Алена Нефедова - Невозможный мужчина

– А в чем тогда эксклюзивность? – по-прежнему ошалело зачем-то уточнила я.

– Как? Разве я не упомянул?

Он снова наклонился, и все орудия пыток заняли прежние места: его голос скользнул мне в уши потоком чистого возбуждения, его рот принялся выцеловывать мою шею, заставляя закатываться глаза, одна рука стиснула грудь и поддразнивала бесконечно чувствительный сосок, а вторая устремилась под юбку, не заморачиваясь уже на постепенное подкрадывание к главному, сдвинула белье, легко вторгшись по щедро пролившейся влаге. – Тогда говорю громко и четко: ни одна из Сторон не вправе передавать свои права и обязательства по Договору третьим лицам. Попытка Исполнителя привлечь третьих лиц для исполнения заданий Заказчика запрещается под страхом… сама придумаешь статью. Попытка Заказчика привлечь третьих лиц для исполнения обязательств Исполнителя карается обрезанием яиц у этих самых третьих сторон. Напрочь.

– Ма-а-акс… – взмолилась я, извиваясь и бессильно суча каблуками по полу.

– Да, я, свет мой. Все споры и разногласия, которые могут возникнуть между Сторонами и вытекающие из настоящего Договора или в связи с ним, будут разрешаться путем переговоров в совместной постели. В случае невозможности путем переговоров достичь соглашения по спорным вопросам в течение пятнадцати календарных дней с момента получения письменной претензии, споры разрешаются на любой горизонтальной либо любой другой, подходящей для этих целей поверхности, по месту нахождения Заказчика, в соответствии с действующим законодательством РФ…

Толчки и скольжения, вторжения и отступления, все быстрее, но пытка никак не заканчивается. Так близко, но все еще недостижимо!

– Да, черт тебя побери! – рявкнула я, не узнав собственный голос.

– Даже так? – хмыкнул он, давясь собственным тяжелым дыханием. – Ну, тогда последнее, свет мой. Договор заключен в 2-х экземплярах, имеющих одинаковую юридическую силу, по одному экземпляру для каждой Стороны. Подписывайте, драгоценный мой, эксклюзивный мой, единственный мой Заказчик.

Но эти последние слова я услышала уже сквозь грохот крови в ушах и свои отчаянные стоны, пока неслась верхом на его волшебных пальцах к долгожданному финалу.

– А знаешь, несогласная ты моя, подпись никуда не денется, – прохрипел Макс, вынимая желеобразную меня из кресла и без всяких церемоний укладывая животом на стол. – Перейдем сразу к основательной такой скрепляющей печати.

Я хотела возразить, вот честно, но из-за лапищ, сначала властно, до моего придушенного писка, сжавших бесстыдно выставленные ягодицы, мгновенно сдернувших вниз белье и повторивших то же самое уже с обнаженной кожей, все аргументы против этой недопустимой офисной пошлости превратились в беспомощное мычание.

– Твою ж дивизию, как же я люблю… печати эти… – простонал Макс сквозь зубы, вторгаясь в своей излюбленной манере, которую я уже так обожала. Медленно, не напирая безжалостно, но и не останавливаясь ни на мгновение, словно был настоящей неумолимой неизбежностью для меня. Хотя где уж тут «словно», неизбежность и есть, бегай – не бегай.

– С тобой люблю… сил никаких нет… – Достигнув, кажется, предела, шеф, секс-агрессор, наклонился надо мной, захватывая мои кисти и направляя их к противоположной стороне стола, практически растягивая под собой, пока оставлял все больше и больше следов жестких поцелуев на шее. – Ставил бы и ставил их… – Приподнявшись, он толкнулся глубже, хотя куда уж там! И во мне опять заплелось-закрутилось-отозвалось-взмолилось, будто и не оргазм только что случился, а всего лишь качественная прелюдия. – Ставил и ставил… во все, мать их, места… – Новый рывок, и я, вскрикнув, цепляюсь за край стола, в поисках опоры в назревающем стихийном бедствии. – Чтобы везде… все… на хрен… опечатано. – Голос Макса стал грубее, удары бедер резче, моя голова опустела. И все, что осталось вокруг, – мои ощущения от нового витка безумия, продолжение дикой скачки. – Что все мое… все мне… мне… мне… мне… мне-е-е!

Под его последний протяжный стон и мощные финальные фрикции моя поездка превратилась в полет. И взлетела я отчаянно, сначала пулей вверх, а потом спланировав вниз, как невесомый пух, что совсем не торопится к твердой земле, упиваясь каждым сладким потягивающим подрагиванием внутри, чтобы продлить парение еще немного.

Путешествие было тем еще кайфом, зато торможение вышло жестким. Едва мои глаза стали хоть что-то видеть, а временно обесточенные мозги соображать, осознание произошедшего врезало по ним со всей дури.

Божечки мои, я же стонала в голос, рычала, а под конец и орала тут так, что кто-нибудь за дверью наверняка решит, что в кабинете идет чертов кастинг для порнофильмов! А если кто в приемную зашел? Звукоизоляция, конечно, частично присутствует, но с тем, что мы тут творили, она точно не помощник.

– Девочка моя, ты как? – задыхаясь, прошептал Шереметьев.

Я как? Да я офигительно просто…

По моим трясущимся ногам потекло, что отрезвило и помогло восстановить в сознании не только порядок укравших мою способность соображать действий гадского начальника, но и все сказанные им в этом процессе слова, смысл которых был мне поначалу временно недоступен.

Как я?

Да я зла!

Нет, просто в бешенстве!

Мало того, что мы… вот это вот все… на работе… даже не в обеденный перерыв, не конец дня, полное здание народу, и над столом, как… как… у-у-у, прям не знаю кто! Так он еще что-то там о ребенке нес! Насчет эксклюзивности отношений – здесь я только «за», аж где-то внутри полегчало и потеплело, но вот эта болтовня о детях… она все испортила!

– Света? – В голосе Макса появились тревожные нотки, и я осознала, что все еще пребываю в том же непристойнейшем положении – распластанная на столе, с раздвинутыми ногами и сверкающей на весь свет голой задницей… и да, спермой, стекающей по бедрам.

– Ты совсем рехнулся? – зашипела я, выпрямляясь и резко поворачиваясь.

Должно было выйти поистине гневно, но меня повело, да и горло хрипело, так что получился писк вместо вопля.

– А в этом у тебя до сих пор имелись какие-то сомнения? – самодовольно ухмыльнулся маньяк-директор, подхватывая и уберегая от неминуемого падения. – Постой, у меня тут салфетки…

– Да какие, к чертям, салфетки? – взорвалась я.

– Влажные, с ароматом сирени вроде.

– Ты издеваешься, что ли? – психуя все больше, указала на наш расхристанный вид. – Что это вообще такое?

– Результат занятия любовью, свет мой. Смею надеяться, весьма и весьма качественного во всех отношениях и для обеих договаривающихся сторон, – настороженно прищурился он в ответ.

– Договаривающихся? Ты что там нес насчет ребенка? Кто так делает вообще? Кто обсуждает детей во время… во время какого-то блуда?! – Все, меня уже прямо потряхивать стало.

– Позволь тебе напомнить, девочка моя, – Шереметьев невозмутимо выдвинул один из ящиков стола и извлек-таки пачку салфеток, – что как раз в результате, как ты креативно выразилась, блуда в разных его проявлениях, эти дети и появляются. Непорочное зачатие – чрезвычайно редкое в природе явление. Хотя при современных технологиях…

Целенаправленно заговаривая мне зубы, он потянулся, чтобы стереть потеки, но я в ярости выхватила у него комок влажного текстиля.

– Прекрати! Ты прекрасно понимаешь, о чем я! Какие дети?

– Совместные.

– О, то есть тех двоих, что растут где-то там совершенно без твоего участия, пока ты тут со мной развлекаешься, тебе недостаточно? – выпалила я сгоряча, и тут же захотела от души врезать себе по губам и забрать свои слова немедленно обратно.

Макс дернул головой, будто я ему врезала по челюсти, и отшатнулся, а на его лицо набежала мрачная ледяная тень.

– Макс… – потянулась я к нему, но он отвернулся и стал дергаными движениями приводить одежду в порядок.

– Макс, я не… – Негромкий стук в дверь заставил меня подпрыгнуть, прервав мою попытку извиниться.

– Максим Владимирович, простите, нам чековую книжку надо срочно подписать, – настойчивое шкрабанье в дверь не просто продолжалось. Это был тот редкий визит бухгалтера, от которого невозможно отговориться занятостью.

– Думаю, Светлана Николаевна, вам в таком виде лучше спрятаться вон в той нише, пока я спроважу посетителей, – не глядя в мою сторону, сквозь стиснутые зубы процедил Максим и, в последний раз одернув пиджак, направился к закрытой (слава тебе, господи!) двери.

Я метнулась в сторону спасительного убежища и уже оттуда услышала, как директор открыл дверь и, явно не дав даже заглянуть внутрь нашей Ольге Викторовне, выпихнул ее обратно в приемную, сопровождая убедительным:

– Ольга Викторовна, даже приглашать вас не буду, ужасно спешу. Подпишу прямо тут и убегаю, срочно вызвали в администрацию города.

– А Светочка…

– А Светлану Николаевну я отправил с личным поручением. Очень важным. Кому я могу еще дать такое задание, как не личному… кхм… помощнику.

На этих словах дверь закрылась, а голоса в приемной стали глуше и неразборчивей.

Хитроу, как всегда, оглушал многообразием звуков, запахов, цветастости и разномастности как одежды, так и оттенков кожи заполонивших его людей. Современный Вавилон. Квинтэссенция людской несогласованности, разнокалиберности и непохожести. Как, впрочем, любой аэропорт любой столицы или крупного города любого государства – будь то Лондон, Мадрид, Дели, Москва или Вашингтон. И нигде, ни в одном из этих городов я не чувствовал себя дома. Хотя у Алекс практически в каждом из упомянутых имелись апартаменты – как ее личная недвижимость, так и корпоративные съемные дома или квартиры.

Позабытое ощущение чего-то родного, своего, настоящего стали приходить ко мне только с того момента, как я втянул в себя первый раз Светочкин аромат – с гостиничной простыни, на которой она простонала и прохрипела всю ночь моими усилиями. И если бы не ее дурацкое, ослиное прямо-таки упрямство, то наши отношения с первой же ночи перешли бы в разряд открытых и вполне себе официальных, перетащил бы за один присест ее вещи вместе с котом в свою квартиру, и баста.