Алена Нефедова - Невозможный мужчина

– Ты не видела, откуда она их достала? – Я стиснул трубку чуть ли не до хруста. Ох как это не вовремя!

– Из медальона на шее.

– Черт, это не есть хорошо. Это даже очень плохо, Светлана Николаевна. Не отходи от нее ни на минуту. Немедленно позови Ника. Если она потеряет сознание, раскрой медальон и положи ей под язык сразу десять таблеток. Если столько нет – клади все что есть. Я буду через десять-пятнадцать минут.

Вернувшись в отель, я шустрой мышкой прошмыгнула в свой номер, чтобы срочно привести себя в порядок. Возможно, прошлым вечером мой новый костюм и смотрелся шикарно, но уж явно не сейчас. Пара пуговичек на пиджачке болталась на честном слове, видно, кто-то из нас – и не факт, что это был Максим – спешил его снять вчера. Кружевной топ был безвозвратно утрачен. Боги! Как можно потерять целую деталь одежды? Не в коридоре же я начала оголяться? Или все-таки именно там? Стыдоба какая, а! Молния на юбке – мамочки! – с одной стороны просто отпорота от ткани! Господин Шереметьев, да я вам счет выставлю за испорченную одежду! М-да. Выставлю. И как, самой вот интересно стало, осуществить эту акцию-провокацию? Прийти на работу в мешке, типа больше не в чем? А он его не снимет прямо там же, в кабинете?.. Черт-черт-черт, о чем ты думаешь, Лана?! О сексе с Шереметьевым на рабочем месте? Разум совсем потеряла?

На голове творилось черт знает что – модные локоны столько раз подвергались нападкам ненасытного начальства, что превратились в спутанную массу трудно расчесываемых косм. Макияж я толком так и не смогла смыть и сейчас напоминала слегка помятую панду, скромно прячущую взгляд от попадавшихся навстречу людей. Душ! Срочно-паморочно душ: контрастный, чтобы унять заполошные мысли, с огромным количеством геля, шампуня, бальзама и прочего мыльно-рыльного инвентаря, чтобы совершенно смыть с тела запах Макса, который совершенно выключает голову и включает какую-то совершенно незнакомую мне часть меня – темную, страстную, бесстыдную, бессовестную, развратную Светлану, готовую кинуться обратно в номер к нему, даже без его приглашения.

Через двадцать минут интенсивного переключения воды с ледяной до почти кипящей я вроде как смогла начать мыслить более-менее трезво и отстранено. Итак, на часах почти двенадцать. Мы, кажется, договаривались с Алекс созвониться в это время и встретиться у нее, чтобы окончательно привести в порядок протокол заседания ее совета. Значит, пора одеваться и идти.

– Алло, Алекс? Я готова, можно приходить?

– Угу.

Странно. Просто как-то немного необычно для Алекс. Раньше я никогда не слышала, чтобы она отвечала столь односложно. Ну да ладно. Может, похмелье у человека, а тут я еще с этой работой.

О! Кстати! А как же мое похмелье? Где оно? Почему не болит голова, почему не тошнит, где все эти признаки хапнутого накануне лишка?

Хм, или это стараниями Макса выветрило все напрочь, как будто и не пила вовсе. Так. Стоп! Я. Иду. Работать. К Алекс! Которая его теща, хоть и бывшая, и наш общий босс – совершенно точно нынешний. Надеюсь, надолго.

Постучала в дверь люксовых апартаментов. За дверью долго ничего не происходило. Наконец, замок щелкнул, и я вошла в самый дорогой номер «Англетера». Но не шикарный вид из окна и не богатая отделка каждой комнаты бросились мне в глаза в первую очередь, а смертельная бледность, покрывавшая лицо госпожи Гордон, ее подрагивающие руки и неуверенная походка.

– Алекс, тебе плохо? Может, воды принести?

– Да, детка. Принеси. Что-то мне и правда нехорошо.

Минут пятнадцать я внимательно присматривалась к женщине. Мне не нравилось, как она дышит, как медленно реагирует на вопросы, как звучит ее голос. Что-то было явно не то. Отпросившись в туалет, я достала мобильный и решилась позвонить Максу, чтобы хотя бы его попросить зайти и проведать ее. А когда выходила, услышала странный глухой звук удара. Как будто что-то упало на пол. Или кто-то.

Увы.

Я оказалась права.

Возле кровати, на полу, в неловкой позе лежала Алекс…

Я знала ее всего несколько недель, но за это время настолько уверилась в каком-то сверхъестественном происхождении госпожи Гордон, что вид потерявшей сознание женщины чуть не уложил меня рядом в таком же состоянии. И как же мне повезло, что к этому времени рядом с ней оказался ее старший пилот Ник, тот самый, которому я по пьяной лавочке столько лишнего наговорила.

Он действовал четко, хладнокровно, не теряя ни секунды времени, не делая ни одного лишнего жеста. Рывком дернул цепочку с медальоном, чуть не помяв его своей железной хваткой, из открытой емкости высыпал на ладонь все крохотные таблеточки и, приоткрыв рот Алекс, аккуратно ссыпал их ей под язык. Далее он подхватил ее на руки и устроил у себя на коленях так, чтобы она почти сидела, опираясь на него и не запрокидывая голову. Короткими отрывистыми фразами он продиктовал мне телефон диспетчера аэропорта Пулково и попросил произнести вслух некий набор цифр и букв, как он объяснил чуть позже – своего рода код экстренной эвакуации и гарантию оплаты. Буквально через пару минут принеслись остальные члены экипажа – девушка-мулатка и второй штурман – уже с медицинскими саквояжами. Стюардесса-гоу-гоу-танцовщица-медсестра-и-бог-еще-знает-кто сноровисто достала раскладную треногу, подготовила раствор для инъекций и профессионально ввела «бабочку» для капельницы. Когда еще через пару минут в номер ввалился разговаривающий по мобильному на немецком языке Максим, Алекс уже дышала ровно, серые тени под глазами стали не столь выраженными, а мертвенная синева губ сменилась почти нормальным цветом.

Закончив разговор, Макс присел перед креслом, которое занимал Ник, по-прежнему крепко и бережно державший Александру, аккуратно взял в руки ее ладошку и приложил к щеке.

– Ну что ж ты так, Мортиша. Совсем себя не бережешь, – и, перейдя на английский, обратился уже к Нику: – Ник, в госпитале ее уже ждут, палата будет готова в течение часа, разрешение на посадку на частный аэродром я получил. На сборы пять минут. С Пулково договорился?

– Я созвонилась. Сделала все, как сказал мистер Пэтчборд. Вот, я записала ответ диспетчера, – я потянулась к столику и нащупала листик для записей с реквизитами отеля, на котором нацарапала еще один код.

– Отлично. Нам нужна машина скорой помощи. Лана, сможешь?

– Конечно! Да-да, разумеется. Я сейчас. Я мигом, – судорожно закивав головой, я бросилась к внутреннему телефону и набрала стойку ресепшена.

Через десять минут я стояла возле входа в отель и провожала взглядом отъезжающую машину коммерческой скорой помощи, сверкающую пронзительно синими на фоне тяжело падающего мокрого снега вспышками сигнальных огней. В руке я крепко сжимала карту Макса, а губы полыхали от крепкого огненного поцелуя, которым генеральный директор умудрился одарить меня на прощание, успев при этом отдать четкую команду:

– Разберись с оплатой в обоих отелях, собери все вещи в номерах у меня, Алекс и команды тоже. Пин-код – шестнадцать ноль три. Прости, свет мой. Встретимся уже дома. Скоро.

Вечер прошел сумбурно. Комнаты экипажа практически были пустыми, подобрать пришлось совсем мелочевку. У командора Пэтчборда номер остался идеально чистым – постель заправлена, грязные полотенца аккуратно сложены, даже наполовину пустые баночки расставлены на полочке ровно в том порядке, в котором их расставляют обычно горничные. Пол в ванной сухой, крышка унитаза поднята. Не постоялец, а какой-то роботизированный пришелец. Вот что значит бывший вояка.

Апартаменты люкс, взятые Алекс, больше походили на творческую мастерскую гениального модельера – разноцветные всполохи кружева, шелка, атласа, бархата, мехов и кожи на всех поверхностях: спинках кресел, стульев, торцах дверей между комнатами… Все новое, с бирками и чеками. Я невольно заинтересовалась и прочитала некоторые, с удивлением обнаружив, что Алекс скупила чуть ли не весь ассортимент питерского Freedom Store (магазин одежды российских дизайнеров – прим Авторов). Ох уж эта модница Алекс! Как мне теперь поместить все это барахло в ее навороченный чемодан?

Победив воплощенные в материю идеи гениальных дизайнеров-безумцев, я быстренько собрала все свои вещи, чтобы уже оплатить счета в «Англетере» и двинуться в «Асторию» – самое сложное и мучительное я оставила «на закуску».

На пороге президентского номера, снятого Максом из-за неимения комнат попроще, на глаза невольно набежали непонятные слезы, и я смаргивала их, стараясь не разрыдаться в голос. Это было безумие? Или это и было счастье? Как, какими словами назвать те часы, которые я провела на этих простынях с мужчиной, выворачивающим мне душу и переворачивающим мою жизнь? Это были секунды, затмившие по яркости эмоций годы моего спокойного существования, часы, пролетевшие как вспышка молнии за окном и оставившие на коже несмываемые следы прикосновений моего зеленоглазого наваждения.

Как часто такое будет происходить? Что обо всем этом думает сам Макс? Что будет дальше с нами? Как вести себя на работе? Да как я вообще теперь смогу работать в одном здании с ним? Я же не смогу ни сосредоточиться ни на чем, ни смотреть на него спокойно – все время буду видеть эту картину: его глаза, жадно глядящие на меня снизу вверх, язык, медленно проводящий дорожку от лобка до… Ч-ч-черт, я мокрая! От одного только мимолетного воспоминания. А если бы он прикоснулся прямо сейчас – неважно, в каком месте – я бы тут же взорвалась очередным миллион пятисотым оргазмом его исполнения.

И потом – надо смотреть правде в лицо. Я старше его. На целых шесть дурацких лет! На целого восемнадцатилетнего сына. На целую жизнь среднестатистической тридцатипятилетней тетки из российской глубинки: «но дом, но сад, но долбаные куры…» И он – молодой, талантливый, богатый, да-да, богаче любого нашего городского воротилы бизнеса. Зачем я ему? А вдруг он просто… ну… не знаю… Вдруг он просто должен был доказать что-то свое, мужское, самому себе, взять реванш за ту пощечину двенадцать лет назад? Боже, что же я натворила! И тогда, и сейчас! Ну почему, почему-почему-почему я не могу сперва подумать, а потом делать! Ну все же беды мои из-за этого! И муж первый, и Третьяков этот ужасный, и Макс тоже.