У нее заблестели глаза, когда она увидела, сколько золота выложено на столе перед каждым игроком. Она также отметила с горечью, что перед Тивертоном лежит самая маленькая кучка монет.

Селина вслушивалась в тихие мужские голоса, называющие последовательно какие-то цифры, — занятие это выглядело внешне монотонным, но постепенно возникало ощущение, что напряжение нарастает.

Голос Квентина был начисто лишен эмоций, зато его партнер-француз позволял себе некоторые всплески азарта, когда они выигрывали, или выказывал свою неуверенность при плохой сдаче.

Селина также обратила внимание, что по мере того, как время шло, некоторые игроки расслаблялись и выдавали себя пусть ничтожными и малозаметными, но все же видимыми проявлениями истинных своих чувств.

Кто-то постукивал пальцами по столу в момент нерешительности, у одного из игроков начинало дрожать веко, когда ему шла хорошая карта, другой судорожно сглатывал, третий — ерзал на стуле.

Только барон выглядел абсолютно невозмутимым, и Квентин вел себя ему под стать, и никакой наблюдатель не мог угадать, о чем они думают и что переживают.

Прошел час, затем второй. В перерыве между сдачами слуги вносили напитки и бутерброды и предлагали их игрокам.

В начале третьего часа игры горка золотых монет перед Квентином заметно выросла.

Селина встала, как только барон начал сдавать, и вышла из комнаты. Отыскав в холле лакея, она спросила, как пройти в туалетную комнату.

Мальчик-слуга провел ее наверх, открыл одну из дверей, выходящих на просторную лестничную площадку.

Спальня ошеломила Селину своим убранством. Занавеси были расшиты золотом, мебель тяжелая, дорогая, солидная, в истинно немецком стиле.

Рядом со спальней располагалась ванная комната, в которой Селина обнаружила три двери. Одна вела в спальню, другая выходила на лестничную площадку. А третья? Куда вела третья дверь?

Селина помыла и вытерла руки, затем тихонько приоткрыла третью дверь.

За ней была еще одна спальня, по всей видимости занимаемая кем-то, кто постоянно жил у барона, или, наоборот, первая спальня была гостевая, а в этой ночевал сам хозяин дома.

Газовый свет был притушен, но можно было разглядеть громадную, уродливую кровать, туалетный стол с круглым зеркалом. Одну стену полностью загораживал невероятных размеров платяной шкаф.

Селина проверила ручку двери, ведущей из этой спальни на лестницу. Дверь была заперта.

Девушка прошлась по комнате. Она уже придумала, что, если кто-то ее обнаружит здесь, она скажет, что искала гребень или щетку для волос.

Подойдя к туалетному столику, Селина обнаружила там щетки, на ручках которых были выгравированы те же гербы, что и на пуговицах ливрейных лакеев. Значит, спальня принадлежала самому барону.

Все туалетные принадлежности — флаконы, баночки с пилюлями — были разложены и расставлены на столике в идеальном порядке, с педантичностью, свойственной барону. Селина заметила среди прочих предметов две пары очков.

«Какой запасливый человек, — подумала она. — Вероятно, у него настолько слабое зрение, что без очков он даже не может разглядеть карты!»

Она взглянула на себя в зеркало и осталась вполне довольна своим видом.

«Как хорошо, что у меня хорошее зрение! — продолжала размышлять она. — Должно быть, для женщины большое огорчение, если она вынуждена носить очки».

Селина вспомнила, что, по словам Тивертона, мадам Летесснер пользовалась лорнетом. «Когда я буду старой, я тоже заведу лорнет. Он гораздо симпатичнее, чем очки».

Тут она не удержалась, взяла пару очков барона и водрузила их себе на нос. Они явно выглядели там неуместно.

Но когда девушка посмотрела сквозь них, то обнаружила, что они из простого стекла. Зрение барона вовсе не нуждалось в улучшении. Селина не ощутила никакой разницы — в очках или без них.

«Вероятно, они предназначены только для чтения», — решила она.

Селина взглянула на этикетку бутылочки с пилюлями, рассчитывая, что надпись на ней станет разборчивей, а буквы крупнее. Ничего подобного не произошло. Тогда зачем барону вообще эти очки?

Позади бутылочек с аптечными наклейками Селина случайно заметила тоненькую кисточку. Интересно, для чего барон использует ее?

Он не из тех, кто занимается живописью. Во всяком случае, не похоже, чтобы он обладал подобными пристрастиями. Правда, она помнила, как ее матушка такой же кисточкой чернила себе брови перед тем, как отправиться куда-нибудь с важным визитом.

«Лицо без бровей выглядит совсем невыразительным, — говорила она дочери. — Но только не выдай меня отцу. Он не любит, когда я крашусь».

Но уж барону такое занятие и вовсе не пристало.

И тут Селина обнаружила, что кончик кисти слегка светится в полутемной комнате. Это озадачило ее. Вдобавок она разглядела, что пилюли в одной из баночек тоже испускают слабое свечение. Чтобы разглядеть их как следует, она сняла мешающие ей очки, и тут же свечение исчезло. И кисточки, и пилюли выглядели обычно.

Снова она надела очки и теперь уже убедилась, что сделала важное открытие.

Селина поспешно выдвинула ящичек туалетного стола. Там были сложены галстуки, стопки носовых платков, а на самом дне лежали колоды карт.

Большинство были в запечатанной обертке, но две — только перетянуты круглой резинкой. Там же была еще одна кисточка и баночка с клеем.

Селина обследовала карты сперва без очков, а затем с очками на носу. В центре некоторых карт были крохотные светящиеся точки.

Она повертела их в руках — карты были явно меченые.

Забрав очки, она устремилась бегом из спальни обратно в ванную комнату, прикрыв за собой дверь. Там она спрятала очки в свой изящный голубой ридикюль и поспешила вернуться в салон.

Игроки даже не повернули головы, когда она входила. Селина села на прежнее место у камина, взяла газету, украдкой бросила взгляд на часы. Близился первый час ночи.

Еще через четверть часа, когда в игре был сделан перерыв и лакеи внесли напитки и бутерброды, барон сказал:

— Я думаю, мы сыграем еще три раза, а потом позволим Тивертону покинуть нас, чтобы проводить сестру домой. У меня такое чувство, что очаровательная леди заскучала.

Селина встала и подошла к столу.

— Мне было интересно наблюдать за вами издали, — сказала она. — Разрешите мне сделать то же самое вблизи.

— С огромным удовольствием, — стараясь выглядеть безупречно галантным, произнес барон.

Он глотнул вина, потом снял очки и тщательно протер их платком. Закончив эту процедуру, он спрятал очки в карман, но затем, через какой-то момент, вновь достал их.

Селина могла поклясться, что это другие очки.

Она обратилась к Тивертону.

— У тебя покраснели глаза от напряжения, Квентин, — произнесла она достаточно громко тоном заботливой сестры. — Если ты не наденешь свои очки, у тебя снова заболит голова. Надень их, пожалуйста, иначе утром ты будешь мучиться от мигрени.

Сказав это, она ловко изобразила, что вынимает из его кармана очки, которые на самом деле достала из ридикюля. Одновременно, она коснулась его руки, предупреждая, чтобы он не вздумал возражать.

Тивертон, однако, был достаточно сообразителен, чтобы понять, что у нее были причины для подобных манипуляций.

— Ты хлопочешь обо мне, словно надоедливая супруга, — добродушно пошутил он и, покорно приняв от нее очки, водрузил их себе на нос.

Барон, занятый беседой с одним из гостей, не обратил на их диалог особого внимания. Он вскрыл новую колоду и спросил:

— Ну как? Мы готовы?

Селина возвратилась на свое прежнее место.

Она решила, что было бы неразумно ей оставаться возле Квентина, но волнение ее нарастало. Она была уверена, что Квентин уже обратил внимание на светящиеся точки на картах, которые каждый из играющих развернул веером перед собой.

Буквально через мгновение Тивертон положил карты на стол и прикрыл их ладонью.

Барон стал повышать ставки, причем называемые цифры показались Селине астрономическими.

Один за одним другие игроки пасовали, пока на поле брани не остались только двое — Квентин Тивертон и барон.

Сражение длилось долго, ставки все росли, и вдруг Селина услышала, как барон что-то произнес в гневе и бросил карты на стол. Квентин выиграл.

Дважды еще повторилось то же самое, и дважды Квентин одерживал победу.

— Я не могу понять… — проворчал барон. — Удача, кажется, мне изменила!

Несомненно, он был выведен из себя, так как резко встал, с шумом отодвинул стул и с пренебрежительной миной на лице отошел от стола.

— Вы не должны сердиться на Тивертона за то, что он наконец взял реванш, — заметил француз. — Ведь два раза он был в крупном проигрыше.

Больших усилий стоило барону скрыть свое недовольство. Он произнес явно неохотно:

— Да-да, конечно! Все справедливо. Не повторим ли мы игру сегодня вечером?

Квентин Тивертон сгреб часть выигранного золота в платок и завязал концы. Узел получился внушительных размеров. Селина сказала:

— Может быть, какие-то монеты поместятся в мой ридикюль?

Он заполнил ее ридикюль и доверху набил свои карманы.

— Приятный был вечер, барон, — сказал он. — Невозможно описать словами, какое удовольствие я получил…

— Вы придете на следующую игру? — прервал его барон.

Это был скорее не вопрос, а утверждение.

— Не ручаюсь, — ответил Квентин. — Мне кажется, что я слишком мало времени уделяю моей бедной маленькой сестричке. Я слишком забросил ее, и она скучает. Мы получили множество приглашений на званые вечера, и было бы с нашей стороны непростительно пренебречь ими.

— Если вы не сможете сегодня, то я жду вас завтра.

Повелительный тон барона был почти оскорбителен. Но Квентин лишь улыбнулся: