Ее голос сорвался, из глаз хлынули слезы. Дальше она бормотала что-то уже совсем невнятное.

Воспользовавшись секундным замешательством Квентина, она стремительно ринулась к двери и проскользнула мимо него. Он едва успел схватить ее за плащ и не дать скрыться в темноте.

Втащив Селину в дом, он захлопнул и тщательно запер дверь.

Прижимая к себе дрожащую девушку, он ощущал, как бешено колотится ее сердце, какая буря разыгралась в душе этого милого нежного существа.

Квентин поднял ее на руки и понес вверх по лестнице.

Она захлебывалась в рыданиях. Квентин вспомнил, как тот же неумолчный плач за стенкой выводил его из себя, мешал уснуть и поэтому он решился войти в ее мансарду… И вот чем это обернулось!

Сейчас ее рыдания были еще нестерпимее для его слуха. Но истерика вдруг сменилась покоем, еще более пугающим. Она лежала на кровати с закрытыми глазами, а из-под опущенных ресниц струились слезы.

Изредка она шептала:

— Позволь мне уйти… Позволь мне уйти…

Странная гримаса исказила его лицо. Будучи больше не в силах противиться своим чувствам, Квентин наклонился и прижался губами к ее губам.

Изумлению ее не было предела, ибо это был тот поцелуй, о котором она грезила, и этот поцелуй совершил с ней настоящее чудо. Слез как не бывало, отчаянные мысли где-то и как-то мгновенно растворились. Все сменилось восхитительным ощущением его близости.

Его губы показались ей немного жесткими, но она была готова терпеть их прикосновение вечно.

А он, когда почувствовал нежность ее раскрывающихся для него губ, дрожь ее хрупкого, но женственного тела под тонкой тканью ночной рубашки, стал более требовательным, более настойчивым в своих поисках.

Селина почти из объятий смерти сразу попала на седьмое небо, и тело ее вернулось к жизни — покорное тело, готовое отвечать на все прикосновения, на все ласки любимого человека.

Поцелуй длился долго, но Селине хотелось, чтобы он продолжался вечно. Потом Квентин покрыл поцелуями ее щеки, осушив на них следы недавних слез.

И снова губы слились в поцелуе, и она была уже полностью в плену у него, и все, чем она обладала, принадлежало ему — каждый нерв, каждая клеточка, и ум, и душа, и сердце. Время остановилось, и они оба ощущали это волшебство.

Квентин с трудом оторвался от ее губ, чуть приподнял голову, произнес глухо:

— Я старался изо всех сил сделать как лучше для тебя, но твои старания пересилили мои.

— Я люблю тебя! О, Квентин, как я люблю тебя! — горячо шептала она.

Пламя единственной свечи озаряло ее лицо и распущенные волосы, и она казалась Квентину необыкновенно желанной.

— Это безумие! — вздохнул он. — Ты сама это знаешь…

— Чудесное… волшебное… сказочное безумие… — отозвалась она.

— О боже! — Квентин едва не задохнулся от нахлынувших эмоций. — Разве я могу лишиться тебя? Я заставлял свое сердце окаменеть, но ты свела на нет все мои усилия, и теперь уже слишком поздно…

— Значит, ты любишь меня? — шепотом прервала она его.

— Неужели ты об этом еще не догадалась? — ответил он. — Нет женщины совершеннее тебя.

— Ты так считаешь?

Он ответил ей поцелуем.

И все-таки ему пришлось освободиться от ее объятий.

— Мы должны серьезно поговорить, любимая. И, если ты, конечно, позволишь, я предпочел бы переодеться во что-нибудь домашнее.

Он встал, но Селина вновь потянулась к нему:

— Ты не покинешь меня?

— Я просто не смогу этого сделать! — с легкой усмешкой сказал он. — И пожалуйста, накинь на себя что-нибудь, Селина. Мне трудно произносить разумные речи, когда ты выглядишь так соблазнительно.

Только сейчас до Селины дошло, что плащ спал с ее плеч и что ее ночная рубашка весьма прозрачна. Девушка залилась краской и, когда Квентин удалился, сразу же нырнула под одеяло.

Счастьем, словно солнечным светом, была наполнена ее маленькая комната, и Селина возлежала на кровати, словно сказочная принцесса.

Она слышала шаги Тивертона в соседней комнате, так как он оставил дверь приоткрытой.

Несколько минут спустя он появился в длинном шелковом халате. Белые манжеты ночной рубашки, одетой под халатом, оттеняли загар на его смуглых запястьях. Без вечернего костюма, в домашней одежде, он выглядел моложе и, на взгляд Селины, еще привлекательнее.

Ей показалось, что он так же светится счастьем, как и она. И, пожалуй, она была права.

— Что ты сотворила со мной? — спросил он с улыбкой.

— Разве тебе не радостно?

— Я пьян от счастья. Я уже забыл, что такой напиток существует. Поверь, Селина, что я никогда не испытывал подобных чувств… Клянусь, это чистая правда.

— И я так рада, так счастлива… — призналась она. — Я ревновала тебя ко всем красивым женщинам, которых ты любил в прошлом. И уже потеряла всякую надежду привлечь твое внимание. Но как же ты мог расстаться со мной, когда я… целиком твоя… И как я могла отдать другому человеку то, что принадлежит только тебе!

Квентин Тивертон тяжко вздохнул. Он погладил руку Селины, ее тонкие пальчики.

— Что тебя ждет в будущем, если мы не расстанемся? У тебя сейчас есть шанс обрести спокойную, обеспеченную жизнь с человеком, занимающим высокое положение в обществе.

— А ты думаешь, что это имеет хоть какое-то значение? — вопросом на вопрос откликнулась Селина.

— Вероятно, в данный момент не имеет, но сможешь ли ты выдержать такое существование на протяжении многих лет, когда не будешь знать, где тебе жить и на что просто поесть? Не устанешь ли ты кочевать по курортам, где крутится рулетка, идет игра и все так ненадежно? Ты будешь жить пару дней в роскошном отеле, а потом ютиться в мансарде и впадать в такую нищету, что придется продавать все с себя, вплоть до обручального кольца.

Он говорил, все больше мрачнея, а когда закончил, Селина рассмеялась.

— Какой ты глупый, — вздохнула она. — Неужели ты считаешь, что для меня что-то важно, кроме того, что мы будем всегда вместе? Я хочу любить тебя, ухаживать за тобой, и как бы нам ни было трудно, меня ничем не напутаешь.

— О, моя дорогая! Когда ты так говоришь, я верю тебе, но разум мой восстает и борется с чувствами, которые ты во мне пробуждаешь. Разум твердит, что, соединяя твою судьбу со своей, я поступаю как эгоист.

— Это я эгоистка! Я вторглась в твою жизнь, все в ней пошло кувырком, я навязалась тебе насильно…

— Я мечтаю еще крепче привязать тебя к себе. — Истинная страсть звучала в голосе Квентина.

Их тяга друг к другу, их желание было обоюдным и непреодолимым. Поэтому он буквально заставил себя отстраниться от нее. Вновь он заговорил угрюмо:

— Имею ли я право заставлять тебя идти на жертвы, рисковать, может быть, твоим здоровьем и красотой, если жизнь возьмет нас за горло? Предположим, ты упрекнешь меня когда-нибудь, не на словах — я знаю, ты никогда не скажешь мне горького слова, — одним своим видом. Может быть, поношенным старым платьем, руками, усталыми от шитья, которым придется тебе одной добывать для нас пропитание. Ты будешь трудиться на меня, как рабыня, потому что только рабы трудятся без оплаты.

— Твоя любовь ко мне и мое право любить тебя — разве это не высшая оплата? Пока мы любим друг друга, я смогу выдержать все.

— О, мое сокровище! Ты вынуждаешь меня совершить то, что я считаю ошибкой и чему противится мой разум. Самое правильное было бы все же нам расстаться.

— Мы предназначены судьбой друг другу. Ты в это не веришь?

— Конечно, верю. С первого взгляда я почувствовал, что встреча наша не случайна. Только еще не догадывался, какое место ты займешь в моей жизни.

— А когда ты все понял и поверил судьбе? — поинтересовалась Селина.

Квентин смущенно и как-то растерянно улыбнулся:

— Думаю, что после того, как второй раз, уже на рассвете, вошел в твою мансарду. Ты показалась мне необыкновенно красивой. Я решил поначалу, что меня обмануло слабое освещение, но в солнечных лучах ты засияла, как само солнце. — Голос его дрогнул. — С тех пор я уже любил тебя. Любовь эта вздымалась надо мной все выше, как волна над пловцом, застигнутым бурей. И нельзя выразить словами, как я страдал, воздвигая между нами все новые преграды и подготавливая твой брак и отъезд.

 — А теперь?

Ее шепот, словно легкое дуновение ветерка, достиг ушей Тивертона. Он догадался, что кроется за ее вопросом.

— Мы поженимся и отправимся в Париж.

— В Париж? — Селина вздрогнула.

— Мы успеем на утренним поезд. Я знаю, что есть экспресс на Париж в семь часов утра. Я оставлю записку Хоудриджу, где все ему объясню.

— Но тебе не обязательно… жениться на мне… — пролепетала Селина.

— Подобную идею ты уже высказывала накануне, — нахмурился Квентин. — Если ты еще раз повторишь ее, я рассержусь.

— Я не хочу… связывать тебя.

— Я уже связан. Я сам привязал тебя к себе крепчайшими узами, какие только существуют на свете. Я жажду обладать тобой, и не просто как женщиной, а как своей супругой. И не произноси по этому поводу глупостей, Селина. Стань моей женой и, если господь соизволит, стань… матерью моих детей.

Они лежали рядом на постели, ее головка примостилась на его плече. Он еще не осмеливался целовать ее плечи и грудь, довольствовался только тем, что погружал губы в золото ее волос.

Сквозь тонкую ткань он ощущал биение ее сердца. Их сердца бились в унисон.

— Ты больше… не злишься на меня? — спросила она.

— Один только раз я разозлился по-настоящему и даже оскорбился… это когда ты предложила мне себя в любовницы… Я способен на многие неблаговидные поступки, но не на подобное святотатство. И в твоих глазах я уронил бы себя.

— Прости… я сожалею, что у меня это вырвалось.