— Да послушайте! — закричал Корф. — Елизавета Петровна сама пришла ко мне…

— Вы пытаетесь уверить меня в том, что моя дочь — падшая женщина?

— Лиза — несчастная женщина! Она так страдала… Вас считали умершим, княгиня силой выдала ее замуж за мерзкого старика. Ее сердце изболелось, ей нечего было терять, и она пришла ко мне за утешением. Я не смог поступить с нею так же жестоко, как и другие, я попытался успокоить ее и хотя бы этим скрасить беспросветность ее жизни.

— Какое благородство, циничный вы негодяй! — Долгорукий опять застучал тростью об пол.

— Можно подумать, вы сами чистенький и неприкосновенный! — ернически парировал Корф. — В зеркало-то давно смотрелись, уважаемый Петр Михайлович? Или забыли, почему был умерщвлен мой отец?

— Смерть Ивана не имеет к этой истории никакого отношения, — побледнел Долгорукий.

Имеет! Еще как имеет! — с негодованием промолвил Корф. — Отец был отравлен, потому что помогал вам скрывать свою тайную связь с крепостной. А я, в отличие от вас. к браку отношусь серьезно и женюсь по любви, и на той, кому никогда не изменю, и кто всего дороже мне в этой жизни!

— Нет уж, голубчик, не женитесь! По крайней мере, так, как вы говорите, — побагровел Долгорукий. — Все беды моей дочери — от вас! Если бы вы в свое время выполнили свое обещание и женились на ней, то Мария не смогла бы устроить всю эту вакханалию. Вы развязали ей руки, вы виновны во всем, что случилось с моей дочерью!

— А вы… вы все виновны в том, что случилось с моей семьей! — отбивался Владимир. — Я предлагал Лизе отказаться от венчания с Забалуевым и выйти за меня, но она принялась ставить мне условия и потом сама отказалась от этой затеи. И не я заманил ее в свою спальную, она просила меня о ночи любви…

— Владимир, как ты можешь?! — ужаснулась Анна и вся съежилась.

— Анечка, милая… — Корф бросился к ней и попытался обнять, но Анна холодно отстранилась от него. — Господи, ты убиваешь меня, Аня! Только не отвергай меня, не бросай! Мы же договорились — все в прошлом, и ничего не было — ни с кем, никогда…

— А вот этому не бывать! Я пока жив, и я все помню и не намерен прощать вам позора моей дочери! — вскричал Долгорукий.

— Да нет никакого позора, несносный вы ретроград! — вспылил Владимир. — Только-то и всего — двое молодых людей, свободных от каких бы то ни было обязательств, проводят вместе ночь и расстаются без обещаний и не строя планов на будущее!

— Вы, кажется, забыли, что к тому моменту Лиза уже была замужем! — нахмурился князь Петр.

— Замужем, не проведя ни одной ночи с венчанным супругом, при одном взгляде на которого ей становилось плохо до тошноты? Побойтесь Бога, Петр Михайлович…

— Так вы хотите сказать, что фактически стали ее мужем?.. — князь Петр покачнулся, хватаясь рукой за грудь. — Все, больше никаких разговоров… Вы должны жениться на Лизе или мы будем стреляться. Третьего не дано!

— Как же так?.. — сквозь слезы прошептала Анна. — Петр Михайлович, вы же были мне, как отец, вы любили меня, и сейчас отнимаете у меня последнюю надежду на счастье…

— Князю нет дела до чьего-то счастья! — зло бросил Корф. — Он уже натешился, набегался на стороне и может отныне служить для других образцом добродетели.

— Наглец! — князь Петр занес над ним руку с тростью и вдруг стал оседать.

— Ему плохо… — Анна растерянно оглянулась на Корфа, и тот, помедлив, все же бросился к Долгорукому и подхватил его.

— Полину позови, она в кухне, — попросил Корф Анну. — Пусть бежит сюда и поможет мне с князем.

«Этого еще только не хватало!» — подумал Владимир, с трудом приподнимая грузного Долгорукого и усаживая его на стул. Голова князя Петра безвольно повисла, губы посинели. По всему было видно, что у него плохо с сердцем, и Владимир заволновался — как это некстати! Еще умрет здесь от приступа, объясняйся потом с его безумной женушкой, а она, чего доброго, затеется из мести и его извести…

— Аня, — сдержанно сказал Корф, когда та вернулась в столовую в сопровождении заспанной Полины, — прошу тебя, принеси из спальной пузырек с лекарством, которое доктор Штерн обычно прописывал отцу.

А ты, Полина, неси холодное полотенце да встань рядом с князем и обмахивай его посильнее.

Его сухой, армейский тон успокаивающе подействовал на женщин, и они немедленно разошлись выполнять его указания.

Корф держал голову Долгорукого на весу, не позволяя ей опускаться. Он не раз видел, как эскадронный эскулап приводил в чувство страдавшего апоплексией представителя штаба, дружившего с их командиром и частенько наезжавшего к ним с так называемой инспекцией — немного поохотиться и от семьи отдохнуть. Время от времени он прикладывал ко лбу и щекам князя бутылку шампанского, стоявшую в ведерке на льду.

Наконец, появилась Полина и принялась усиленно махать полотенцем. Корф велел ей заменить его и держать голову князя так, как он показал, и вышел, чтобы разыскать Никиту — пусть, на всякий случай, заложит карету, вдруг все же придется за доктором посылать.

Пока он ходил, князь пришел в себя и, увидев заботливо склонившуюся над ним Полину, стал благодарить ее:

— Спасибо тебе, милая! Ты так добра к старику…

— Да это я ко всем старикам такая, — хвастанула Полина. — У меня своей семьи-то нет. Ни мамы, ни папы с рождения не знала…

— Вот как… — насторожился князь Петр — Ты сирота?

— Точно так, барин, — кивнула Полина. — Нашли меня в метельную ночь на ступеньках имения, завернутой в дорогое одеяльце с вышитой на ней буквой «А». Потому здесь и назвали так — Полиной, Аполлинарией то есть.

— Боже милостивый! — князь Петр схватил ее за руку и сильно сжал. — Это ты!

— Вы чего это, барин?! — не на шутку перепугалась Полина. Она никак не думала, что ее слезный рассказ так растрогает Долгорукого. — Чего разволновались-то? Как бы не померли!

— Нет! — оживился князь Петр. — Мне теперь умирать не с руки. Я нашел тебя, слышишь, нашел!

— Что-то я вас, барин, не пойму, — растерялась Полина.

Умом, что ли, от приступа тронулся князь?

— Не говори ничего, только слушай — ты дочь моя пропавшая, и зовут тебя не Аполлинария, а Анастасия!

— Бросьте, барин… — выдохнула Полина.

— Не брошу, я тебя больше не брошу! Я двадцать лет о твоем существовании не знал, но теперь я поверил, что ты жива, что ты где-то ходишь по этой земле, и я нашел тебя!

— Что же это получается?.. — протянула Полина. — Вы — мой отец, а мать-то кто?

— Ее имя Марфа, она была когда-то моей крепостной, — объяснил Петр.

— А отчего она вам не открылась? — засомневалась Полина.

— Марфа думала, что ты умерла, а тебя у нее после рождения украли. Вот ты и не знала своей семьи, своих настоящих родителей, — князь Петр протянул к Полине руки. — Приди в мои объятия, дочь моя!

— Почему бы и нет? — пожала плечами Полина, еще не веря своему счастью. Она обняла Долгорукого и поняла, что князь плачет. — Зачем же, барин, зачем?..

— Чудны дела Твои, Господи! — воскликнул Долгорукий. — Я пришел к барону, чтобы вступиться за честь одной дочери, а встретил другую, пропавшую много лет назад…

— И что же мне делать с этим, барин?..

— Ты пока ничего барону не говори, — перешел на шепот князь, — я заберу тебя отсюда, ты будешь жить в нашем доме, как настоящая барышня. Больше не будет нужды и унижения, ты займешь свое место среди сестер! Но сначала я должен все подготовить к твоему приезду. Верь мне и жди, и скоро ты обретешь свое настоящее имя — княжна Анастасия Долгорукая.

— Боженьки мои! — всплеснула руками Полина. — Я — княжна?

— Но тише, — Долгорукий прислушался к шагам из коридора, — сюда идут…

— Выпейте, пожалуйста, это лекарство, Петр Михайлович, — вернувшаяся Анна подала князю пузырек с этикеткой, на которой рукою доктора Штерна было написано что-то длинное и по-латыни.

Благодарю вас, Анна, не стоило беспокоиться. Я чувствую себя уже гораздо лучше, и хотел бы отправиться домой, — отказался Долгорукий.

— Но вы еще слишком слабы, — удивилась Анна. — Советую какое-то время остаться здесь, мы могли бы положить вас в комнате для гостей. Владимир Иванович заложил карету ехать за доктором.

— Его забота о моем здоровье просто умиляет, — недобро усмехнулся Долгорукий. — Мне было бы гораздо легче, если бы он перестал артачиться и повел себя, как порядочный человек.

— Вы полагаете, что мое отсутствие дает право сомневаться в моей порядочности? — сухо спросил Корф, точно демон появляясь в тот же миг на пороге столовой.

— Я полагаю, что вы все-таки примете мои условия и поступите сообразно с общими представлениями о благородстве и чести! — с вызовом сказал князь Петр.

— Значит, вы решили драться? — вскинул голову Владимир.

— Значит, вы решили, что моя дочь недостойна быть вашей женой? — в тон ему ответил Долгорукий.

— Я уже выбрал себе жену, и она отвечает мне взаимностью. И никакие ультиматумы с вашей стороны не заставят меня предать ее! — гордо бросил ему Корф.

— Жестокость не красит мужчину, — высокомерно сказал князь Петр.

— Настоящий мужчина никогда не отказывается от своих слов, — не уступал Корф.

— В таком случае, выбор оружия за вами, — прекратил их спор Долгорукий.

— Петр Михайлович, — смягчился Владимир, — неужели вы не понимаете, что тем самым подписываете одному из нас смертный приговор? Или вы надеетесь, что я не посмею убить друга моего отца?

— Я надеюсь, что вы поразмыслите на досуге, и, охладившись, придете ко мне с повинной, и мы сможем с вами обсудить вашу женитьбу на Лизе.

— Ни за что! — вскричал Корф.

— Анна, — обратился к ней князь Петр, — хоть вы убедите Владимира вести себя благоразумно!

— Вы предлагаете ей собственными руками вырыть себе могилу?! — разозлился Корф. — Да какой же вы после этого отец и друг нашей семьи?! И есть ли у вас сердце, князь?! Уходите отсюда, я не желаю вас знать и слышать о вас!