Карен Хокинс - Невеста в «шотландке»

Она не думала, что мистер Девон Сент-Джон последует за ней, — ему придется достаточно долго искать одежду.

Но все же, сердце ее стучало так, как будто оно ушло в пятки. И, возможно, в некотором смысле, так оно и было.

В конюшне, слава Богу, никого не было. Она поспешила в пустое ближайшее стойло, в чистом воздухе пахло сеном и овсом. Она прошла прямо в амуничник[1], где закрыла дверь и прислонилась к ней спиной, пытаясь успокоить дыхание, постепенно успокаиваясь.

Она всегда защищалась от приставаний гостей Килкэрна. Кэт никогда и никому не позволяла касаться ее, держать ее в своих объятиях и целовать. Этот человек просто застал ее врасплох своими сладкими речами и улыбающимися глазами. Но сейчас она будет осторожной с ним; возможно даже очень осторожной.

Разумеется, Кэт никогда не нравилось внимание испорченных друзей Малкольма, но сейчас, она почувствовала приятную дрожь возбуждения. На самом деле, она ощущала много эмоций, пока была в объятиях Девона Сент-Джона, и все они были небезопасными.

Эта мысль укрепилась в ее голове, пока она ждала, что дыхание немного успокоится, прежде чем покинуть амуничник и найти лошадь. Затем она оседлала ее и поскакала через лес и холмы так, как будто за нею гнался сам цербер.

Эта крошка пнула его. И сильно. Насмешливый интерес Девона в течение нескольких секунд перерос в изумленный гнев, сменившийся сильным раздражением после того, как она выскочила из комнаты, громко хлопнув дверью, пылая, очевидно, праведным негодованием.

В общем, и целом это был новый и крайне неприятный опыт. Женщины редко отвергали его заигрывания и уж точно никогда не пинали его ногами, перед тем как покинуть комнату.

Проклятье, что было не так с этой женщиной? Простого «нет, благодарю вас» было бы вполне достаточно. Хотя… Он потер ладонью голень, поморщившись от боли. Возможно, он чересчур крепко прижимал к себе эту малышку, слишком сильно желая побороть чертово действие проклятого кольца-талисмана. Честно говоря, он не имел в виду ничего плохого. Просто-напросто, это было осознание того, как идеально она подходила для воплощения его планов — именно здесь, в его руках — и поэтому он так не хотел обращать внимание на просьбу выпустить ее из объятий.

Конечно, большинство из знакомых ему женщин вряд ли стали бы жаловаться, подержи он их в своих объятиях даже гораздо дольше, чем несколько несчастных минут. Прояви он свой интерес, и многие остались бы там, где они были, и даже предложили бы, в свою очередь, дополнительные развлечения, чтобы разнообразить эту, восхитительно нарушающую рамки этикета, ситуацию. Но очевидно, что лондонские девицы были менее щепетильны, чем шотландские барышни. Может быть, в какой-то степени, они вели себя так из-за его положения в лондонском обществе…

Предательская мысль возникла у него в голове и захватила мысли. Что, если все женщины, которые ложились с ним в постель, делали это не потому, что это был он, а потому что он был Сент-Джон?

Он опустил взгляд на свою выступающую «конечность», как назвала символ его мужественности эта крошка, и почувствовал, как его охватывает облегчение. Возможно, его имя и служило причиной для некоторых женщин попасть к нему постель, но не оно заставляло их требовать, просить и умолять позволить им в нее вернуться.

Чувствуя себя более уверенно, Девон поднялся и начал одеваться. У него не было способности Тилтона разглаживать все складки на одежде, но, в любом случае, Девон и сам неплохо справился. Конечно, его галстук был сильно помят, но здесь, в этой глуши, кто об этом узнает? Он завязал его так хорошо, как смог, и приколол сапфировой булавкой к рубашке. Он как раз нагнулся, чтобы выловить свои сапоги из-под кровати, когда наткнулся взглядом на кольцо-талисман Сент-Джонов, — оно по-прежнему лежало на подставке для свечей, на ночном столике. Он сузил глаза, протянул руку и дотронулся до изящного серебряного ободка.

Под его пальцами кольцо было теплым и неожиданно гладким, несмотря на руны, выгравированные по кайме. По какой-то причине, ощущение гладкого металла напомнило ему ту девушку. Она вся была колючая внутри, и в тоже время удивительно мягкая на ощупь.

Он провел пальцем по изгибу ободка, мысленно погружаясь в воспоминания. Неожиданно он осознал, что поспешно отходит от столика, сжав в карманах кулаки. Черт возьми, если он не будет осторожным, то будет окольцован еще до конца дня.

Только, конечно, он будет женат не на этой дерзкой девчонке, — и не только потому, что она абсолютно не подходит, нет, гораздо более важную роль сыграет необоснованная неприязнь, которая появилась у нее к его присутствию, — доказательство тому — синяк на его голени. Он понимал, что она ранила не только ногу; пострадала также его гордость.

Девон продел руки в жилетку. Он знал, что были женщины, которые не отвечали на его заигрывания, хотя и сомневался, что у них была такая же кремовая кожа, золотисто-рыжие волосы, и, главное, отвага, как у той, которой он позволил сбежать.

Черт. Он повернулся спиной к кольцу и вытащил сапоги из-под кровати, слегка поморщившись, когда обнаружил грязь на некогда блестевшей от чистоты коже. Вздохнув, он подошел к окну и открыл его, затем перегнулся через подоконник, чтобы почистить обувь над растущими внизу зарослями, и замер на мгновение. Его легкие наполнил аромат трав и цветов, растущих в саду. Как бы плохо не велось хозяйство в Килкэрн Касл, сады были великолепны. Зелень травы напомнила ему цвет глаз той девицы, которая лягнула его.

Черт. Я опять это делаю. Судя по всему, у него обнаружилась слабость к женщинам с зелеными глазами и остроносыми туфельками. Он закрыл окно, затем поднес сапоги к свету. На них теперь не было грязи, но все же они были покрыты налетом сажи серого цвета. Тилтон бы это не одобрил.

Девон протер их полотенцем для рук, взятым с ночного столика, затем сунул ноги в сапоги и надел сюртук. Чем скорее он уложит горничную в постель, тем быстрее сможет расслабиться и перестать волноваться о том, что встретил образец женской добродетели — тот самый тип женщины, на которой мужчина чувствует себя обязанным жениться.

Женщины, от которой он, возможно, не сможет отказаться.

Судьба, может быть, и вступила в сговор против него, но она еще не уложила его на лопатки. Девон задержался на мгновение, чтобы собраться с мыслями, и вышел из своей уютной комнаты в коридор, тихонько насвистывая себе под нос.

Если Килкэрн Касл при беглом осмотре предыдущей ночью показался ему запущенным, то при свете дня он выглядел по-настоящему пришедшим в запустение. Широкий коридор каменной кладки смотрелся, на первый взгляд, выигрышно, за счет множества высоко расположенных окон, высокий потолок изгибался аркой над искусно сделанными железными канделябрами. Но более внимательный осмотр выявил наличие пыли по углам коридора, и густые наслоения паутины, которые тянулись от карнизов к подвесам канделябров. Он проследил путь особенно длинной паутины, которая спускалась прямо к одному из углов ковровой дорожки, лежащей в центре коридора. Некогда насыщенный красный цвет ковра сейчас стал неопределенно коричневым.

В общем, и целом, все это выглядело довольно-таки странно, учитывая то, насколько бережно заботился Малкольм о своих вещах, учась в Итоне, — за это над ним ни единожды смеялись сокурсники. Потребовалась вся сила его кулаков и вспыльчивый нрав, чтобы заткнуть самых надоедливых.

Потом Малкольм, само собой, женился, войдя в это, якобы «благословленное состояние духа», когда разумный, здравомыслящий человек в одно мгновение превращается в задыхающееся от трепета, витающее в облаках, непонятно откуда взявшееся существо. Девон наблюдал это превращение уже несколько раз — ни много, ни мало, у троих своих братьев.

Благодарение небесам, что он был решительно настроен, бороться с проклятием этого кольца-талисмана. Он был человеком, предпочитающим свободный образ жизни. Его нужды были простыми — радоваться жизни, изредка напиваться бренди и наслаждаться, в больших количествах, ни к чему не обязывающим сексом.

Его желудок заурчал, — Девон вздохнул, и затем начал спускаться на первый этаж. Он задавался вопросом, — подадут ли завтрак, или ему суждено самому добывать пропитание. Учитывая то, в каком состоянии находился замок, он бы не удивился, если бы на завтрак подали окорок, но сначала ему бы пришлось самому поймать и прирезать свинью, а потом разделать ее своими руками.

Безошибочное звяканье посуды, накрываемой на стол, прозвучало от самого подножия большой лестницы, развеяв его опасения. Девон пошел на звук, — его желудок заурчал громче прежнего, когда нос учуял притягательный аромат готового бекона.

Даже не подумав остановиться, он сразу же вошел в комнату. Внутри находились только два человека. Одним из них был одетый в ливрею лакея сгорбленный старик, склонившийся у буфета, где стояли тарелки с едой, над которыми поднимался пар. Он даже не обернулся, когда Девон вошел в комнату, продолжая осторожно подносить кувшин с водой к стакану.

В другой части комнаты находился еще один человек — стройный, хорошо одетый мужчина с выразительным лицом и темно-рыжими волосами. Маленькая одинокая фигура человека, сидящего на изысканном стуле за огромным блестящим столом, перед ним стояла тарелка с едой.

Мужчина как раз поднес ко рту яйцо, когда увидел вошедшего Девона. Его глаза расширились, и из руки выпала вилка.

— Чтоб меня черти на мелкие куски разодрали!