– Ты хочешь, чтобы я ввела ее в свет и представила нашим общим знакомым? Можешь на меня положиться, братец.

– Всецело полагаюсь, – сказал Фредди, но все же счел своим долгом добавить: – Однако, признаюсь тебе, я чувствую себя немного неловко. Я никогда еще не встречал никого, кто бы подбирал такие шокирующие сочетания цветов. Взять хотя бы нижнюю юбку, или как ты там это называешь, что сейчас надето на тебе. Нет, дорогая, это весьма безвкусно, смею тебя уверить.

– Фредди! – потрясенно воскликнула леди Букхейвен. – Как у тебя только язык повернулся? Такой оттенок розового нынче считается последним веяньем моды!

– Но к голубому он не подходит, – настаивал на своем брат.

– Джек сказал, – чуть приподняв подбородок, изрекла молодая леди Букхейвен, – что никогда не видел ничего более изысканного.

– Он всем леди говорит одно и то же, – возразил Фредди, нисколько не убежденный словами сестры. – Держу пари, он воображает, будто сам выглядит несравненно в своей новой жилетке. Так вот, он глубоко ошибается. Поверь мне на слово. В таких вещах я знаю толк.

Мэгги негодующе заявила:

– Я никогда прежде не видела тебя таким нетерпимым, Фредди! Я еще десять раз подумаю, следует ли мне приглашать Китти.

Но брат знал, что угрозы эти пустые и сказаны сгоряча.


На другой день, не успели леди Леджервуд и ее молодая гостья отойти от стола после завтрака, как в столовую ворвалась Мэгги, блистая в своей новой длинной накидке из голубого сардинского бархата и дамской шляпке с изысканным украшением из бумажных цветов и птичьих перьев. Напоказ выставлены были также соболя, купленные ее мужем в качестве подарка перед длительным расставанием. В первые минуты леди Леджервуд совсем позабыла представить гостью, разрываясь между страхом за здоровье дочери – ведь бациллы кори, чего доброго, могли проникнуть сюда с этажа, который занимали дети, – и негодуя по поводу соболей с голубым бархатом. Отсутствие вкуса у Мэг повергало женщину в замешательство и недоумение, поскольку ни она сама, ни Фредди этим недостатком явно не грешили.

– Голубой с соболиным мехом – признак дурного вкуса, – безапелляционно заявила леди Леджервуд. – С ним неплох горностай или мех шиншиллы. Если ты не против, я подарю тебе прелестную накидку из мериносовой шерсти, не землистого цвета, а зеленую, с вышивкой… французскую. На тебе она будет смотреться просто превосходно.

К тому времени как этот животрепещущий вопрос был всесторонне обсужден, леди Леджервуд доложили, что приехал врач, и она поспешила к нему, оставив Китти на попечение своей дочери. Ее светлость намеревалась рассказать досточтимому лекарю о неблагоприятных симптомах, которые появились у Эдварда ночью, и убедить его в том, что следует обратиться за необходимыми микстурами к сэру Генри Хэлфорду[22]. Учитывая то обстоятельство, что их семейный врач, человек стремительно идущий в гору, был на ножах с баронетом, задача эта представлялась леди Леджервуд не из легких.

Мэгги, будучи от природы добросердечной, так же, как ее матушка и брат, хорошо относилась ко всем, кто нуждался в ее помощи и участии. Окажись Китти блистательной блондинкой, и в этом случае молодая леди Букхейвен постаралась бы с ней подружиться, но девушка была брюнеткой, причем не особенно яркой, поэтому Мэгги с первого взгляда постановила себе стать ее лучшей подругой. Обе отличались довольно небольшим ростом, хотя Китти, пожалуй, была сложена крепче, нежели хрупкая и гибкая Мэгги. Однажды один из воздыхателей будущей леди Букхейвен назвал ее эфирным созданием. Метафора настолько понравилась Мэгги, что она немало сил потратила на поддержание этого своего воздушного образа: делала прическу «а-ля Медуза», носила одеяния из полупрозрачной газовой ткани самого легкого вида и взращивала в себе ту ветреность, которой славились все «воздушные» леди, в особенности непревзойденная «эфирная» красавица Каролина Лэм[23]. Будучи выведенной в свет, молодая девушка не сразу добилась популярности, ибо рядом было достаточно более красивых девиц, да и маменька сдерживала природную живость дочери из соображений благопристойности и хорошего тона. Но тем не менее Мэгги блестяще вышла замуж и вскоре обнаружила, что статус замужней леди подходит ей как нельзя лучше. Заключив брак с родовитым аристократом несколько старше ее, Мэгги вскоре обнаружила, что свет предоставляет таким особам, как она, гораздо больше развлечений, чем девушка предполагала раньше, когда была застенчивой мисс Станден. Муж в ней души не чаял. Она получала ровно столько «денег на булавки», сколько желала потратить. Молодой леди Букхейвен удалось собрать вокруг себя целый рой молодых поклонников, чье воспитание и осторожность не позволяли им обращать слишком много внимания на незамужних девиц. Однако она была привязана к своему супругу и почувствовала себя весьма неуютно, когда узнала, что на долгое время, возможно на год, придется расстаться с ним. В тоске она даже проплакала три ночи подряд. Но, поскольку натура ее была крайне жизнерадостной, вскоре Мэгги справилась с хандрой и теперь тяготилась необходимостью ехать к свекрови и мыслью о том, что беременность не позволит ей появляться на балах в самый разгар лондонского сезона.

Все эти и множество других соображений молодая леди Букхейвен поспешила сообщить Китти. Однако в связи с тем, что ее речь была еще более непоследовательной, чем у леди Леджервуд, мисс Чаринг немногое поняла из несмолкаемой трескотни, хотя всеми силами старалась не потерять нить разговора.

К счастью, появление Фредди в доме на Маунт-стрит положило конец бесконечной болтовне его сестры. Войдя в столовую, мистер Станден первым делом осведомился, все ли обговорили его сестра и мисс Чаринг. Когда Фредди понял, что разговор о деле пока еще даже не начинался, он впал в раздражение, осознав, что ему опять придется прибегать к своему красноречию, коль скоро Господь осчастливил его такой легкомысленной сестрой-болтушкой. Он сурово поговорил с обеими леди, что вызвало у них нелепое хихиканье, а Мэгги завела свою обычную шарманку на тему «ты меня совсем не любишь».

Под конец, несколько смутившись, Фредди запечатлел целомудренный поцелуй на щеке Китти и произнес извиняющимся тоном:

– Прости.

К счастью, Мэг была столь рассеяна, что не обратила внимания на это странное замечание.

– Никто не должен вас видеть, Китти, пока мы не приобретем для вас новый гардероб, – вдруг сорвалось с ее губ.

Мисс Чаринг, тихо страдавшая из-за понимания, насколько ее одежда тусклая и немодная по сравнению с блистательным одеянием леди Букхейвен, тотчас же с радостью согласилась.

– Мы немедленно едем к мадам Фашон, – объявила Мэгги. – Ваши дорожные чемоданы повезут прямиком ко мне на Беркли-сквер. Мамины слуги со всем справятся и без вас. Наденьте свою шляпку, и мы отправляемся в путь. Фредди может нас сопровождать, если захочет.

Услышав это любезное предложение, Фредди тотчас же вспомнил – у него в другой части города назначена встреча. Он выразил сожаление, что не может им помочь. После этого леди с энтузиазмом завели разговор о последних фасонах. Мисс Чаринг показала Мэгги иллюстрацию, на которой изображалось восхитительное бальное платье из сиреневого китайского шелка, обнаруженную девушкой в одном из номеров журнала «Ла Белле Эссембли». Леди Букхейвен возразила, указав на то, что к лицу ее новой подруге будет лиловато-коричневый.

Фредди откланялся, а Китти, после ухода врача разыскав свою хозяйку, поблагодарила ее за гостеприимство и попрощалась. Леди Леджервуд нежно обняла девушку, затем подарила ей красивую шаль из нориджского шелка, которую она ни разу не надевала, стоившую лорду шестьдесят фунтов стерлингов. А еще ее светлость пообещала, что, как только появится свободное время, она подыщет более солидный подарок для будущей невестки. Этим обещанием она вогнала мисс Чаринг в сильнейшее смущение. Китти радовалась лишь тому, что, скорее всего, у леди Леджервуд вряд ли найдется в ближайшее время свободный денек.

Вскоре мисс Чаринг уже ехала по улицам города, сидя в модном экипаже Мэгги, который по неопытности назвала ландо. Леди Букхейвен тотчас же поправила ее, сказав, что это ландонет. По ее словам, ландонет был первым криком моды, в то время как в неповоротливых ландо сейчас разъезжали одни только пожилые леди.

– Я запомню это, – пообещала Китти. – Знаю, что мне еще многому предстоит научиться. Я никогда прежде не была в Лондоне. Обещаю быть прилежной ученицей.

– Вскоре вы станете звездой большого света. Чтобы освоиться, вам потребуется не так уж много времени, – сказала Мэгги и весьма непосредственно добавила: – Имея такую блестящую наставницу, как я, это окажется весьма просто.

– Я понимаю, – без тени лести ответила Китти.

Глава 8

Мистеру Стандену несказанно повезло, что мисс Чаринг воспитывалась согласно правилам жесткой экономии, ибо его сестра, вознамерившись порадовать Китти куда более шикарным гардеробом, чем тот, который имел в виду мистер Пениквик, насоветовала девушке с полдюжины восхитительных нарядов, выставленных в магазине мадам Фашон. В головке Мэгги просто не могла появиться мысль о том, что Китти следовало бы знать о цене платьев. Они заранее оговорили, что все счета от модисток и белошвеек следует выписывать на имя леди Букхейвен, особы весьма известной в этих кругах. А мадам Фашон по собственному желанию едва ли стала бы упоминать такую несущественную деталь, как цена. Но стоило ландонету въехать на Бертон-стрит и остановиться перед витринами одного из моднейших в столице магазинов дамского платья и шляп, как Китти начала проявлять первые признаки беспокойства. Ее ввели в демонстрационную комнату, где пол был устлан обюссонскими коврами, на которых стояли золоченые кресла с витыми ножками, а на стенах висели высокие зеркала. Китти с горечью поняла, что любое платье, заказанное в этом магазине, поразившем ее роскошной обстановкой, будет ей не по карману. Девушка шепотом попыталась сказать об этом на ушко Мэгги, но та лишь, засмеявшись, возразила: