Но не первозданная красота горных вершин привлекала внимание женщины. Ее взгляд был устремлен на долину. Скот там не пасся.

Алана откинулась назад с явными признаками облегчения.

— Молодец, братишка, — прошептала она.

— Боб очень хороший фермер, — тихо произнес Раф. — На ранчо нет ни дюйма выщипанной земли.

— Да, вижу. Я этого и боялась. — Руки Аланы нервно зашевелились. — Рынок крупного скота сейчас беден, цены на корм высоки, а Бобу еще надо выплачивать деньги Сэму и Дейву. Я опасалась, что он рискнет и разведет скота больше, чем может прокормить земля.

С едва заметным напряжением, хорошо знакомым ей, Раф искоса посмотрел на Алану.

— С каких пор жители Западного побережья следят за ценами на корм и состоянием фермерских земель в Вайоминге? — спросил он.

— Они не следят. Слежу я. — Выражение ее лица изменилось. — Люди в городах полагают, что говядина растет прямо в магазинах в целлофановой упаковке, как опята на поваленном дереве.

Раф опять засмеялся, тихо и нежно. Алана смотрела на мужчину, ощущая притягательную силу его смеха и наблюдая, как под светлым воротником его рубашки зашевелились мышцы гладкой шеи.

Как и в аэропорту, она опять почувствовала мимолетное тепло его тела, упругость мышц под своими пальцами, пока не отдернула руку. Он — сильный. Это видно и по его движениям, и по смеху, и по правильным мужественным чертам лица. Он — сильный, а она слабая.

Смутно Алана понимала, что ее должен пугать контраст их внешнего вида. Тем не менее, когда Раф смеялся, ее охватывало желание перебраться поближе к нему, устроившись поуютнее рядом, как около костра, ярко полыхающего посреди ледяного урагана.

Мысль сесть ближе к Рафу восхитила и одновременно напугала Алану. Восхищение было объяснимо: Раф являлся единственным мужчиной, которого она когда-либо любила. И не имела никаких причин бояться его.

И все же она боялась.

Раф был мужчиной, а она пугалась мужчин.

Этот страх сбивал с толку. Никогда в жизни, даже во время яростных споров с Джеком, Алана не испытывала чувства страха.

«Неужели я боюсь Рафа только потому, что он сильный?» — спрашивала себя Алана.

Она еще раз вернулась к этой мысли, анализируя свои ощущения, как делала это в течение тех недель, когда очнулась в госпитале, потеряв мужа и шесть дней жизни.

«Не может быть, чтобы простая физическая сила так пугала меня», — решила Алана. В Джеке было шесть футов и пять дюймов росту, он был широкоплечим мужчиной, с полной шеей и толстыми ногами. Тем не менее, Джек никогда не использовал свою силу, казалось, даже не замечал ее. Он делал только то, что было необходимо, ничего более.Природа наделила его приятным тенором, и он воспринимал это обыденно, так же, как и свои габариты, и не любил работать над голосом, как не любил и физический труд.

Именно Алана настаивала на бесконечных репетициях, искала в каждой песне правильное сочетание слов и мелодии, что придавало песне истинно лирическое звучание. Джек терпеливо выносил ее «фанатизм», относился к нему с таким же добродушным безразличием, как и к хорошим мотелям, и к необходимости проводить в дороге триста пятьдесят два дня в году. А потом к Джек-и-Джилли пришел успех. После этого ее муж репетировал каждую новую песню ровно столько, сколько требовалось, чтобы выучить слова и мелодию. Все остальное было заботой Джилли.

Год назад Алана ушла от Джека и приехала на ранчо «Разбитая Гора», чтобы обдумать свою жизнь и печальную ошибку с замужеством. Как только слухи о том, что они расстались, просочились в прессу, записи были приостановлены, продажа концертных билетов прекращена. Импресарио позвонил Алане и со спокойным цинизмом предложил ей продолжать создавать видимость счастливой семейной пары. Слава быстротечна. Безвестность вечна.

В тот полдень Боб вернулся из поездки на высокогорье и проболтался, что встретил Рафа Уинтера, Алана написала письмо Рафу, а позже увидела его отказ, выразившийся одним-единственным жестоким словом «погиб».

Она плакала до тех пор, пока не исчезли все ощущения… а потом вернулась в Лос-Анджелес, чтобы предстать перед публикой в качестве второй половины «прекрасной провинциальной пары».

Так продолжалось до тех пор, пока шесть недель назад Алана не сказала Джеку, что с обманом покончено. «Прекрасная провинциальная пара» стала для нее невыносимой обузой. Джек умолял ее обдумать все еще раз, предложил совершить совместную поездку в любимые горы, чтобы там принять взаимоприемлемое решение.

— Ты скучала по ранчо? — тихо спросил Раф. Алане показалось, что вопрос прозвучал издалека, вытаскивая ее из прошлого, другой разновидности ночных кошмаров, затягивающих в бездну. Она схватилась за вопрос, отгораживаясь им от воспоминаний.

— Я сильно скучала по ранчо… больше, чем могла себе представить.

Это было правдой. У нее появилось ощущение, что она потеряла зрение. Ей недоставало зелено вато-серебристого шелеста осин, она видела вокруг только пыльные пальмы. Искала глазами первозданную голубизну высокогорных озер, разбросанных среди высеченных из камня древних горных отрогов, но находила лишь бесконечный железный поток машин. Ей хотелось взглянуть на сочную зелень диких лесов, но попадались лишь небольшие островки травы, зажатые со всех сторон раскаленными бетонными зданиями.

Единственным, что спасало Алану, было пение. Работа над песней. Попробовать ее, прочувство-вать ее, видеть, как песня растет и меняется, пока не станет частью Аланы, а она сама — частью этой песни.

Джек никогда не понимал этого. Ему нравились лишь овации, и работал он достаточно усердно только для того, чтобы добиться их. Алане нравилось петь, и она готова была работать до изнеможения, пока не сливалась с песней воедино.

— Если ты так скучала по ранчо, почему же ты уехала после гибели Джека?

Алана осознала, что слышала вопрос раньше. Раф задавал его, по крайней мере, дважды, но она не отвечала, занятая своими мыслями.

— Джек погиб здесь, — прошептала она. — На Разбитой Горе.

Она посмотрела направо, где возвышающийся хребет Горы Извилистой Реки казался высеченным из гранита на фоне вечернего неба. Клубящиеся в вышине облака окрашивались в золотистый цвет, изгибались ярко-синей дугой, превращаясь затем в огромный шар. Сумерки постепенно сменялись ночью.

— У тебя должны быть неприятные воспоминания, — тихо произнес Раф.

— Думаю, что да.

Алана услышала неопределенность собственных слов и страх в голосе. Она подняла глаза и заметила, что Раф наблюдает за ней.

Но он отвернулся и ничего не произнес, не задал ни одного вопроса.

Он все ближе и ближе подвозил ее к царству снега и льда, где Джек погиб, а Джилли потеряла память.

4

Было уже темно, когда Раф свернул на участок дороги, что вел к дому на ранчо «Разбитая Гора». Осенняя луна уже взошла, огромная, плоская, похожая на привидение, устроившееся на краю земли. Облака бурлили, наскакивая друг на друга, опутанные лунным светом и тайной, они обращали и луну в тайну.

Гор не было видно, но Алана чувствовала, как массивной черной стеной встают они на пути. Горы успокаивали и одновременно пугали ее. Воспоминания детства и недавний страх сплелись в единый клубок и вызвали приступ головокружения, как при качании на качелях.

Алана знала, что она была на ранчо четыре недели назад.

Знала, что они с Джеком поехали верхом в горы.

Знала, что Джек погиб.

Знала… и не знала.

Алана очнулась в госпитале; израненная, обмороженная, вся в синяках и кровоподтеках, со страшными болями. И испугалась. Любая тень, любой звук заставляли сердце учащенно биться.

Потребовалось огромное усилие, чтобы позволить доктору Джину осмотреть ее. Он пытался объяснить необъяснимое обычными словами, успокаивал Алану, что ее страх — нормальная реакция человека, никогда ранее не испытывавшего чувства физической опасности, не говоря уже о смерти. Со временем ее разум и тело приспособятся к ощущению опасности, близости смерти в повседневной жизни. Тогда она опять будет спокойна. До тех пор доктор Джин может выписать лекарства, которые помогут ей.

Алана отказалась от успокоительных средств. Ей приходилось встречать немало певцов, которые не могут жить без таблеток. Для нее же химические препараты не являлись решением вопроса.

Хотя было заманчиво, особенно на первых порах.

Близость доктора Джина лишала Алану присутствия духа, слезы, казалось, висели на кончиках ресниц. Даже Боб, ее родной брат, видел, как вздрагивала она от малейшего прикосновения, от любого жеста проявления его любви к ней. Он был одновременно очень обижен и сильно переживал за нее, его карие глаза были подернуты дымкой противоречивых чувств.

На третье утро, после того как Алана пришла в себя, она тихо выбралась из госпиталя, села в самолет и улетела в Портленд. Она не дожидалась, пока шериф Митчел спустится с гор с телом Джека. Она не перестала размышлять, обдумывать, анализировать. Она просто сбежала от черного провала в памяти.

Портленд был достаточно большим городом, чтобв Алана смогла там затеряться, но все же не настолько чтобы не напоминать ей о Лос-Анджелесе, о ее жизни с Джеком. В Портленде тоже были горы, но только вдали.

Однако страх убежал вместе с Аланой. Хотя никогда прежде не боялась она ни полетов, ни высоты, ее вдруг обуял сильный страх, как только самолет оторвался от земли.


Земля уходит из-под ног, ее тело, абсолютно невесомое, извивается, она летит вниз, падает, темнота разверзается, чтобы принять ее в свои объятия. После этого она оторвана от жизни, как листочек, осины оторван от ветки и беспомощно кружится над пустотой…


— Все в порядке, Алана. Ты в безопасности. Все в порядке. Я приехал, чтобы отвезти тебя домой.

Смутно Алана осознавала, что Раф припарковал джип у обочины дороги. Она слышала его успокаивающий шепот, ощущала тепло его руки на своих судорожно сжатых в кулаки пальцах, ощущала нежное поглаживание по волосам. Чувствовала, как дрожь сотрясает ее тело, ощущала боль от того, что стиснутые зубы тщетно пытались удержать крик.