Он собрался было вернуться к теплу и комфорту, созданному горящим камином, но услышал за стеной душераздирающие рыдания. В этом плаче было столько боли и безутешного горя, что казалось, будто несчастное создание находится на последнем пределе отчаяния.

Молодой человек помедлил немного, а затем решительно шагнул обратно к камину.

«Все это меня совершенно не касается», — убеждал он самого себя.

Но выносить такие щемящие душу звуки и оставаться спокойным, пребывая в бездействии, было невозможно.

Комната была слишком мала, чтобы даже в дальнем ее углу он мог избавиться от неприятного ощущения, что совсем рядом разыгрывается трагедия. Надежды на сон он уже напрочь лишился. Если плач будет продолжаться и дальше, его ждет тягостная, воистину жуткая ночь.

Еще несколько минут джентльмен колебался, потом взял с каминной полки свечу, открыл дверь и вышел в коридор.

Приблизившись к соседней двери, он увидел, что в замочной скважине торчит ключ.

Следовательно, покидая комнату, женщина повернула его в замке. Несчастная, что безудержно рыдала в комнате, к тому же еще была и заперта.

Джентльмен не сразу решился постучать и сделал это весьма осторожно.

Плач в то же мгновение прекратился. Внезапно наступило молчание.

Он тихонько постучал вторично и, не получив никакого ответа, повернул ключ и приоткрыл дверь.

Комната в точности походила на его номер, за исключением лишь того, что в камине не было огня. На столике у кровати теплился слабый огонек свечи. Свеча, которую джентльмен принес с собой, добавила освещения, и он разглядел на кровати скорчившуюся маленькую фигурку.

Сперва он подумал, что это ребенок, но, когда над подушкой приподнялась головка, его встретил взгляд огромных, полных слез глаз на распухшем от рыданий и все же сохранившем свою прелесть миниатюрном и изящно очерченном личике.

Слезы струились по бледным девичьим щекам, пышные волосы в беспорядке разметались по плечам.

— Что… что вы хотите? Кто вы?

Несомненно, девушка испугалась, и джентльмен поспешил с ответом:

— Не бойтесь. Я только зашел узнать, могу ли я чем-то помочь.

Девушка глубоко вздохнула, сглотнула слезы и произнесла потерянно:

— Никто… никто мне не поможет…

— Вы уверены? — спросил джентльмен.

— Да! Да! Уверена! — Голосок ее сорвался, словно лопнула какая-то струнка.

Джентльмен выдержал паузу, потом заговорил вновь:

— Так как, по-видимому, мы соотечественники и оба находимся вдали от Англии, не следует ли нам обсудить совместно возникшую проблему? Мне кажется что в этом есть некоторый смысл.

Ему показалось, что слабая тень надежды мелькнула в ее глазах, но, вероятно, он ошибся, потому что девушка заявила с отчаянной решимостью:

— Вы… очень добры, но не сможете мне помочь… Все бесполезно!

Джентльмен самоуверенно улыбнулся:

— В моем характере есть одна странная черта — во мне зарождается протест, когда говорят, что какая-либо проблема неразрешима. Я убежден, что из любого трудного положения найдется выход, если только взяться за дело с умом.

Кажется, ему удалось заронить в душу девушки искру надежды. Во всяком случае, она уставилась на него, явно размышляя, достоин ли он ее доверия.

— Я обещаю вам, — тихо, но твердо сказал он, — что, если вы пожелаете, чтобы я удалился и оставил вас одну, я тотчас же подчинюсь. Однако, если ваш горестный плач не прекратится, я там, за стенкой, не смогу уснуть.

— Вы… вы слышали… то, что здесь говорилось? — подавленно осведомилась она.

— Слышал… к сожалению, — признался он. — Здесь такие тонкие стены.

— Я не имею права… взваливать на вас свои проблемы… Я…

— Как я уже сказал, мы соотечественники, и поэтому мне очень хотелось бы знать, по какой причине с вами обращаются так жестоко.

Джентльмен окинул мимолетным взглядом ее фигурку, а в ее ответном жесте выразилось явное смущение.

На девушке была только легкая ночная рубашка с длинными рукавами, застегнутая у горла. На белой ткани явственно проступали кровавые полосы, причиненные беспощадными ударами хлыста.

— Мне кажется, — заявил джентльмен хладнокровно, тоном, не допускающим никаких возражений, что вам лучше избавиться от этого… несколько испорченного одеяния и укрыться одеялом. К тому же вы согреетесь. По-моему, здесь нестерпимо холодно. Я отвернусь, пока вы займетесь этим, а затем вы сможете рассказать мне, за какой проступок вас подвергли столь суровому наказанию.

Как он сказал, так и сделал. Стоя, отвернувшись к двери и сам начиная зябнуть, он с тоской вспоминал об уютном камине в своей комнате.

Легкие шорохи за его спиной быстро затихли, и голосок, по-прежнему испуганный, дрожащий, поведал:

— Я… уже готова.

Джентльмен повернулся, шагнул к камину, водрузил свечу на ледяную каминную полку, поискал взглядом стул, на который мог бы присесть, но единственный этот предмет мебели был занят девичьей одеждой.

Тогда он скромно уселся на самый краешек постели.

Девушка же закуталась одеялом до подбородка. Головка ее в обрамлении спутанных волос наводила на мысль о каких-то сказочных маленьких существах, живущих в лесу.

— Теперь рассказывайте! — сказал он. — Как вы очутились в такой ситуации?

Задав этот вопрос, молодой человек принялся разглядывать ее заплаканное личико, которое, впрочем, показалось ему весьма привлекательным. Он вынужден был признаться самому себе, что давно не встречал такую миловидную особу.

Кожа девушки была белее алебастра, носик маленький, но совершенной формы, глазки голубые как море в безоблачный день, губки, сейчас еще в страхе подрагивающие, были бы, наверное, тоже хороши когда улыбались.

— Как ваше имя? — настаивал джентльмен.

— Мое имя… — в раздумье переспросила она, словно ответ на этот самый обычный вопрос вызвал у нее затруднения. — Я Селина Вэйд.

— А я Квентин Тивертон. Вот мы и познакомились.

Он улыбнулся, а улыбку его все женщины находили неотразимо чарующей. Он извлекал из нее пользу для себя в самых разных случаях, начиная с раннего детства.

— Вы правда… желаете, чтобы я рассказала вам о себе? — с сомнением в голосе переспросила Селина.

— Я вынужден просить вас сделать это, — откликнулся Квентин Тивертон, — иначе я проведу всю ночь без сна, мучаясь от любопытства.

— Вы… вы… будете шокированы… узнав правду.

Вновь улыбка заиграла в уголках рта мистера Тивертона.

— Поверьте, мисс Вэйд, ничто на свете не способно меня шокировать.

Селина прерывисто вздохнула и откинулась на подушки, но тотчас же вновь выпрямилась. Раны от побоев на спине явно причинили ей сильную боль.

— Как посмел кто-то подвергнуть вас такому наказанию? — воскликнул Квентин Тивертон.

— Я сама… во всем виновата… — ответила Селина. — Но я не смогла поступить иначе… У меня действительно не было иного выхода.

— Я верю вам, — кивнул Квентин Тивертон. — Но все же сперва хотел бы узнать, во что я поверил.

Он опять прибегнул к верному средству, то есть к улыбке, и обнаружил, к своей радости, что Селина понемногу стала успокаиваться.

— Все это так… невероятно. Когда мисс Девилин предложила мне сопровождать ее во Францию, я думала, что меня ждет… волнующее приключение, и не более того. Разве можно было предугадать… что все обернется… столь ужасно.

— Кто она такая, эта мисс Девилин? — поинтересовался Квентин Тивертон.

— Я встретила ее в агентстве по найму, — объяснила Селина.

— Начните, пожалуйста, с самого начала, — попросил Тивертон. — Кто ваши родители и откуда вы сами?

— Мои родители умерли. А жили мы в Литтл-Кобхэме в Сюррее.

— Я знаю, где это, — кивнул Квентин Тивертон. — Чем занимался ваш отец?

— У него было небольшое поместье, которое он приобрел после ухода из армии. Он был полковником, служил в одиннадцатом гусарском…

Квентин Тивертон молчаливыми кивками подбадривал Селину, и она продолжила:

— Он получал пенсию, у мамы тоже было немного собственных денег. Но после кончины папеньки пенсия уже не выплачивалась, маленький капитал к тому времени тоже был весь истрачен, и… ничего не осталось.

— А дом разве не принадлежал вам?

— Я считала, что принадлежал, но… оказалось, что он был заложен.

Селина печально вздохнула.

— Я всегда была уверена, что буду жить в собственном доме, даже если б с папенькой что-то и случилось. Я могла бы пригласить какую-нибудь родственницу жить у меня и делить со мной расходы, но… узнала, что родительский дом — уже не мой…

Она настолько трогательно поведала об этой вполне обычной житейской драме, что у Тивертона защемило сердце.

— И что было потом?

— Мой дядя сказал, что может приютить меня, но на самом деле он этого не хотел. Он священник — жалованье у него крохотное, и он сам едва сводит концы с концами.

Селина слегка развела руками, как бы подчеркнув жестом всю безысходность тогдашнего своего положения.

— Когда я заявила дядюшке, что намерена искать работу, он, по-моему, был доволен. Итак, я отправилась в Лондон.

— Одна? — удивился Тивертон.

— Меня некому было сопровождать, — ответила Селина. — Дядя Бертрам не мог оставить свой приход.

— Я понимаю. Продолжайте.

— Я, конечно, знала, что мне следует первым делом обратиться в бюро по найму. Я надеялась, что они там мне посоветуют, на какую работу я могу рассчитывать. Я… мне кажется, что особыми талантами я не обладаю.

Глядя на ее личико и любуясь огромными выразительными глазами, Тивертон не мог не подумать, что девушке с такой внешностью нет надобности иметь еще к тому же какие-то выдающиеся таланты.

Однако он удержался от замечаний по этому поводу, желая поскорее узнать до конца историю Селины.