— Выпьем за Гарри! — весело провозгласил Лайонел, подняв стакан. Он, кажется, не заметил, что никто не присоединился к его тосту. — Успеха тебе, сын. — Он опрокинул стакан и только тогда заметил, что он пуст. — Черт возьми, — буркнул он. — Как неловко получилось.

Гарри сгорбился на своем стуле. В то же время он почувствовал какой-то неприятный зуд в ногах, словно они были готовы бежать.

— Когда ты уезжаешь? — спросил Лайонел, наполнив стакан.

Себастьян взглянул на Гарри и сказал:

— Я должен явиться в полк на следующей неделе.

— Значит, и я должен быть там в то же самое время, — сказал Гарри, обращаясь к отцу. — Мне понадобятся деньги, чтобы выкупить офицерский патент.

— Разумеется, — ответил Лайонел, инстинктивно подчиняясь командному тону Гарри. — Что ж. — Он посмотрел в пол, потом взглянул на жену.

Катарина смотрела в окно.

— Рад был всех вас увидеть, — сказал сэр Лайонел, поставил на столик стакан и направился к двери, сбившись с шага всего один раз.

Гарри наблюдал за уходом отца со странной отстраненностью. Он, конечно, предполагал и раньше, что такое может произойти. Не то, что он пойдет в армию, а что вообще уедет из дому. Он не раз представлял себе, как, готовясь к отъезду в университет, он погрузит свои вещи в их семейную карету и укатит. Но воображение подсказывало ему всякого рода драматические сцены — от диких жестикуляций до холодных, безразличных взглядов. Самыми любимыми из этих сцен было швыряние об стены бутылок. Самых дорогих, привезенных контрабандным путем из Франции. Неужели отец и дальше будет поддерживать лягушатников, покупая у них вино, в то время как его сын будет встречаться с ними на поле боя?

Гарри смотрел на закрытую дверь и думал о том, что это уже не имеет значения. Здесь ему делать нечего.

Он покончил с этим домом, с этой семьей, со всеми ночами, когда он тащил отца в его спальню и осторожно укладывал на бок, чтобы он не захлебнулся, если его начнет рвать.

Всему конец.

Но почему-то внутри у него было пусто. Его отъезд ничем не будет отмечен.

И только много лет спустя он поймет, что его одурачили.


Глава 1

— Говорят, что он убил свою невесту.

Этого было достаточно, чтобы леди Оливия Бевелсток перестала размешивать сахар в своей чашке.

— Кто? — спросила она, потому что, честно говоря, она не прислушивалась к разговору.

— Сэр Гарри Валентайн. Ваш новый сосед.

Оливия внимательно посмотрела на своих подруг — сначала на Энн Бакстон, а потом на Мэри Кэдоган, которая энергично кивала.

— Вы, наверное, шутите, — сказала Оливия, хотя точно знала, что Энн никогда не стала бы так шутить. Сплетни были источником ее жизненной энергии.

— Он действительно ваш новый сосед, — сказала Филомена Уэйнклиф.

Оливия отпила глоток чая, главным образом для того, чтобы сохранить свое обычное выражение лица — нечто среднее между раздражением и недоверием.

— Я имела в виду, что она шутит сказав, что он кого-то убил, — сказала она с не свойственной ей терпеливостью.

— О! — Филомена взяла печенье, — Извини.

— Я убеждена, что слышала, что он убил свою невесту, — настаивала Энн.

— Если он кого-нибудь убил, он сидел бы в тюрьме, — возразила Оливия.

— Может быть, они не смогли это доказать.

Оливия слегка скосила взгляд налево, где за толстой каменной стеной, десятью футами свежего весеннего воздуха и еще одной толстой стеной — на этот раз кирпичной — находился недавно арендованный сэром Гарри Валентайном дом, как раз к югу от ее собственного.

Остальные три девушки проследили за ее взглядом, так что Оливия почувствовала себя глупо.

— Никого он не убивал, — твердо заявила Оливия.

— Откуда ты знаешь? — не сдавалась Энн.

Мэри кивнула.

— Потому что не убивал. Он не жил бы через дом от меня в таком престижном квартале, как Мейфэр, если бы кого-нибудь убил.

— Может быть, они не смогли это доказать, — повторила Энн.

Мэри кивнула.

Филомена съела еще одно печенье.

Уголки губ Оливии чуть приподнялись в улыбке. Не следует хмуриться. На часах всего четыре. Девушки приехали к ней с визитом час назад, и все это время они болтали о том, о сем, сплетничали, обсуждали свои наряды для предстоящих трех светских мероприятий. Они встречались раз в неделю, и Оливия любила общаться с ними, даже если их беседе не хватало живости, которой она так наслаждалась, беседуя со своей самой близкой подругой Мирандой, урожденной Чивер, а теперь — Бевелсток.

Да, Миранда вышла замуж за брата Оливии. Это было хорошо. Даже великолепно. Они были подругами с самого раннего детства, а теперь они будут сестрами до конца своих дней. Однако это означало, что Миранда уже не была незамужней девушкой, и ей требовалось знать много такого, о чем девушкам знать не положено.

Будучи девушкой, Миранда всегда придерживалась правил для незамужних леди, составленных Оливией Бевелсток.

Эти правила включали такие требования:

носить платья в пастельных тонах (и это особенно приятно, когда эти тона идут к вашему цвету лица);

часто улыбаться и держать своё мнение при себе;

слушаться своих родителей, а в случае непослушания не роптать на последствия;

найти себе мужа, который не будет постоянно говорить, чего должна или чего не должна делать его жена.

В голову Оливии часто приходили неожиданные и странные идеи, поэтому она часто ловила себя на том, что не слушает, что говорят другие. И иногда высказывала вслух то, что должна была держать при себе. Честно говоря, прошло уже два года с тех пор, когда она назвала сэра Роберта Кента великовозрастным индюком, и это было гораздо менее обидным, чем остальные прозвища, которые были у нее на уме.

Теперь, когда Миранда вышла замуж, она должна была поступать как замужняя леди. Оливии очень хотелось бы составить для Миранды перечень тех правил, которых она должна была придерживаться теперь. Но только никто (даже Миранда — за что Оливия до сих пор ее еще не простила) не мог ей подсказать, что должны делать замужние леди, кроме того, что им не обязательно носить одежду пастельных тонов, что они не нуждаются в том, чтобы их везде и всегда кто-то сопровождал, и что они должны в разумные промежутки времени рожать младенцев.

Относительно последнего пункта у Оливии были вопросы, но каждый раз, когда она хотела получить на них ответ, ее мать спешно выходила из комнаты.

Но вернемся к Миранде. Она родила девочку — очаровательную малышку Кэролайн, племянницу Оливии, — у которой она оказалась в полном подчинении, а сейчас собиралась родить второго ребенка, а это означало, что она не могла участвовать в еженедельной болтовне подруг. А поскольку Оливии нравилась болтовня — а также сплетни и разговоры о моде, — она все чаще проводила время с Энн, Мэри и Филоменой. И хотя сплетни обычно были интересными и никогда — злобными, разговоры с подругами все же частенько бывали глупыми. Как, например, сейчас.

— А кто это «они»? — спросила Оливия.

— Они? — отозвалась Энн.

— Они. Люди, утверждающие, что мой сосед якобы убил свою невесту?

Энн посмотрела на Мэри:

— Ты можешь вспомнить?

Мэри покачала головой:

— Нет, не помню. Может быть, это была Сара Форсайт?

— Нет, — вмешалась Филомена, убежденно качая головой. — Это была не Сара. Она вернулась из Бата всего два дня назад. Может, Либби Локвуд?

— Нет, не Либби, — сказала Энн. — Если бы это была Либби, я бы запомнила.

— Вот об этом я и говорю, — заметила Оливия. — Вы не знаете, кто это сказал. Никто из нас не знает.

— Но я же это не придумала, — немного обиженно сказала Энн.

— Я и не говорила этого. Я никогда бы про тебя такое не подумала. — Это было правдой. Энн всегда повторяла то, что говорилось в ее присутствии, но она никогда ничего не придумывала. Оливия задумалась, собираясь с мыслями. — Вы не считаете, что такого рода слух хочется проверить?

Три пары глаз уставились на Оливию в полном недоумении.

Оливия попыталась зайти с другой стороны:

— Хотя бы ради вашей собственной безопасности. Если это правда…

— Так ты думаешь, что это правда? — спросила Энн таким тоном, будто поймала Оливию на слове.

— Нет. — «Боже упаси». — Но если бы это было так, то он, конечно, не был бы человеком, с которым нам захотелось бы общаться, не правда ли?

Это заявление было встречено продолжительным молчанием, которое в конце концов нарушила Филомена:

— Моя мать уже предупредила меня, чтобы я его избегала.

— Именно поэтому, — продолжила Оливия, чувствуя себя так, словно с трудом пробирается через грязь, — мы должны убедиться, что слух верный. Но если это неправда…

— Он очень красивый, — сказала Мэри и добавила: — Очень.

Оливия моргнула, стараясь проследить за мыслью Мэри.

— Я его никогда не видела, — призналась Филомена.

— Он носит только черное, — сказала Мэри как бы по секрету.

— А я его видела в темно-синем, — возразила Энн.

— Он одевается только в темные тона, — сказала Мэри, бросив на Энн раздраженный взгляд. — А его глаза… Их взгляд прожигает насквозь.

— А какого они цвета? — спросила Оливия, представив себе все возможные оттенки — красные, желтые, оранжевые…

— Голубые.

— Серые, — сказала Энн.

— Серо-голубые. Но взгляд пронзительный.

— А волосы? Какого они цвета? — спросила Оливия, решив, что это важная деталь, которую они упустили.

— Темно-каштановые, — сказали подруги в унисон.

— Такие же, как у меня? — поинтересовалась Филомена, потрогав свои локоны.