– Отец, я не буду обещать, потому что ситуация и правда весьма… м-м-м… напряженная. Я не знаю, где я буду в следующий час, не говоря уже о планах через четыре дня. – Я крутанулся в кресле, и взгляд снова упал на чертово Светочкино заявление на увольнение. По собственному желанию! Черта с два это твое желание, зар-р-раза бессердечная! – Что, прости?

– Я спрашиваю, почему ты называешь меня только «отец»? – Я уставился на трубку, как будто айфон прямо в моих руках обернулся в «хливкого шорька», то есть в чудо чудное, диво дивное.

– А как? По имени-отчеству? – удивился я.

– То есть слово «папа» тебе даже в голову не пришло? Ладно, сын, я все понял. До свидания. Успехов в работе. Алекс передавай привет и наилучшие.

Это что сейчас было? Ладно, разберемся. В конце концов, взрослые мужики, утрясем. Мне бы вот с занозой моей утрясти. Да какая, к чертям собачьим, заноза, скорее, спица – то ли в сердце, то ли в мозгах, то ли в печенках, то ли значительно ниже и левее печенки. Не могу я выкинуть ее из головы. НЕ МОГУ! Думал, отболел, отпустил, забыл, простил. Не-а. НИ-ХЕ-РА. Да и какая она заноза и зараза? Это так, конвульсивные дерганья моего не то что задетого, а прямо-таки вскрытого от мозга до паха и так и не сросшегося обратно мужского эго словечки подкидывают.

Ну и права Алекс, конечно. Дурак я. Причем не по жизни, а вот только когда про эту мою заразную спицу думаю. Или ее вижу. Или слышу. Или запах чувствую. В общем, во всем, что касается Светочки, я превращаюсь в дурака. Вот почему бы мне раньше не сказать ей, что госпожа Гордон – наш главный акционер и моя БЫВШАЯ теща. Бывшая! Хоть и ведет себя порой как нынешняя. Но Алекс попросила никому не говорить, я и не говорил. Я вообще редко когда оспаривал решения Алекс. В смысле, именно вот такие, касающиеся политических или психологических моментов. Это по вопросам распределения дивидендов между акционерами и венчурных инвестиций мы могли ругаться и самозабвенно орать друг на друга на двух языках. Да так, что сотрудников со всего этажа звуковой волной выносило. А в том, что касается тонкой материи манипулирования человеческим сознанием – нет уж, с гуру спорить мне было не с руки, я предпочитал запоминать расклады и ходы, ну так, на будущее – вдруг пригодятся. Да и права она оказывалась в таких делах, обычно эдак в 99 процентах. Но, черт, Свете же можно было сказать! Нужно даже. И не случилось бы этой дебильной потасовки в том ночном клубе, и не набил бы я морду, пардон, лицо ее сыну. Кстати! А сама-то Алекс тоже хороша! Как! Как можно было не поделиться со мной настолько важной информацией про Свету! Я же ничего этого не знал, потому и вел себя, как козлина – в прямом смысле – упершийся здоровенными рогами в башку соперника. Черт. Как придурок. А что, не придурок? Сам не мог спросить Генерала или вызвать зама по персоналу и все уточнить? Да, в конце концов, дело ее личное затребовать со всеми прилагающимися документами, в соцсетях поряскать. Посмотрел бы, поизучал, проанализировл, затребовал бы дополнительную информацию. Ну нормальный же порядок действий в подобной ситуации, который должен, прямо-таки обязан был прийти мне в голову! Вот только любое понятие о нормальности улетучивается из моих чертовых мозгов, едва там загорается красным светом пометочка на полях «Связано со Светочкой». А в результате? Думал, что соревновался с молодым любовником, более удачливым, пронырливым, настойчивым гадом, что обошел меня, подрезал, заграбастал то, что когда-то умудрился упустить я. А оказалось – с сыном! Сыном, твою мать!

Ну, с другой стороны, сама Светочка никогда не выглядела на свои годы – ее и в школе часто принимали бы за старшеклассницу, если бы не школьная форма, которая была введена еще в начале двухтысячных. Рядом с ней я себя иногда чувствовал даже старше нее – даже тогда, когда сидел за партой, а она стояла возле доски с учительской указкой. Ну еще бы, она-то себе, небось, картинки с рейтингом 21+ на уроках не представляла, в отличие от меня. Да та же Джесс, которая младше меня на год, и то выглядела… кхм… посолидней нынешней Светочки, особенно после рождения близнях. Если честно, то сейчас, в эту самую минуту, я не мог понять, как мог повестись на тот чисто лоховской развод Джесс с беременностью. Но повелся ведь. А почему, собственно, я не должен был ей верить? Все же она меня не просто выручила, а спасла практически, а в определенном плане мне было плевать на заморочки «какого хрена, вдруг она не та самая». Потому что, когда никуда не впирался той самой, то какая, к черту, разница с кем? Да и потом – все, что случилось со мной с момента моего экстремального знакомства с Джесс, в конечном итоге сложилось в обратную дорожку к Светлане. По крайней мере, мне нравилось думать об этом сейчас именно так. Опять же, разве я жалел, что у меня появились сыновья? Да ни разу! Даже когда понял, что беременность Джесс несколько затянулась. Не была она беременна. Просто… Просто я был слишком благодарен ей за то, что отмазала меня (разумеется, с помощью административного ресурса Алекс, но ведь отмазала же!) и от английской полиции, и от миграционного департамента, и как-то даже не обратил внимание на то, что первые признаки действительно беременности она начала проявлять только через пару месяцев после свадьбы. В любом случае, если бы не она – выкинули бы из страны за участие в нелегальных боях. А так обошелся просто штрафом, и то не самым драконовским. В принципе, последнего выигрыша как раз и хватило – десять тысяч евро, конечно, на улице не валяются, но за пару лет на ринге я сумел прилично подзаработать. Нет, я не был абсолютным чемпионом, да и «ложиться» под соперника тоже приходилось – иначе просто выкинули бы, как щенка бесправного, коим я и являлся в те времена. Но все же и денег тогда заработал, еще даже не имея никакой специальности на руках, да в чужой стране, и, собственно, авторитет бойца тоже. С другой стороны, даже и хорошо, что моя карьера в той деятельности почила в бозе после ареста. Иначе я бы не познакомился не только с Джесс, но и с Алекс. И не было бы ни Стива, ни Иана. Конечно, я тот еще папаша, похоже, повторяющий путь своего собственного. Единственная разница в том, что у ребят есть мама. Пусть такая, пусть как угодно ненавидящая меня, но обожающая их. И я знаю точно, что мальчишки не плачут бессильно по ночам в подушку.

Яростно потерев основание переносицы от тупой глубинной боли, что навсегда застряла гвоздем-соткой в разуме и пробуждалась, стоило позволить себе уйти в воспоминания дальше чем следовало, резко выдохнул. Давно научил себя не поддаваться погружению в трясину жалости к себе, в бессмысленные вопрошения к Вселенной, почему так должно было сложиться в моей семье, с какой стати кто-то живет себе без потерь, а мне досталась иная дорога жизни. Смирение мне в себе выработать так и не удалось, так что прибегать приходилось к вытеснению.

Крутанувшись на кресле снова, я уперся взглядом в ненавистную бумажку, являющуюся вещественным свидетельством готовности Светочки к очередному, спровоцированному мной побегу. А ведь и в первый раз это была моя вина, моя упертость стенобитного тарана и мое же нежелание принимать хоть что-то, кроме собственных желаний и той фантазийной картинки, где нам хорошо вместе, что я нарисовал себе сдуру. И, между прочим, сильно ли я поменялся в своем подходе? Черта с два!

Все что я знал тогда – свои бесконечные хотелки, видел желанную женщину здесь и сейчас, без всякой перспективы и объема, будто у нее за пределами пространства наших взаимодействий и придуманных мной отношений и жизни-то никакой не было. Видел ее по умолчанию своей: что тут сложного-то – всего лишь принять меня, и будет всем счастье. Мне счастье. А за пределами этого ничего вроде и нет, все препятствия – лишь ее скромность и нежелание видеть во мне уже мужчину, своего, взрослого, равного. Бесился, напирал, лез в глаза, а потом протянул жадные загребущие лапы и получил, что получил. А, оказывается, была у Светочки жизнь и помимо доставучего Максима Шереметьева, была. Ребенок, тетушка, бывший мудак, трудности, которые преодолевала, ни разу ничем и не дав понять, раздавая всем щедро улыбки и казавшийся неиссякаемым оптимизм. Но разве я интересовался этим тогда? Не-а. Ну правильно, на кой же мне, барану полорогому, это было, я же уже все решил-присвоил-придумал. И нет бы поумнеть, повести себя как взрослому мужику, научиться наконец видеть женщину, которая, как ни крути, уже намертво вросла в сердце, не в одной, исключительно чувственной плоскости, так нет же – башку вниз, пар из ушей и носа, копытом землю загреб и вперед в дурацкое противостояние! Ни поговорить нормально, ни справки элементарно навести. Опять одно «хочу, прям не могу» на все табло горит буквами во весь горизонт. Полная потеря навыков элементарного человеческого общения под давлением перманентного стояка.

Но все это лирика, углубление в которую никак не поможет мне исправить нынешнее положение вещей и приблизиться к фазе «слияние полное и бессрочное, без спорных вопросов и конфронтаций». Ибо никакие временные или частичные варианты я рассматривать не намерен. Сейчас, когда отшибающей способность к адекватному мышлению Светочки нет в прямой видимости, я представляю порядок действий кристально четко. Мы встречаемся, объясняемся, понимаем, что врозь никак, сходимся, живем. Все. Чего мудрствовать? Никаких побегов, домыслов, недомолвок, игр, разве что мелкие неизбежные притирки. Ведь у нее сын и кот опять же. Ничего сложного, схема элементарней некуда, за одним «но» – ни черта я не верю, что Светочка впишется в нее с той готовностью, какой мне хотелось бы, а, скорее всего, осложнит для нас все настолько, насколько это вообще возможно. Ну а как без этого, это же она.

И, между прочим, об осложнениях.

– Мортиша?

– Привет, мальчик мой, мы уже вылетаем, так что говори быстро, – промурлыкала та, что во многом заменила мне мать, заодно вылепив из вечно огрызающегося умного волчонка приличного, я надеюсь, дельца.

– Душа моя, твоим богом прошу, умоляю и требую. Не вздумай впутывать мою Светлану в твои хитрые, далеко идущие интриги и махинации, – не особо почтительно рявкнул я.