Алена Нефедова - Невозможный мужчина

Тетка молча встала, зашла за кухонную занавеску, чем-то звякнула и принесла еще один граненый стакан. Другой посуды тетка не признавала.

Налила в оба сосуда на пару пальцев «зелени» и взяла свой в руку.

– Давай, пельмешка, тяпнем по-нашенски, по-бабьи.

Проглотив обжигающий напиток, я снова утерла рукавом глаза, а потом вообще высморкалась в лежавшую на столе салфетку.

– Ты слухай сюды, пельмешка моя. Я у тебя тетка простая, университетов не кончала, всю жизнь медсестрой в госпитале военном проработала, мужиков мно-о-ога повидала, да и историй наслушалась разных. От мужиков от этих. Простых историй. Не тех вон бабских соплей, что в ларьках продают, а таких, знаешь, жизненных, настоящих. Мужики, они, знаешь ли, тоже разные бывают. Как и мы, бабы. Иной раз глянешь – сморчок-сморчком, кривой какой-то, за жопы всех лапает, анекдоты пошлые рассказывает, уколов боится, от крови собственной в обморок падает, с врачами ругается так, что уши затыкай. А приходит к нему жена – и видно по ней сразу, что не только красавица, но и умница, и хозяюшка, с выводком детишек, и все вокруг него вьются ластятся, как ты говоришь, что собака вокруг хозяина. И видно, что любят его, души в нем не чают. А иной раз лежит красавец – плечи во, глазищи синие-синие, что твое небо, спокойный такой, да вежливый, а припирается к нему стерва, страшная, как смертный грех, да только и знает, что орать на него. А он лишь улыбается ей да кивает.

– Тетушка, ты это к чему?

– Да ни к чему! Вот уйдет такая лядища, я к ему подсаживаюсь и грю: «Ты, сынок, чё ж такую выбрал-то? Дурная девка да недобрая», а он такой мне отвечает – это вы не видите, какая она внутри, а то, что снаружи, это пыль все и ерунда. Да мне такая и нужна – шальная и сердитая. Мне с ней жить интересно, понимаете? В ней есть то, чего у меня нету.

Тамара Сергеевна задумчиво покатала остатки самогона в стакане.

– Вот я и думаю, мож, Шереметьев этот твой, младшОй который, тоже видит тебя не снаружи, а снутри? Мож, ты ему именно такая вот нужна? Какая ты у меня есть? Добрая, ласковая, умная, но не напористая, готовая уступить где надо, но в чем-то стоящая до конца? Мож, и плевать ему на годы твои? Ведь ежли не забыл за десять лет, так вдруг оно и по-настоящему? Да только не узнаешь, пока не попробуешь. Ты ему хоть раз сказала, как к нему относишься? По-честному?

Я только помотала головой.

– А он тебе? Ладно, молчи, не говори. Я тебя по-другому спрошу? А ребенка от него хотела бы?

– Да что вы все с этим ребенком! – взвилась я. – Есть у меня уже ребенок! И у него тоже – целых двое, которых он и не видит никогда! Куда ему еще одного! Что вы заладили?

– А кто заладил? – как бы между делом подтолкнула тетка.

– Да Макс и заладил! Хочу, говорит, ребенка… Ой, – хлопнула себя ладошкой по рту и уставилась в мудрые, понимающие глаза тетушки.

– Значит, не просто так у него к тебе, дочка. Не просто так. Не хотят мужики детей от нелюбимой женщины, не говорят ей об этом. От нелюбимой дети всегда случаются неожиданно и внезапно. А у любимой их просят. Понимаешь? Раз просит, значит, люба ты ему, дюже люба. А если он десять лет тебя любит, значит, еще пару-тройку десятков лет любить будет. А тебе мало? А что молодой, так то даже хорошо. Знаешь же, что у нас мужики раньше нас, баб, помирают. Самое как раз лет на шесть-семь раньше и помирают. А в возраст когда такой, как у меня, войдешь, поймешь, как несладко одной, без мужика остаться. Нет уж, лучше действительно, сколько Бог дал, долго и счастливо, а потом в один день.

– А если он разлюбит?

– Тьфу на тебя, заладила – разлюбит-разлюбит! С чего ему разлюбить тебя?

– Да потому что… – я замешкалась, пытаясь словами выразить все свои сомнения и метания, испортившие мне последние месяцы жизни.

– Ланка, не дури! Ежли бы мамка твоя не решилась супротив родительской воли за батю твоего пойти, тебя бы не было. Сама ты, выскакивая за дурака твоего первого, не сомневалась же?

– Лучше бы сомневалась!

– Ага, ты это Дэну в глаза сказать сможешь?

И из меня будто разом выпустили весь воздух – остаться сейчас одной, без Дэна? Даже зная, что он вот-вот съедет к Насте, бросит меня… Немыслимо! Невозможно даже думать об этом!

– Вот-вот. А представь, что придумали машину времени, ну, через десять-двадцать лет, и твои будущие дети сейчас стоят вон там, невидимые, коло печки, и слушают твои метания. Как думаешь, приятно им это твое сомнение?

– Томчик, ты чего такого на ночь глядя начиталась? Фантастики, что ли?

– А хоть бы и фантастики. На меня вон посмотри. Досомневалась. Теперь вона, бобылкой никому не нужной, окромя племянницы, век коротаю. А не было бы тебя, что бы я делала? – Тетушка отвернулась, но я успела заметить блеснувшие в уголках глаз слезинки. – Ай, да что там говорить. Решать тебе, конечно, да только поговори ты с ним сперва. Поговори как следует, по-человечески. А то ты тута сидишь, сомневаешься, а он, небось, где-то там… тоже сомневается. Ему, думаешь, проще сейчас? Он тебе, считай, в любви почти признался, ребенка попросил, а ты ему поди ни словечка не ответила, да?

– Не ответила, – призналась я, устало покивав потяжелевшей головой.

И в этот момент тихо пиликнул телефон.

«Уважаемый пассажир. Началась посадка на рейс RU15 9999, выход 44 (телетрап). Приятного полета. С уважением, ваша авиакомпания».

И буквально сразу же за ней следующая:

«Уважаемый пассажир. Примите к сведению, что регистрация на рейс RU15 8888 Москва – Н-ск открыта до 04:00. С уважением, ваша авиакомпания».

Значит, он прилетает сегодня утром. А насколько я помню, первый рейс из Москвы прибывает в половину девятого утра.

– Тетушка, пойдем спать, мне утром рано придется уехать, – приняв наконец решение, встала из-за стола я, собирая грязные чашки и граненые стаканы.

Я просто запретила себе посадку на мою обычную мысленную карусель из всяких «если-вдруг-а может». Решилась, значит, решилась.

В конце концов, тетя права в самом главном: это глупо до невозможности – обрекать себя на одиночество, скорее всего, сейчас и гарантированно потом. Хотя бы потому, что оно все же неизбежно. И, боюсь, «тогда», в смысле «потом», будет ощущаться в тысячу раз больнее и сокрушительней после того, как какое-то время было хорошо…

О, прости господи, сколько же в моей голове всяких «было-будет-наверное» и «сейчас-потом-после»! Черти ноги сломят. Так что отодвигаем все это куда подальше волевым пинком, иногда и такая, как я, способна на нечто подобное и, цитируя знаменитый мультик, улыбаемся и машем счастливой действительности. Вот только… Кто сказал, что эта действительность все еще счастливая? После последнего происшествия в кабинете и нескольких дней молчания…

Что, если…

Нет, прекратить!

Сейчас я подойду к нему и скажу… скажу…

Ноги вдруг остановились сами собой, и на меня налетел кто-то из вечно спешащих в аэропорту людей. Мы синхронно пробормотали извинения, а я таки зависла, пытаясь сообразить, что же я скажу Максу. Что я готова попробовать… все? Поежилась от видения, как он кривовато усмехается и говорит что-то типа: «Не пробовать надо, Светлана Николаевна, а употреблять и даже злоупотреблять. А если вы только и готовы, что скромно дегустировать, то мне это не подходит».

Что тогда? Ага, подойти и в лоб прямо: «Макс, а давай вместе жить, так и быть, я согласна на ребенка!»

А я уже согласна? Уже толком и не помню, каково это – ходить беременной, и ночи бессонные, и пеленки, и кормления, и купания, и болячки, что в сто раз больнее своих собственных… Боже, это же все у меня было? Было. И тяжело было так, что слов не подобрать. Вот только почему сейчас внутри сладко заныло, словно ностальгия какая-то, как если бы ничего лучше и в жизни не случалось. А ведь и правда. Ведь случился мой Дэн, и это мое главное сокровище… Которое, к слову, выросло и собирается бросить мать доживать старость в одиночестве! Почему так быстро-то?

Тьфу, да что за напасть! О другом же думала! И да, внезапно – ребенка я хочу. Только чтобы теперь не одна, чтобы опять прочувствовать все те радости и горести, первые улыбки-зубы-шаги, но только теперь не так, что и разделить дар этот не с кем. Потому что вот такого, когда вдвоем не надышишься над общим счастьем, у меня в жизни и не было ни одного дня. И умереть, так и не узнав, как это – вдвоем, я не хочу. Не хочу!

Так что подойду и скажу… ничего я не скажу! Обниму крепко-крепко, целоваться полезу, вот прям так, отчаянно, при всех. И пусть Макс делает с этим что хочет. Мужчина же он, а я женщина всего лишь – готова идти, куда поведут, и глупо улыбаться. Право имею, сколько бы это ни продлилось, а все мое будет. О Дэне я ни единой секунды не пожалела, так что тут трусить нечего, как бы там дальше ни пошло, но останусь я не одна. Не одна!

Мои ноги не то что отлипли от пола, на них буквально как волшебные летающие сандалии Гермеса обули, ну или сапоги-скороходы, коль скоро у нас зима и сандалии как-то не по сезону.

В нужную зону прилета я вылетела с нестираемой улыбкой на лице, готовая вершить свою судьбу, делать себя и моего любимого, да, любимого невозможного мужчину счастливыми, и принялась шарить в толпе глазами.

К сожалению, мой кандидат на одаривание благодатью тихого совместного будущего, продиктованного моим озарением, что-то никак не находился, и я отошла к стене, решив набрать его. Конечно, звонок испортит весь сюрприз, а мне так хотелось, чтобы прям как в романтических фильмах, он выходит, я бросаюсь на шею. Сумки-чемоданы падают на пол, мы целуемся, как одичавшие, народ аплодирует… Ага, я сейчас дофантазируюсь. Ну, а с другой стороны, если собралась уже взлетать, так чего уж мелочиться.

Едва различимый в шуме звук знакомого рингтона донесся откуда-то слева, и я уставилась туда, разглядев наконец моего господина Шереметьева. Мое наваждение зеленоглазое, уничтожитель моего спокойно-болотного существования, спасибо тебе за это, родной ты мой чело…