вассилко-Серецкой, которая в 1955 году ни с того ни с сего заявилась в венский архив продиктовать в протокол свои, к сожалению, слегка ущербные воспоминания.

Разумеется, весьма проблематично, сказал ли второй граф Тааффе своей племяннице правду или хотел лишь сбить со следа шныряющих вокруг охотничьих псов: ведь определенные бумаги, которые могли находиться только в том досье (если не существовало или не существует другое, еще более "подлинное"), тремя годами позже опубликовал профессор пражского университета Шкедл, причем по поручению самого графа. Но не исключено, что и Тааффе уже не располагал упоминаемыми бумагами, а в таком случае графиня Вассилко-Серецкая надиктовала в протокол сущую несуразицу; позднейший "майерлинголог" Фриц Юдтман установил, что после смерти премьер-министра в 1895 году его вдова передала две большие пачки бумаг (в запечатанном сундуке) на хранение одному венскому нотариусу, у которого после ее смерти в 1912 году их востребовал обратно вышеупомянутый второй граф Тааффе, их сын. Однако пылившийся на чердаке сундук был обнаружен открытым (вскрытым? разбитым?). По словам нотариуса (вернее, его сына и наследника — ведь время не стоит на месте!), сундук мог разбиться лишь при переезде, еще в 1902 году. Во всяком случае, на 1912 год в нем находились лишь пустые конверты — документов и след простыл. Якобы. Был составлен протокол о недостаче, но следствие учинять не стали и тревожить неприятной новостью восьмидесятидвухлетнего императора также остереглись. Возникает вопрос: кто вытащил бумаги из конвертов (и, конечно же, когда? между 1902 и 1912 годами?), в чьих интересах было скрыть их? Факт остается фактом: ни один из этих документов никогда не был опубликован, а значит, с газетчиков подозрение снимается. Остается одно объяснение: похищение документов совершил тот (или те), кого лично касалось их содержание. (Неужели Рудольфа все-таки убили? В этом и заключалась тщательно охраняемая тайна? И убийство, как поговаривали, было делом рук германской секретной службы?) Но ведь пропавшие документы касались лично и самого премьер-министра в отставке! И разве нельзя предположить, что, скажем, на смертном одре (как поступают герои романов) он сказал своей супруге… Словом, можно допустить, что важные (важнейшие) документы сроду не находились в том взломанном (?) или разбитом при переезде (?) сундуке, а… А где же?