Мама плакала, кричала, давила, промывала мозги. Отец принял сторону дочери:

– Оставь ее. У девочки должно быть право выбора. Голова на плечах у нее есть. Пусть использует эту голову по назначению: сама решает, какую дорогу выбрать. Ее жизнь – это, в конце концов, ее жизнь.

И пришлось маме покориться.

Так что уехали втроем: папа, мама и брат Егорка. Осталась Света с дедом и бабушкой, которые взялись «пасти» ее, единственную, с удесятеренным старанием.

Мама регулярно приезжала, уговаривала, подлизывалась, писала письма со старыми каламбурами, типа «Жизнь дается человеку один раз, и прожить ее надо там…»

А Светка просто великолепно себя чувствовала: своя тусовка, ночные клубы, разные люди. К тому же после третьего курса ей здорово повезло: удалось устроиться переводчицей в крупную фирму на восемьсот долларов в месяц, и она чувствовала себя абсолютно финансово независимой.

Была и еще одна причина, по которой Москву оставить не получилось бы никак. Вполне даже уважительная. Называлась она – любовь. Света влюбилась на первом курсе, отчаянно, погибельно влюбилась. И все как-то странно, неправильно, не вовремя и не так, как ожидалось в мечтах, получилось у нее в этой любви.

У кого-то бывает любовь с первого взгляда, у кого-то с десятого. А у Светки получилось со стотысячного взгляда, наверное. Потому что влюбилась она в Сережку, Инкиного старшего брата. И ведь что странно: ходили с Инкой в школу с первого класса, чуть ли не каждый день бегали друг к другу в гости. Дрались с Сережкой, когда он лез в их игры. Жестко дрались, беспощадно. И никогда бы она не подумала, что при одном только его имени у нее будет щемить сердце и кружиться голова.

А получилось так. Инка в первую сентябрьскую субботу пригласила всех школьных друзей-подруг отметить начало новой, взрослой жизни. Родители постарались: накрыли очень красивый стол, произнесли приветственные речи, адресованные «племени младому, незнакомому», и отбыли на выходные на дачу, демонстрируя тем самым свое доверие к «племени» и добрую волю.

Было действительно очень весело и очень легко. Школа позади. Никаких долгов. Никаких ежедневных уроков. Счастье. Все немножко выпили. Именно немножко. Никому не хотелось напиваться и дуреть. Несколько глотков в ознаменование… Но, может быть, от того, что все было теперь так легко и свободно, Светку повело. Она даже головокружение почувствовала от слегка пригубленного легкого вина. Глупо улыбаясь, вышла она на балкон, прислонилась к кирпичной стене и с наслаждением прислушалась к вечернему шуму родного города. Тепло было по-летнему. А в душе сама собой расцветала весна. Она и не заметила, что рядом кто-то стоит, пока этот «кто-то» не взял ее осторожно за руку.

– Сережка! – тихонько выговорила она, словно в первый раз его окликнула.

– Святка! – произнес он имя, которое в хорошую минуту как-то выдумал для нее, сказав тогда, что святки – это праздники, а Светка и есть ходячий праздник.

Они обнялись и стали целоваться.

Что же это такое с ними случилось? Почему не раньше и не позже, а именно в тот вечер? Как будто брели впотьмах, и вдруг – вышло солнце, все осветило, и все стало ясно и понятно в один миг. И ничего другого просто быть уже не могло.

Как дальше продолжалось дружеское веселье, было им неведомо. Просто остались на всем белом свете, во всей черной ночи Сережа и Святка, два разных человека, которые друг без друга больше никак не могли. И не смогли бы никогда и ни за что.

Он был свой, знакомый-презнакомый. И совсем новый. Потому что отныне – любимый. Она не боялась с ним ничего. Она все знала про него.

Они тихонько просочились с балкона в гостиную. Все разбрелись кто куда. Кто-то курил на кухне, кто-то целовался. Инка в тубзике громко болтала по телефону со своим парнем, который не пришел на праздник из-за какого-то непонятного концертного турне.

Не говоря ни слова, Светка увела Сережку к себе. Все ее семейство проводило начало осени на даче. Дома было спокойно-спокойно. И на душе Светкиной царил покой. Странно: сердце колотилось не только в груди, а где-то в пятках, в висках, в горле, в кончиках пальцев. Но душа светилась спокойной радостью: она нашла свою половинку.

Они целовались, ласкали друг друга, ничего больше не было между ними той волшебной ночью. Они узнавали, не спеша и не боясь, какую радость смогут дарить друг другу, любя.

– Святочка, праздник мой вечный. – Любимый целовал ее волосы, пальцы, плечи.

– Сереженька мой…

Так они провели два дня и две ночи. Только в ласках и нежности. Немыслимо. А было. И именно так.

Сережа не спешил. Не настаивал на окончательной близости. Он любил. И вполне готов был ждать. Они были рядом-рядом, в поцелуях, задыханиях, во всей полноте и мечтах юности.

И хорошо, что все случилось так, а не иначе.

Он сказал, что они должны пожениться. И быть все время оставшейся жизнь вместе и друг для друга. Сережа гладил ее, и целовал, и любовался, и не верил своему счастью. А она… Ну разве можно описать ее блаженство, негу, гордость, ликование, страх, желание, чтоб он настоял и было все-все… И радость от того, что бережет и не настаивает. И готов ждать.

Они обещали друг другу, что станут мужем и женой. Она только просила дать ей немножко времени. Ну, до третьего курса. Ей надо было освоиться. Привыкнуть к себе повзрослевшей. К тому, что он есть. И она его любит.

Об одном только умоляла Светка своего любимого: никто не должен о них знать. До поры до времени никто знать не должен. Ни даже самая дорогая подруга Инка, ни Светкин младший братец Егорушка, ни – тем более – родители с обеих сторон.

Потом Светка даже себе не могла объяснить, почему ей так хотелось тайны. Но при мысли, что о них кто-то узнает, у нее начиналась самая настоящая паника, мистический ужас. А ведь и узнавать-то было нечего. Ну, целовались, ну, гладил он ее грудку, трепетно, любовно, нежно, как только истинно любящий мог.

Тут дело было в другом. Именно в страхе растоптать тайну. Казалось, узнают – и исчезнет любовь. Она почему-то очень стеснялась именно перед Инкой. Ну, было прежде ощущение, что Инкин братик и ее, Светкин, братик тоже. Ей в детстве ужасно хотелось, чтоб у нее был старший брат – защитник и друг. Она не раз говорила Инке, какая та счастливая, что у нее есть Сережка. Вдруг Инка решит, что она, завидуя, захотела отнять у нее брата, забрать его себе? Кончится их дружба, которой Светка так дорожила.

Все эти рассуждения являлись, конечно, полной чепухой. Почему должна была бы кончиться дружба? Что такого, что старший брат полюбил лучшую подругу сестры, которую знал с младенческих времен? Не самое ли это естественное и понятное? Однако ничего с собой поделать девушка не могла, хоть и по уши была влюблена и жизни дальнейшей без своего Сереженьки не представляла.

И вот они хранили эту тайну изо всех сил. Долго-долго. Встречались далеко от дома. Ходили в окраинные киношки, брали билеты на последний ряд и целовались, целовались.

Светлана рассказала своему духовнику о счастье любви.

– Женитесь, – посоветовал он.

– Но я же на первом курсе только, – возразила она.

– Самое страшное – погубить любовь. А учение и супружество друг другу не помеха. Любовь все преодолеет.

Она не послушалась. Словно кто-то нашептывал ей изнутри, что куда, мол, спешить, и – даже – неужели это все… Неужели эта влюбленность – первая и последняя?

Чего ей тогда не хватило? Цельности ли духовной, веры, ума?

Как бы то ни было, но произошло так, как произошло.

В конце января начались первые в ее жизни студенческие каникулы. Они с Сережкой тайно поехали к ней на дачу. Деду с бабушкой она непонятно зачем наврала, что едет в пансионат. Привычка таиться перерастала потихоньку в привычку врать, причем без всякой надобности.

Снега намело по пояс. Еле до дома от станции добрались. Потом еле растопили печку. Все равно никак не могли согреться. Разделись, залезли под перину, обнялись, дрожа. Сережкины ласки сводили Светку с ума.

– Пусть мы будем совсем-совсем вместе, – шептала она. – Прямо сейчас.

И, конечно, сдерживаться дальше было невозможно. Все и произошло. И так мощно, безогладно, безжалостно даже, как ей показалось тогда. Сережа будто забыл и себя, и ее. Он не был жестоким, нет. Но он был другим. Мужчиной. Он ее брал. Откуда-то зная, как ей будет лучше, как не причинить лишнюю боль, но при этом он становился захватчиком, а она добычей.

Света очень остро тогда ощутила, что кончилось их равноправие. Появилось желание, страсть, страх забеременеть. То есть – 33 удовольствия. Но дружеское равноправие исчезло. Может, и не навсегда. Но тогда ей, неопытной и глупой, казалось, что все прежнее кончилось той зимней январской ночью.

Сережа ничего такого не замечал. Он любил. Ждал, когда она решится объявить всем о них. Наверное, мужчины устроены правильнее женщин. По крайней мере, некоторые – точно. Светка гнула свою линию: третий курс – и ни месяцем раньше.

Ощущение исчезновения дружбы привело ее к ревности, страху, желанию уязвить и заставить его ревновать. Он, может, думает, что она так легко ему досталась?

И поделиться было не с кем. Она стеснялась пойти на исповедь, боялась, что батюшка перестанет уважать ее после того, что она сама со своей жизнью сотворила.

Тем не менее в таком смятенном состоянии Света дотянула до конца второго курса. Сережа как раз окончил свой университет и собирался в аспирантуру в Штаты. Такая тогда была главная фишка: попасть за границу и постараться там обеспечить себе легальное пребывание и карьеру. Он снова настойчиво позвал Свету замуж.

– А моя учеба? А моя карьера? – взорвалась почему-то она.

На что она тогда обиделась, ей самой было не понять. Какая-то девичья блажь. Или дефекты характера. Но вроде в итоге договорились они, что Сергей прилетит в Москву в конце декабря, они объявят всем о своем решении и подадут заявление в загс. То есть впереди у них было лето. Потом первая в их жизни долгая (на четыре месяца!) разлука… Но сначала – лето.