И Дик и Лейни покраснели, вспомнив, что случилось прошлой ночью.

– Конечно, – заверил Дик с серьезностью нашалившего озорника в воскресной школе.

– Увидимся на следующей неделе, – сказал на прощанье доктор.

Он сильно ошибался, если считал, что его предостережения облегчат жизнь Лейни. Наоборот, они сделали ее жизнь невыносимой. Дик хлопотал над ней, как мать-наседка. Он едва позволял ей самостоятельно почистить зубы. Доводил до умопомрачения, требуя быть осторожной в школе, а во время перемен даже парковал машину на противоположной стороне, чтобы наблюдать за школьным двором. И упорно игнорировал ее мольбы успокоиться.

Через три дня такой заботы она оставила учеников на попечение другой преподавательницы, которую крайне веселила ситуация, и решительно направилась через дорогу. Рывком открыла дверь машины и объявила:

– Дик, ты смешон. Все, включая меня, считают тебя психом.

– Почему ты подняла этого ребенка на качели?

Она яростно топнула ногой.

– Ты не слышишь, что я говорю?

– Это пальто достаточно теплое? Не хочу, чтобы ты подхватила простуду.

– Ладно, ты сам напросился.

– Куда ты идешь? – не выдержал он, открыв дверь, после того как Лейни ее захлопнула и, кипя гневом, пошла обратно.

– Вызвать полицию.

– И что ты им скажешь? Что твой муж беспокоится о твоем здоровье, даже если тебе на него наплевать?

– Я скажу, что извращенец в одном тренче слоняется у начальной школы. Могу добавить, что у него смешной выговор янки. Поверь, они в два счета будут здесь.

Он вернулся домой после пробежки за несколько минут до перемены в школе, накинул попавшийся под руку тренч и выбежал из дома.

Теперь он уставился на свои голые ноги, высовывавшиеся из четырехсотдолларового пальто, и виновато хихикнул.

– Эксгибиционист? Собираешься сказать им, что поймала эксгибициониста?

Он расстегнул пояс пальто и широко развел руки.

Лейни ахнула, сначала от ужаса, потом от облегчения. На нем были шорты и майка.

Дик умирал от смеха.

– Напугал тебя? Иди-ка сюда!

Он закутал в пальто их обоих и прижал Лейни к себе.

– Ты единственная, перед кем я буду обнажаться, – прорычал он ей на ухо. – Как только получу шанс!

Она вдохнула аромат его цитрусового одеколона и здорового пота.

– Я по-прежнему считаю тебя дурнем.

– И ты права. Там, где дело касается тебя и Скутера, я веду себя как человек, у которого совершенно не осталось мозгов. Боюсь, это проклятие отцовства. Тебе просто придется со мной мириться.

Мирился же он с ней, за что заслуживал ранга святого. После истории с тренчем он воздерживался от приездов в школу, но по-прежнему отслеживал каждое ее движение, чем безмерно раздражал. Кроме того, Лейни плохо себя чувствовала. Передвигалась тяжело и напоминала себе моржа. А доктор Тейлор повторял наставления и предупреждения так нудно, что ей хотелось закричать.

Вся ее досада выливалась на Дика, который выносил взрывы дурного настроения с достойной восхищения сдержанностью. Единственным, что выводило его из себя, были ее постоянные требования уехать из Арканзаса и вернуться в Нью-Йорк, где его ждал большой и сложный процесс.

– Не стоит постоянно напоминать мне о моих обязанностях, мисс Маклауд, – ехидно заметил он, когда она снова заговорила об этом после чрезвычайно тяжелого дня. Наступил конец февраля, и погода была холодной и дождливой. Ей приходилось весь день оставаться в четырех стенах вместе с двадцатью шестью гиперактивными учениками.

– Я уже практиковал закон, когда ты еще старшеклассницей не была! – добавил он, прежде чем вернуться к бумагам.

Но Лейни рвалась в бой и не желала отступать.

– Ты обманываешь клиента. Не хочу, чтобы это было на моей совести.

Дик швырнул книгу на журнальный столик и встал. Пламя камина отражалось в глазах.

– За всю карьеру я ни разу не обманул клиента. И стараюсь, чтобы он получил самую надежную защиту.

– Ты трижды переносил дату начала заседаний! – завопила она. – Я слышала твой разговор! И какие предлоги ты изобретаешь?

– Абсолютно веские. Что моя жена должна родить и я пока не могу приехать.

– Я не твоя жена.

– Рад, что ты заговорила об этом.

Он обошел журнальный столик и приблизился к Лейни.

– Я не хочу, чтобы мой ребенок родился ублюдком.

Какое гнусное слово!

Лейни съежилась.

– Не н-называй его так!

– Это тебя волнует, верно? Между прочим, стоит поволноваться, потому что именно так будут называть его все вокруг. Ты такой доли хочешь для своего ребенка?

– Нет! Конечно, нет!

– В таком случае выходи за меня!

– Не могу, – выдавила она, ломая руки.

– Почему? Потому что твоя мать выходила замуж беременной, а потом твой отец сбежал?

Он сделал еще шаг. Голос из резкого превратился в убеждающий, нежный, но категоричный и властный.

– Это их жизнь, Лейни. Она не имеет ничего общего с нашей.

– Я с самого начала говорила, что никогда не выйду замуж. Почему ты не можешь с этим смириться?

– Не хочу.

Он снова вспылил и на этот раз не стал сдерживаться.

– Что делает мысль о замужестве такой кошмарной? Ночь за ночью мы лежим обнаженные в объятиях друг друга. Терзаем друг друга ласками, пока едва не сходим с ума от желания. И все же не прекращаем любовных игр, потому что нам чертовски хорошо вдвоем.

– Не смей говорить со мной в таком тоне!

– Почему? Потому что разговоры об этом не позволяют стать подобной теме постыдной тайной? Заставляют видеть все в истинном свете? Избавляют от шор, которые стали такой же частью тебя, как отпечатки пальцев?

Он глубоко вздохнул, но это не помогло успокоиться.

– Когда мы вместе, это чистое волшебство. Я не могу дождаться следующего раза, и, клянусь Богом, ты чувствуешь то же самое. Мы редко спорим о чем-либо, если не считать этого вопроса. Я надежен финансово. Мы оба хотим лучшего для нашего ребенка, а лучшее – это присутствие обоих родителей. Так в чем ваша проблема, мисс Маклауд? А?

Его высокомерие взбесило ее.

– А твоя? Ты сорок два года прожил холостяком. С чего это вдруг тебе взбрело в голову на мне жениться? Боишься, что больше никого не найдешь? Или я вовремя подвернулась в качестве племенной кобылы? Машины для производства детей, которой предназначено снабдить тебя единственной игрушкой, которой у тебя еще нет?

– Неправда, и ты это знаешь.

Он стиснул зубы и процедил:

– Ты просто боишься любить! Трусиха!

– Я…

Она неожиданно застыла. Он не успел спросить, в чем дело, как она умоляюще протянула руку и согнулась.

– Воды отошли.

Дик воззвал ко всем божествам небесным. Подвел ее к стулу и опустился на колени.

– Это оно? Позвать мистера Тейлора?

Она кивнула, и в этот момент боль скрутила внутренности. Дик увидел, как побелело ее лицо, почувствовал, как перехватило дыхание. Он сжал ее руку, пока схватка не прошла. Как ни странно, она волновалась за него. Он выглядел так, словно был готов упасть в обморок.

Лейни коснулась его щеки.

– Звони доктору. Нужно ехать в больницу, – тихо велела она.

Последующие полчаса она помнила смутно. Дик кричал в трубку. Проклинал операторов в целом и делал грубые предложения относительно того, куда могут идти телефонистки со своими коммутаторами.

Наконец он достал ее сумку, дожидавшуюся этого момента несколько недель. Они надели пальто, нашли ключи к одной из машин – вторые куда-то исчезли – и мучительно медленно поплелись во двор.

Дик все прибавлял скорость.

– Слишком рано, правда? Насколько? Лейни, тебе больно? Насколько рано?

– На три с половиной недели.

– Три с половиной?! Почти месяц!

– Дик, умоляю, не кричи! Я, конечно, рожаю, но при этом не оглохла!

– О господи. Три с половиной недели! – простонал он, словно не слыша. – Этот чертов лекаришка! И я знал, что этот старый плут не ведает, о чем говорит! Ты, разумеется, считаешь, что я это ради красного словца. Но я вообще никогда ему не верил! Нет, я его убью!

Лейни рассмеялась. Он повернулся и уставился на нее безумными глазами.

– Вообще-то я довольна, По крайней мере, теперь ты не можешь отречься от претензий на малыша.

– Очень смешно! Очень… О боже. Снова схватка? Держись, дорогая.

Сквозь туман боли она увидела свет больничных фонарей. Самое приятное в ее жизни зрелище.

Дик умудрился добраться до больницы, ни во что не врезавшись. Ее отвезли в палату для рожениц, пока он отвечал на вопросы регистратора. Войдя к Лейни, он немедленно впал в ярость и послал за старшей медсестрой.

– Что это за палата? – злился он. – Маленькая и темная. У Лейни клаустрофобия. А эта выглядит камерой на Чертовом острове!

– Я уверена, что с вашей… э… мисс Маклауд все будет хорошо, мистер Сарджент, – заверила сестра таким понимающим тоном, что ему захотелось дать ей оплеуху.

– Вы не слушаете, – отчеканил он. – Немедленно переведите ее в другую палату. Я пройдусь по всем комнатам в этой чертовой больнице, пока не найду светлую и жизнерадостную. Ясно?

Очевидно, медсестра поняла, потому что неодобрительно поджала губы и, что-то бормоча насчет наглого хамства, все же пошла выполнять приказ. Лейни перевели в комнату с большими окнами и рядами флуоресцентных ламп. Дик запугивал сестер, угрожал доктору Тейлору дисквалификацией за неточность в установлении срока родов, метался по коридору. И только с Лейни был нежен и ласков.

Схватки длились всю ночь, и он постоянно был рядом. Держал за руку, проталкивал кусочки льда сквозь пересохшие губы, тихо разговаривал, помогал делать выученные в школе материнства упражнения.

Уже почти рассвело, когда доктор Тейлор сказал, что осталось всего несколько минут, и вышел умыться. Дик взял ее руки:

– Я назвал тебя трусихой. Пожалуйста, прости, Лейни. Ты чертовски отважная.

– Все не так уж плохо. Ты был рядом.