Не знаю, сколько это продолжалось. Плечи у меня одеревенели от боли, во рту была пустыня. Я смотрел под ноги, вспоминал, о чем думал, как вел себя в моем положении старина Гидеон, и все больше убеждался в том, что ни черта не понимаю в этой жизни.

Когда за окном стемнело, дверь опять отворилась и вошли те же люди. Двое. Не говоря ни слова, один из них нанес мне хлесткий удар по щеке, и я зажмурился, опустив голову, тогда как Гидеон в этот момент, конечно же, презрительно харкнул в лицо своему мучителю. Ну-ну! Я нервно рассмеялся и, кажется, попросил воды. Или только подумал, что надо бы попросить. В любом случае мою просьбу пропустили мимо ушей. Когда меня отвязывали, я скулил как побитый пес, так болели затекшие руки. Слава богу, мне посчастливилось быть привязанным к решетке, а не к кресту, как завещал Великий Зверь[16].

Тот же тип, что влепил мне пощечину, довольно грубо подтолкнул меня к двери. Какого черта? Во мне волной поднялась безумная, дикая ярость, ярость затравленного зверя, который хочет жить, но понимает, что все равно уже пропал, и, обернувшись, я со всей силы пнул его ногой. Удар пришелся по колену. Мужик взвыл и завертелся волчком. Не дожидаясь, пока он и его напарник опомнятся и переломают мне кости, я выскочил за дверь и помчался по темному коридору.

Проклятие, ему не было конца! Я бежал, я несся как заяц, при этом меня нисколько не насторожил тот факт, что все встречающиеся на моем пути повороты были поворотами налево. В результате я, как Алиса, очень скоро оказался на том же месте, откуда начал свой бег, перед той же самой, распахнутой настежь дверью, откуда неторопливой походочкой мне навстречу вышли оба Черных Плаща. Один заметно прихрамывал.

Глядя на их широченные плечи и кулаки, каждый размером с голову, я уже смирился с мыслью, что сейчас буду жестоко избит, но у этих ребят были другие планы. Номер Первый извлек из складок плаща огромный железный ключ (именно так я всегда представлял ключ от потайной дверцы за нарисованным камином в каморке папы Карло), сделал шаг в сторону, вставил ключ в невидимую глазу замочную скважину и распахнул дверь, словно по волшебству возникшую там, где еще минуту назад была глухая стена. Разумеется, за дверью оказалась крутая винтовая лестница, ведущая как вверх, так и вниз. Только таким образом и можно было попасть на другие этажи. Впрочем, утверждать не берусь. Коридор, по которому я петлял в тщетных попытках вырваться на свободу, мог скрывать еще десяток таких дверей. Сопротивляться не имело смысла, поэтому я позволил Номеру Второму оттянуть мне руки за спину и защелкнуть наручники, после чего меня вытолкнули на лестницу и захлопнули за мной дверь.

Я пошевелил кистями рук. «Браслеты» держали крепко. К тому же после того, как захлопнулась дверь, я оказался в полной темноте. Хорошенькое дело! Но позвольте обратить ваше внимание вот на что... Практически все время, не считая тех десяти или пятнадцати минут бессмысленной гонки по закольцованному коридору, мои руки были связаны или скованы, даже когда в этом не было особой необходимости. К примеру, на этой лестнице. От меня требовалось одно: идти по ней – либо вверх, либо вниз, – чтобы в конце концов попасть в строго определенное место, где меня наверняка ожидали другие люди и другие испытания. Так зачем наручники? Будь мои руки свободны, разве это помогло бы мне избежать своей участи?

– Плен, рабство, – промолвила Рита. – Чтобы по достоинству оценить вновь обретенную свободу, вы должны были хорошенько запомнить, каково это – чувствовать себя рабом.

Улыбаясь, Грэм поднял вверх обе руки, встряхнул кистями, так что и браслет-часы, и браслет-украшение одновременно звякнули, блеснув в свете настольной лампы.

– Точно.

– И вы продолжаете носить это железо...

– ...чтобы не забывать. Да.

– Хорошо. – Рита терпеливо кивнула. – Куда же привела эта лестница?

– А почему вы не спросите, начал ли я подниматься или спускаться?

– Ну, учитывая, что из окна пустой комнаты вы видели траву и забор, из чего могли сделать вывод, что находитесь на первом этаже, скорее всего у вас возникло желание подняться. Спуск под землю вызывает неприятные ощущения у большинства людей, а уж у вас, с вашими фобиями...

Улыбка Грэма, его непринужденная поза и блуждающий взгляд делали его похожим на курильщика опиума. Рите пришло в голову, что он намеренно расслабляется, боясь не выдержать эмоциональной нагрузки, которая постепенно возрастала под действием воспоминаний. Да-да, он опасался прорыва аффективной блокады (чем это могло быть в его случае? вспышкой ярости? желанием крушить все, что под руку попадется?), хотя именно этот прорыв обычно знаменует успех всей последующей аналитической работы.

– Итак, я начал подниматься. На ощупь, ступенька за ступенькой. Десять, двадцать, тридцать ступеней... пятьдесят, шестьдесят... У меня уже совершенно не было сил, а лестница все не кончалась. Я что, внутри Вавилонской башни? Ни площадок, ни окон, ни дверей. Под ногами что-то похрустывало. Хотелось верить, что не истлевшие кости моих предшественников. Вверх, вверх... Что-то подсказывало мне, что будь это обычным жилым домом, я находился бы уже на уровне десятого, а то и двенадцатого этажа. Бац! Мое восхождение закончилось появлением глухой каменной стены. Я осторожно обследовал пространство справа и слева от себя. Все, приплыли! Тупик. И дернул же меня черт ответить согласием на предложение этого старого проходимца! Сидит небось сейчас в мягком кресле у камина, потягивает коньячок, посмеивается над идиотом, добровольно шагнувшим в расставленные сети.

Прежде чем пуститься в обратный путь, я присел на ступеньку. Если бы не наручники! Я был голоден, меня мучила жажда, а тут еще эти проклятые железки, только обостряющие осознание собственного бессилия. Но делать нечего, я встал и заковылял вниз. На этот раз я был внимательнее и тщательно ощупывал стену, чтобы не пропустить какой-нибудь ход или лаз. Со скованными руками, скажу я вам, это все равно что совсем без рук, но, повторяю, выбора у меня не было. Наконец впереди забрезжил слабый свет. Появление его вовсе не означало, что спасение близко, оно означало лишь, что я на верном пути, но верным этот путь был с точки зрения моих тюремщиков.

Ступени кончились. Передо мной открылся коридор, в конце которого был расположен источник света. Стены из грубо отесанного камня, низкие своды, запах плесени и гниющих водорослей... Сомнений нет, я оказался внутри одного из своих фантазмов.

Чем ближе я подходил, тем ярче становился свет. Неровный, дрожащий – да это же свет факелов! Нет, это не современное здание в пригороде одной из европейских столиц, и на дворе не двадцать первый век – это подземелье замка Монсегюр, а я... я попросту провалился в какую-то чертову прореху в ткани мироздания!

Приблизительно такие мысли проносились в моей бедной голове, пока я стоял и озирался по сторонам. Где стоял? Представьте себе огромный зал с двухъярусной галереей по всему периметру, освещенный таким образом, что на глаз оценить его истинные размеры практически невозможно. Точно напротив арочного проема, откуда я только что вышел, темнел еще один проем, и если пересечь зал по прямой, можно попасть в следующий коридор, точнее, подземный туннель, ведущий, вероятно, в следующий зал, оттуда в следующий – и так без конца. Мысленно я уже видел целый подземный лабиринт вроде знаменитого московского Метро-2. Несколько таких же проемов удалось разглядеть и на верхнем ярусе галереи, куда вели длинные узкие лестницы.

Не успел я и шагу ступить, как от стены отделились две темные фигуры, на плечи мне легли чьи-то руки в черных кожаных перчатках, и меня охватило привычное уже ощущение беспомощности. Как видите, я отнюдь не мал ростом и вполне нормально развит для своего возраста и телосложения, но по сравнению с этими гладиаторами я выглядел просто заморышем. С меня сняли наручники, но не затем, чтобы объявить мне, что я свободен. Посреди зала была установлена высокая, выше человеческого роста, прямоугольная металлическая рама, с верхней перекладины которой свисали цепи с разомкнутыми скобами на концах. К ней-то меня и подталкивали, невзирая на отчаянное сопротивление. Короткая неравная борьба – и я оказался распят между тускло поблескивающими вертикальными стойками. Скобы, лязгнув, сомкнулись на моих запястьях. Я почувствовал, как саднит под металлом содранная кожа. О господи... Лучше бы я сидел дома.

Грубая рука в кожаной перчатке медленно прошлась по моей спине, сверху вниз. В этом прикосновении было столько сладострастия и зловещей, сатанинской радости, что я невольно задрожал. Помните книгу Фаулза «Волхв»? Корчась от ласк садиста, во власти которого была моя жизнь, моя кровь, я чувствовал себя Николасом Эрфе, марионеткой Мориса Кончиса. Там тоже речь шла вроде как об игре, но жестокой игре...

За своей спиной я услышал удаляющийся звук шагов. Опять меня оставили наедине с собственными страхами... Хуже всего, что я толком не представлял, чего хотят эти люди. Заставить меня бояться? Только и всего? Для этого у них была масса других возможностей. Тащить меня куда-то, то связывать, то развязывать, наблюдать за мной во время моих перемещений по лестницам и коридорам, наряжаться в нелепые костюмы, разрабатывать и разыгрывать какой-то сценарий... Ради чего эта суета?

«Умереть – значит стать посвященным», – говорил Платон. Я был далек от мысли, что сейчас со мной происходит что-то подобное, тем не менее все основные составляющие обряда были налицо. Лишение воды и пищи, спуск под землю – во тьму, в утробу матери, в Ад... испытание болью, страхом, одиночеством... Ведь мы уже говорили об этом, не так ли? Спуск под землю символизирует смерть неофита, за которой следует неминуемое возрождение.

– Да, – подтвердила Рита. – Этот же мотив присутствует в ваших снах про змею в подземелье. Инициация – это освобождение из прежнего животного состояния и переход в человеческое. Но чтобы родиться заново, необходимо умереть, причем насильственной смертью. Мифы о распятых и расчлененных богах иллюстрируют эту древнейшую религиозную традицию.