— Не даст, уверяю тебя! Она будет счастлива. А вот насчет Полины я сомневаюсь. Хотя, впрочем, какой у нее выбор? Ей ничего не останется, кроме как принять мое предложение. Разумеется, первое время после свадьбы мне придется с ней нелегко… Ну да не привыкать. Даже забавно.

— Да уж, — усмехнулся Зорич. — С такой женой от скуки ты не умрешь. Ну так что? Расходимся по спальням?

— Еще по бокалу — и расходимся, — весело согласился Владимир. — А то я еще недостаточно пьян, чтобы уснуть.

Но на самом деле он уже почти успокоился. Решение было принято, и причин для мучительных раздумий не оставалось. Если только немного помечтать о будущем на сон грядущий. Хотя представить Полину в роли хозяйки своего дома Владимиру пока было сложно. Уж слишком не вязался ее воздушный образ с изысканно-строгой обстановкой его дворца.

Но, раз признавшись себе в своих чувствах, Владимир уже был готов отдаться им полностью. А это означало — служить своей избраннице так же преданно, как рыцарь Тогенбург, над которым он столько раз смеялся. И наполнить свой дом легкомысленными безвкусными затеями в угоду любимой было лишь незначительной малостью из того, что он собирался для нее сделать.

19

На следующий день Владимир решил не ехать к Вельским. Нужно было дать Полине время отдохнуть после бала и, главное, поточнее узнать о намерениях Марасевича.

Слова Яропольского подтвердились. Марасевич, действительно, объявил Вельскому, что, если в течение недели ему не выплатят долг, он предъявит векселя ко взысканию. К вечеру эта новость облетела все светские гостиные. Все осуждали пройдоху Марасевича, жалели «бедняжку Жоржа», однако помогать никто не собирался. Несколько любопытных бросились было с визитами в особняк на Английской набережной, но вернулись ни с чем. Вельские заперлись дома и никого не принимали. Ходили слухи, что княгиня Дарья Степановна, отбросив гордость, послала Марасевичу письмо с просьбой отсрочить уплату долга. Но тот ответил вежливо-издевательским отказом.

Обсудив с Зоричем услышанные новости, Владимир решил, что завтра же пойдет к Вельским и объяснится с Полиной.

— Думаешь, она уже все знает? — усомнился Александр. — Я бы на месте родителей не торопился сообщать дочери такое убийственное известие.

— А я почти уверен, что Полина уже в курсе неприятностей, — убежденно возразил Владимир. — Такие люди, как милейший Юрий Петрович и почтенная Дарья Степановна, не умеют страдать в одиночку. Им нужно, чтобы все окружающие мучились вместе с ними. А так как Полина, похоже, самый мужественный человек в их семействе, то они непременно должны были перевалить на ее плечи свои заботы.

— И под этим грузом она, разумеется, тотчас согласится за тебя выйти?

— Надеюсь.

— Надеешься? — улыбнулся Зорич.

Владимир неопределенно пожал плечами:

— Раз уж я решился к ней свататься, не могу же я пожелать самому себе остаться с носом!

Александр философски усмехнулся:

— Ты опять лукавишь, мон шер, — многозначительно произнес он.

* * *

Ехать к Вельским Владимир часов в двенадцать. По его расчету, к этому времени в доме должен был закончиться завтрак. Возможно, Полина будет у себя одна и никто не помешает им объясниться.

Не успел он взойти на крыльцо, как выскочивший из дверей швейцар объявил, что хозяева никого не принимают.

— Ну и прекрасно, — невозмутимо ответил Владимир. — И не тревожь их сиятельства. А лучше проводи-ка меня, милейший, прямиком к барышне.

Швейцар чуть поколебался, но все же крикнул горничную и велел отвести гостя к Полине Юрьевне. Скинув шубу на руки подоспевшему лакею, Владимир прошел вслед за служанкой по коридору и вступил на узкую лестницу, ведущую на третий этаж. У входа в одну из комнат горничная остановилась и пропустила Владимира вперед себя.

— Обождите здесь, сударь, — промолвила она. — Я сейчас доложу барышне. Да, как же о вас доложить?

— Нелидов, — коротко ответил Владимир. — Княжна меня знает.

Горничная ушла, а Владимир остановился посредине комнаты и начал осматриваться. Судя по обстановке, он находился в кабинете Полины. Все говорило об этом: и обилие женских безделушек, и некоторый беспорядок, и высокое зеркало в темной ореховой раме в углу комнаты, и вьющиеся по светло-зеленым стенам живые цветы. Среди цветов особенно выделялся плющ, коим бывают увиты стены английских замков.

Подойдя к шкафу, Владимир осмотрел корешки книг. Он не удержался от улыбки, заметив «Айвенго» и «Квентина Дорварда» Вальтера Скотта. Рядом стояли романтические повести Бестужева-Марлинского. Были здесь также поэмы Пушкина, томик Жуковского с многочисленными закладками, Байрон, несколько книжек французских и немецких романтиков. Одним словом, то, что и ожидал увидеть Владимир в библиотеке мечтательно настроенной семнадцатилетней девицы.

Но некоторые книги порядком удивили его, и особенно — рукописный список грибоедовского «Горя от ума». Причем список этот был изрядно зачитан и испещрен многочисленными пометками. «А моя Полина, оказывается, не такая пустышка, как я полагал, — с удовлетворением подумал Владимир. — И не трусиха. Не побоялась хранить дома запрещенную комедию, в то время как им грозил обыск из-за Ивана. Но интересно, где же она умудрилась достать «Горе от ума?» Не родители же ей принесли, да наверняка и не брат».

Подойдя к простенку между окнами, Владимир с интересом рассмотрел герб Вельских, а затем прочел о геральдическом значении голубого, серебряного цветов и птицы Феникс. И тут же вспомнил свой родовой герб, в котором преобладали красный и золотой цвета, а главной геральдической фигурой был медведь — символ предусмотрительности и силы. «А ведьмой-то герб сильнее, — с удивлением подумал Владимир. — Может, поэтому я и сам крепче стою на ногах? Глупость, конечно, романтизм, но кто знает?»

Он перевел взгляд на стену, увешанную картинами со средневековыми рыцарями и дамами. Одна из них привлекала его внимание, и он подошел ближе. На картине была изображена Полина. Она стояла на фоне каменных развалин, увитых реденьким плющом, и кормила с руки голубей. В голубом средневековом платье с отделкой собольего меха, с волосами, забранными под сеточку из голубых нитей, с кремовой розой в корсаже. Внизу полотна стояла дата: октябрь 1824 года. То есть, портрет был написан чуть больше года назад, и Полине на нем шестнадцать лет.

Рассмотрев всю картину целиком, Владимир перевел взгляд на лицо Полины. И сразу почувствовал прилив волнения. Не оттого, что Полина выглядела на портрете красавицей — сейчас она была даже красивее. Его поразило переданное художником выражение ее глаз. В них читалась смесь лукавого озорства, самодовольного кокетства и трогательной беззащитности.

— Карл Брюллов, — прочитал Владимир фамилию художника. — Хм, интересно, кто это такой? Наверное, кто-нибудь из новых.

Он снова посмотрел на портрет Полины. Да, картина, бесспорно, удалась. Оригинально и в духе времени. Блестящая задумка, хотя и немного смешная. Это ж надо было обрядиться в платье пятнадцатого века! О, романтические барышни!

Внезапно Владимир подумал, что ему еще ни разу не доводилось видеть Полину с распущенными волосами. Все какие-то замысловатые нагромождения, локоны… Ему захотелось, чтобы Полина вышла к нему с распущенными волосами. Но он уже знал, что этого не будет: слишком долго она собирается.

В этот момент двери соседней комнаты, наконец, открылись, и Полина вошла в кабинет. Она была в том самом нежно-желтом платье, в котором Владимир увидел ее во время их первой встречи в кофейне Марсиаля. Платье смотрелось на Полине прелестно, но Владимир невольно ощутил дурное предчувствие. «В первый раз и в последний», — мелькнуло у него в голове. Но он тут же обругал себя за нелепую мнительность.

— Боже мой, какая неожиданная честь! Господин Нелидов собственной персоной! — произнесла Полина как бы с радостным изумлением, а на деле — с иронией. — Ах, mon princ, я безумно рада вас видеть. Но, простите, а… нельзя ли узнать причину вашего визита?

Владимир усмехнулся и, заложив руки за спину, двинулся к Полине. Он был готов к подобному приему и ничуть не обиделся. Напротив, он даже оценил ее способность насмешничать в столь трудное время. Особенно восхитило его выражение mon princ, с которым она обратилась к нему. По-французски это означало «мой князь», но для русского человека звучало почти что как «мой принц». А так как он. Владимир, был не князь, а граф, то в ее обращении содержалась тонкая ирония.

«А она не теряла времени даром, пока ее причесывали, — подумал он. — Не только заготовила фразы, но и успела продумать, с какой интонацией их произносить!»

— Что ж, мадемуазель, я очень рад, что вам приятно меня видеть, — с невозмутимой улыбкой сказал он, целуя руку Полины. — Это дает мне надежду, что наш разговор не закончится привычной ссорой.

— Так вы пришли не затем, чтобы ссориться со мной? — искренне удивилась Полина. — Вот странно! А зачем же тогда?

Владимир невольно рассмеялся.

— Полина, неужели я кажусь вам таким отъявленным злодеем, что вы не ожидаете от меня ничего, кроме очередного подвоха? Хотя почему же очередного? Как правило, это вы все время норовите устроить мне какой-нибудь подвох, а не я вам.

— Не скажите!

— Да нет уж, скажу! А впрочем, — тут же опомнился Владимир, — я пришел вовсе не для того, чтобы выяснять отношения. Точнее говоря, как раз для этого, — немного смешался он и, собравшись с духом, продолжил: — Мне нужно с вами серьезно поговорить, Полина.

В ее глазах промелькнула тревога.

— О чем? — спросила она несколько упавшим голосом. — Пожалуйста, граф, если у вас какое-то важное известие, не тяните, сообщите сразу. Я уже и так вся издергалась от этих ужасных неприятностей, что в одночасье обрушились на нашу семью.