— Если кто-нибудь и сошел с ума, думаю, это вы. Очевидно, вы ненавидите моего опекуна, хотя он дал вам положение, которое вам нравится. Никто не мог быть добрее и великодушнее к вам, однако вы оскорбляете его. Не думаю, что это достойно джентльмена.

Адриан поднял руку к разгоряченному лбу. Все это было очень трудно для него.

— Я не могу заставить вас понять, — в отчаянии сказал он. — Герцог не тот человек, который может быть опекуном молодой невинной девушки.

— Почему? — яростно спросила Равелла, и Адриан, не сумев сдержать свой нрав, ответил правдиво:

— Потому что он плохой, злой и ни одна порядочная женщина не может ему доверять. Я не просто повторяю сплетни прислуги, я говорю о том, что знаю. Я видел, как он привозил сюда женщин вашего класса — леди, и знаю, что случалось с ними, когда они возвращались в общество. Они были отвергнуты и погублены. И это же случится с вами. Вы думаете, кто-нибудь поверит в вашу историю о подопечной, когда вы живете здесь без компаньонки! Вы так молоды, не знаете света и не понимаете, что люди уже говорят о вас.

Адриан перевел дух. Он был почти так же бледен, как Равелла, глаза его сверкали.

Они смотрели друг на друга. Адриан часто дышал, Равелла же, казалось, почти не дышала. Наконец, с трудом разжимая губы, она прошептала:

— Продолжайте! Вы что-то еще хотите сказать?

— Только то, что я женюсь на вас завтра, Равелла, если вы согласитесь. Я сделаю вас счастливой, клянусь вам. Мне жаль, что я рассердился, но простая мысль о том, что о вас сплетничают, что вас осуждают и пачкают из-за такого дьявола, как герцог, делает меня сумасшедшим. Вы должны простить меня, что я так много наговорил. Выходите за меня, Равелла, выходите, и все будет хорошо.

— Я бы не вышла за вас, если бы вы были последним человеком на земле, — медленно сказала Равелла. — Я не выйду ни за кого, я сказала вам. А что до защиты, то меня защитит мой опекун.

Ее злой голос вызвал злобу и у Адриана.

— Прекрасный опекун, — насмешливо сказал он, — который забыл о вашем существовании! Вы говорите, он обещал вернуться через неделю? Если он вернется через шесть месяцев, я удивлюсь. Но и тогда он сделает это по другим причинам, а не из-за того, что нужен вам. Он забыл вас! Посмотрите правде в глаза, Равелла!

Лицо Равеллы побледнело еще сильнее. Внезапно она подняла тонкий хлыст, который держала в руке, и ударила Адриана по лицу.

— Вы лжец! — закричала она. — Лжец!

В голосе ее звучал страх и обличение. Потом, прежде чем Адриан сумел заговорить, прежде чем он понял, что случилось, Равелла повернула лошадь, пришпорила ее и помчалась к Линке как сумасшедшая.

Глава 5

Герцог развлекался. В огромном обеденном зале дома Мелкомбов более тридцати гостей сидели за обеденным столом. За стулом каждого гостя стоял лакей в бордовой с серебром ливрее. Стол был украшен золотыми подсвечниками, золотыми блюдами и, казалось, отражал свет золотых драпировок, покрывающих стены и окна. Ослепительный блеск свечей соперничал с великолепием стола.

Музыканты, скрытые за резным экраном, исполняли тихую музыку. Огромные букеты тепличных цветов стояли в каждом углу комнаты. Туберозы украшали место каждого гостя. Их экзотический аромат, аромат страсти, смешивался с запахом тонких французских духов, пропитавших носовые платки и волосы гостей.

Два чернокожих пажа стояли по обеим сторонам кресла герцога, их украшенные перьями тюрбаны казались яркими пятнами, а лица были бесстрастны.

Дамы не отличались высоким происхождением и воспитанием, но они искусно скрывали эти недостатки своей привлекательностью. Здесь не было женщины, не обладавшей особым очарованием, иначе они не получили бы приглашения на вечер.

Большинство из них были танцовщицами из оперного театра, и грация, с которой они поворачивали голову, и аристократизм их жестов могли сравниться только с красотой их глаз, губ и волос.

Справа от герцога сидела Лотти. Ее личико в форме сердечка с темными таинственными глазами и яркими алыми губами могло бы послужить моделью для русского художника.

Лотти исполняла ведущие партии в балете, но именно герцог два года назад представил ее наиболее важной публике. Она купалась в славе благодаря вниманию герцога.

Когда Лотти надоела герцогу, ей легко было найти других покровителей, но, к несчастью, она не могла забыть Мелкомба и не переставала сожалеть, что не смогла удержать его. Хотя он и не был первым мужчиной в ее жизни, временами она боялась, что он станет последним, имеющим для нее значение. В нем было что-то, что делало остальных поклонников незначительными. Впервые в жизни сердце управляло ее головой, и она знала, что готова на любые жертвы и отдала бы все, что имела, за один только взгляд герцога.

Ее покровителем теперь стал пожилой пэр, владевший поместьем на севере, которое в данный момент потребовало его внимания. Сердце Лотти затрепетало, когда она получила от герцога приглашение на обед. Последние несколько дней она обходила всех модных гадалок. Она потратила немалые суммы, чтобы призвать удачу, и в сердце ее теплилась надежда, что герцог снова захочет ее и восстановит себя как ее покровитель.

Она хорошо знала, что соперница, новенькая в труппе, сидит напротив нее. Лотти не удивилась, увидев ее на обеде, потому что знала, что герцог, ценитель красоты, не сможет не заметить привлекательность Ориэль. Она только не думала, что обе они окажутся рядом с герцогом: она справа, Ориэль слева.

Ориэль была миниатюрной и напоминала птичку. Она еще не знала тех способов приманивания, которые характерны для всех девушек балета. Красота ее была несколько необычной: ее гладкая кожа цвета магнолии и глаза, похожие на миндалины, указывали на отдаленных китайских предков. Ее тело было таким хрупким и легким, что, когда она двигалась, казалось, она танцует.

Несколько джентльменов уже добивались благосклонности Ориэль, но она еще не решилась на выбор. Лотти, наблюдая за ней, знала, что стоит герцогу поманить пальцем, как выбор будет сделан. Лотти старалась всячески привлечь внимание герцога, но, хотя он смеялся ее шуткам, глаза его не отрывались от белых плеч Ориэль.

Девушка тоже понимала это и придвинулась ближе к герцогу, наклонившись так, что низкий корсаж оливково-зеленого платья позволял видеть все очарование ее кожи.

Однако лицо герцога выражало только ленивое равнодушие. Спокойствие на его конце стола контрастировало с тем, что происходило на другом. Богатый выбор вин разрумянил щеки и развязал языки. Голоса звучали громче, визгливее, все чаще раздавался громкий смех.

Хотя Лотти пила немного, вино начало действовать и на нее. Сердце побеждало разумную и осторожную голову. Она наклонилась вперед, подперев подбородок сложенными пальцами.

— Вы не изменились, — нежно сказала она.

— Нет?

— Вы все еще выглядите как бог, скучающий, слушая молитвы верующих, а вы наблюдаете жизнь из ложи.

Герцог улыбнулся:

— Мой друг Шелли писал:


Жизнь может измениться, но не может улететь,

Надежда может пропасть, но не может умереть.

Правда может быть скрыта, но не может сгореть.

Любовь может пройти, но возвращается.

Лотти глубоко вздохнула.

— Любовь проходит, но возвращается, — повторила она. — Вы хоть иногда думаете обо мне?

Герцог пригубил вина.

— Моя дорогая Лотти, что за вопрос? Разве иначе вы были бы здесь?

— Это не то, что я имею в виду, и вы хорошо это знаете. Я стала старше и много узнала за эти последние два года. Но не напрасно ли говорить вам, что я стала намного привлекательнее, чем была, когда вы впервые увидели меня?

Герцог поднял стакан вина и отпил из него.

— Ни минуты не сомневаюсь, Лотти.

— Тогда?..

Это был вопрос. Слов было не нужно. Герцог посмотрел в глаза Лотти с расширенными зрачками, бросил взгляд на ее раскрытые губы, чтобы понять, о чем она спрашивает. Она, затаив дыхание, в напряжении ждала его ответа, как бы в том прелестном движении, которое приводило в восторг зрителей Ковент-Гардена каждый вечер.

Но прежде чем герцог успел ответить, внимание его отвлекла суматоха на другом конце стола. Лорд Руперт Давенпорт поднял сидевшую рядом с ним леди на стол. Застарелый игрок со склонностью заключать пари по любому поводу, он уговаривал сидевшего напротив джентльмена поставить сто гиней, что девушка станцует на столе, не перевернув стаканы с вином.

Лорд Руперт освободил место на столе. Ваза с персиками опрокинулась, и оранжерейные фрукты покатились среди ваз и тарелок. Хрустальные бокалы, украшенные монограммами, были поставлены в центре стола. Избранница лорда Руперта, прелестная итальянка, рожденная в Сохо, вскрикнула, когда чашка севрского сервиза упала на пол и разбилась.

— Это слишком трудно! Я не смогу! — закричала она.

Но лорд Руперт, удерживая ее на столе, доказывал:

— Клянусь, сможешь! Если ты выиграешь сто гиней, которые я на тебя поставил, я куплю тебе самое красивое кольцо, которое ты захочешь.

— Но мое платье. Оно слишком длинно!

— Так сними его, — заревел лорд Руперт и бросился снимать с нее платье, несмотря на ее визгливые протесты.

Наконец, хихикая с показной скромностью, она подняла платье выше колен и поставила ногу на перевернутый стакан. Лорд Руперт закричал, чтобы музыканты играли громче.

Лотти раздраженно прикусила нижнюю губу. Она видела подобные штучки слишком часто, чтобы проявить к ним интерес. Голые или одетые, трезвые или пьяные, на каждой вечеринке танцовщицы водружались на стол. К ее огорчению, герцог наблюдал за девушкой, и она знала, что не стоит отвлекать его в такой момент.