Маделин Уикхем - Невеста

- Мамуля, если ты хочешь знать, есть ли у Изабел парень, почему бы тебе не спросить у нее самой?

- Пожалуй,- рассеянно произнесла Оливия, как будто потеряв интерес к этой теме.- Пожалуй, я так и сделаю.

Через час они вышли из кофейни «У Марио» и направились домой. К тому времени, когда они вернутся, кухню начнут заполнять постояльцы домашней гостиницы, насмотревшиеся достопримечательностей и стершие в кровь ноги. Дом Хэвиллов на Бертрам-стрит был одним из самых популярных полупансионов Бата: туристам нравился красивый городской особнячок, со вкусом обставленный в георгианском стиле и удобно расположенный недалеко от центра; их привлекало радушие очаровательной хозяйки, любившей посудачить и умевшей превратить обычный сбор незнакомых людей в уютную вечеринку.

Полдник был самым оживленным временем в доме. Оливия обожала собирать гостей вокруг стола, за которым подавались фирменные сдобные булочки и классический английский чай с бергамотом. Она представляла постояльцев друг другу, с интересом слушала, как они провели день, рекомендовала программу развлечений на вечер и делилась свежими сплетнями о людях, которых ее клиенты никогда не знали. Если гость изъявлял желание удалиться в свою комнату и вскипятить чай в дорожном чайнике, наутро его ждал неодобрительный взгляд и холодные тосты. Оливия Хэвилл презирала дорожные чайники и чай в пакетиках и держала их в доме только ради того, чтобы ее заведение соответствовало четырем звездочкам в справочнике по домашним гостиницам Бата. Точно так же она презирала - однако в силу необходимости предоставляла своим клиентам - кабельное телевидение, вегетарианские сосиски и набор брошюр с рекламой местных парков отдыха и аттракционов. К вящему ее удовольствию, пополнять запас этих брошюр ей почти не приходилось.

- Да, чуть не забыла,- сказала Оливия, когда они свернули на Бертрам-стрит.- Пока тебя не было, приехал фотограф. Совсем молоденький!

Она порылась в сумочке в поисках ключа.

- Я думала, он приезжает завтра.

Я тоже. У этих замечательных австралийцев умер кто-то из родственников, и, на наше счастье, они срочно уехали. Иначе у нас не хватило бы места. Кстати, об Австралии…- Оливия вставила ключ в замок и распахнула дверь.- Посмотри-ка!

- Цветы! - воскликнула Милли. В прихожей стоял огромный букет сливочно-белых цветов, перевязанный темно-зеленой шелковой лентой с бантом.- Это мне? От кого?

- Прочти, что написано на карточке,- посоветовала миссис Хэвилл.

Милли взяла букет и зашуршала целлофаном в поисках карточки.

- «Славной малышке Милли,- медленно прочла она.- Мы очень горды за тебя и сожалеем, что не можем приехать на твою свадьбу. Мысленно рядом. С любовью, Бетт, Скотт и Адриан».- Милли ошеломленно посмотрела на мать.- Как мило с их стороны. Из самого Сиднея!

- Они рады за тебя, дорогая,- сказала Оливия.- Все за тебя рады. Свадьба выйдет просто чудесная!

- Какая красота! - послышался приятный голос сверху. Одна из постоялиц домашней гостиницы, женщина средних лет в свободных синих брюках и теннисных туфлях, спускалась по лестнице.- Цветы для невесты?

- И это только начало! - со смехом похвасталась Оливия.

- Ты счастливица,- обратилась к Милли гостья.

- Я знаю,- ответила та, и на ее лице расцвела довольная улыбка.- Пойду поставлю их в воду.

С букетом в руках, Милли открыла дверь в кухню и в удивлении остановилась. За столом сидел молодой человек в потертой джинсовой куртке, с темно-каштановыми волосами и в круглых очках в металлической оправе. Незнакомец читал «Гардиан».

- Добрый вечер,- вежливо поздоровалась Милли.- Вы, должно быть, фотограф.

- Привет! - отозвался парень, сворачивая газету.- Ты - Милли?

Он посмотрел на нее, и в голове у Милли промелькнуло ощущение, что они знакомы.

Где-то она уже видела этого парня.

- Александр Гилберт,- сухо представился фотограф и протянул руку. Милли любезно пожала ее.- Красивые цветы,- кивнул он в сторону букета.

- Да,- согласилась Милли, с любопытством разглядывая молодого человека.

Черт побери, где она могла его видеть? Почему его лицо отпечаталось у нее в памяти?

- Но это еще не свадебный букет, верно?

- Нет, нет.- Она слегка наклонила голову и втянула носом сладкий аромат цветов.- Его прислали наши друзья из Австралии. Очень внимательно с их стороны, учитывая, что…

Милли не договорила; ее сердце заколотилось.

- Учитывая что?

- Ничего. Я имела в виду… Пойду поставлю цветы в воду.

Милли ринулась к двери, вспотевшими ладонями сжимая шуршащий целлофан. Она вспомнила, где встречалась с этим юношей. Совершенно точно вспомнила. При мысли об этом сердце екнуло, и она стиснула зубы, заставляя себя сохранять спокойствие.

«Все в порядке,- уговаривала она себя, хватаясь за дверную ручку.- Все нормально. Только бы он меня не узнал…»

- Постой!

Голос врезался в мозг Милли, как будто парень прочел ее мысли.

Внезапно ощутив дурноту, она обернулась и увидела, что Александр, нахмурившись, внимательно разглядывает ее.

- Погоди-ка минутку! Мы с тобой не знакомы?

В тот вечер по пути домой Саймон попал в дорожную пробку. Глядя на бесконечно падающие хлопья снега и ритмичное движение «дворников», он потянулся за телефоном, чтобы позвонить Милли. Набрав первые две цифры ее номера, передумал и отключил мобильник. Хотелось услышать ее голос, представить мимику ее лица. А вдруг она занята? Вдруг не поймет, ведь его звонок - просто порыв души. А если она еще не пришла, ему наверняка придется общаться с миссис Хэвилл.

Саймону нравилось в Милли все, кроме ее матери. Оливия довольно приятная женщина, еще не утратившая привлекательности, интересная и обаятельная. Вполне понятно, почему без нее не обходилось ни одно светское мероприятие в городе. Однако ее отношение к Милли раздражало Саймона донельзя. Судя по всему, миссис Хэвилл до сих пор считала, что дочери лет пять-шесть: она помогала ей выбирать одежду, советовала надеть шарф, каждый день и каждую минуту желала знать, чем Милли занята.

И самое неприятное, по мнению Саймона, что его невеста ничуть не возражала против такого обращения. Она позволяла матери гладить ее по головке и называть «сладкой маленькой девочкой», послушно звонила домой, если задерживалась допоздна. В отличие от своей старшей сестры Изабел, которая давным-давно обзавелась собственной квартирой и покинула родительский дом, у Милли явно не наблюдалось естественного желания обрести независимость.

В результате мать по-прежнему видела в ней ребенка, а не зрелого, взрослого человека. Отец и сестра вели себя практически так же. Смеялись, когда Милли выражала свою точку зрения, подшучивали по поводу ее карьеры, все важные вопросы обсуждали без ее участия. Они отказывались замечать в ней умную, страстную женщину, какой видел ее Саймон, не желали воспринимать ее всерьез, на равных с собой.

Саймон не раз пытался завести с Милли разговор о ее семье, раскрыть ей глаза на ограничения и чрезмерную опеку со стороны близких, но она лишь пожимала плечами.

«Они вовсе не плохие люди»,- отвечала она, а если он позволял себе более жесткую критику, искренне огорчалась. Милли - слишком добродушное и любящее создание, чтобы замечать недостатки родных, думал Саймон, оставляя позади Бат и сворачивая к Пиннакл-холлу. Он любил Милли за то, что она именно такая. Однако после свадьбы, когда они станут жить вместе, все будет по-другому. У Милли сменится круг интересов, и ее семье придется с этим считаться. Она станет замужней женщиной, а потом и матерью. Хэвиллам следует признать, что Милли - больше не их маленькая девочка.

Подъехав к Пиннакл-холлу, Саймон набрал на брелке специальный код и откинулся на сиденье, ожидая, пока откроются ворота - тяжелые, железные, с резными коваными буквами, составляющими слово «Пиннакл». Из всех окон лился свет, на парковочной площадке стояло несколько машин, а в крыле, отведенном под офис, все еще кипела жизнь. Отцовский красный «мерседес» красовался прямо перед домом - здоровенный, сверкающий, кичливый автомобиль. Саймон терпеть его не мог.

Он поставил свой «гольф» в неприметном уголке и, хрустя заснеженным гравием, направился к Пиннакл-холлу. Это внушительное здание, построенное в восемнадцатом веке, в восьмидесятые годы выполняло роль роскошного отеля, дополненного комплексом развлечений и изящной пристройкой с дополнительными комнатами для гостей. Когда владельцы отеля разорились, Гарри Пиннакл выкупил его и превратил в жилой дом, отведя пристроенное крыло под штаб-квартиру своей компании. Очень удобно, не раз повторял он приезжавшим для интервью журналистам,- жить и работать за пределами Лондона. В конце концов, он уже не молод и форс ему ни к чему. За этой фразой обычно следовала пауза, потом дружный смех, Гарри довольно улыбался и нажимал на кнопку звонка, требуя еще кофе.

Обитый деревом холл был пуст и пах воском. Из-под двери, ведущей в кабинет отца, пробивалась полоска света; до Саймона донесся негромкий голос Гарри, потом взрыв приглушенного смеха. Обида, никогда полностью не оставлявшая Саймона, снова острыми иголками впилась в его кожу, и он до боли стиснул кулаки в карманах брюк.

Саймон ненавидел своего отца столько, сколько себя помнил. Гарри Пиннакл бросил семью, когда Саймону было три года, оставив мать воспитывать сына в одиночку.

Мать особо не рассказывала, как и почему распался их брак, но Саймон знал, что винить следует Гарри. Его властного, заносчивого, невыносимого отца. Спешащего жить, бурлящего идеями, невероятно удачливого отца. Успех отца - вот что Саймон ненавидел сильнее всего.