— Ей что, остригли волосы перед смертью?
— Нет, Фло, не остригли. С нее сняли скальп.
Сестра ждет от меня какой-то реакции, и в угоду ей я восклицаю: «Господи, помилуй!» На самом деле мне даже трудно смотреть ей в глаза. Мой взгляд скользит вверх по спирали, и приходится прилагать усилия, чтобы не пялиться поверх ее головы.
— Что поделаешь — война, — вздыхает Дезире. — На войне братья Мерсье получили разрешение не только бить и калечить, но убивать. Понимаешь? Они только в раж вошли, а им дали по рукам — все, мол, хорош. И злятся они не только потому, что мы проиграли. А потому, что война продлилась недолго… Ау, Фло? Флора-анс?
— А? — спохватываюсь я.
— Опять считаешь ворон?
Можно и так сказать. Только не ворон.
— Как же от них все работники не разбежались?
— Далеко-то не убежишь. Ловцов беглых уже нет, но собаки остались. Кухарка рассказывала, что человек пять тронулись с места, а один и вовсе к любовнице своей уехал. К белой, в каджунскую деревню. Так всех пятерых потом нашли повешенными. А у того, что с белой миловался, не хватало кой-чего.
— Надо было пожаловаться.
— Кому, Фло? — всплескивает руками сестра. — Деве Марии?
— Властям.
— Да лучше самому себе могилу вырыть. Тут вот какая штука. Говорят, будто Мерсье состоят в каком-то союзе мстителей. Вместе с ними там все должностные лица. Днем выслушают жалобу, а ночью красного петуха под стреху пустят. Обряжаются эти мстители во все белое и скачут по ночам пугать негров, а те думают, что это призраки вокруг их лачуг хороводы водят. Негры — суеверный народ.
Она умолкает и переминается с ноги на ногу, оглядываясь по сторонам. Солнце так припекает двор, что выжженная трава хрустит под ногами, а куры, нахохлившись, прячутся под кронами деревьев. Воздух вокруг служб пропитан запахами навоза, сена и раскаленной пыли. Все так привычно и просто, так буднично. В полуденные часы тьма превращается в мазок на земле, в лужицу тени, что натекла с ветвей апельсинового дерева, и страхи выгорают под слепящими лучами солнца. Но только не мои.
— Фло?
— Ну?
— Я вот что хотела спросить, — мнется сестра. — Ты как уехала в пансион, мне тоже влетело по первое число. Нора била меня и приговаривала, что это из-за меня ты продала душу сатане. И негры болтали всякое. Будто вы с Розой вызвали демона из ада и он наложил проклятие на весь наш приход… Ведь врали?
— Давай мы позже вернемся к этому разговору, — предлагаю я, но Ди скрещивает руки на груди и смотрит на меня строптиво.
— Скажи, что это враки, и вся недолга!
— Хорошо, — соглашаюсь я, — скажу. Напомни мне послезавтра.
К тому времени я сумею объяснить себе, что же означает рой бабочек, пульсирующий, хлопающий крыльями поток, который вырывается из ржавого котла и, свившись в тугую спираль, растворяется в синеве майского неба.
В «Малый Тюильри» меня сопровождает мама и Дезире, которая предусмотрительно пристраивается на козлах, подальше от мадам Селестины. Бабушка обещает подъехать попозже, уже с готовым платьем, как только Нора закончит последние стежки на подоле.
Пока мама многозначительно помалкивает, я осматриваю знакомые с детства пейзажи. Повсюду видны следы запустения: усадьбы с выбитыми стеклами и провалившимися крышами, разобранные заборы, деревья, покореженные во время бомбардировки с реки. Там, где зеленели поля, на мили тянутся пепелища. Наконец вдали показывается дубовая аллея, а за ней — белые колонны господского дома. Я привстаю, чтобы получше разглядеть усадьбу, и отмечаю, что все здесь осталось прежним, словно с моего последнего визита миновала всего неделя, а не семь лет. Это меня ничуть не радует.
— Веди себя прилично, Флоранс, — снисходит ко мне мама и засыпает меня советами.
Говорить я должна в свой черед, не утомляя мужчин болтовней, держаться скромно, но так, чтобы никто не усомнился в наличии у меня хороших манер. Поскольку Жерар Мерсье берет меня в жены, несмотря на мой сомнительный фасад, это благодеяние не должно быть забыто. В моем лице он должен обрести самую послушную и безропотную спутницу, которая будет выполнять каждое его распоряжение, как если бы то была воля Божья.
— И без глупостей, пожалуйста, — добавляет мама.
После Того Раза она считает меня червивым яблочком, потому и суетится, чтобы навести на меня глянец.
Братья встречают нас у парадного крыльца. Жерар Мерсье изменился мало, разве что стал повыше ростом и раздался в плечах. Поклон его безупречно вежлив, улыбка светится радушием, но насмешка таится в уголках алых, изящно очерченных губ, над которыми двумя росчерками темнеют усики. И демонов в глазах не стало меньше.
— Мадам Фариваль!
Жерар целует руку Селестине, и она смотрит на него, как мне кажется, с некоторым кокетством, словно это ее дебют мы будем праздновать завтра вечером.
— Ах, мой милый мальчик! Так отрадно, что мы с вами возобновили брачные переговоры. Многое ведь изменилось за эти годы. Война, разруха…
— И только слово джентльмена остается неизменным.
— Но джентльмена редко встретишь в наши окаянные дни! Не то что раньше. — Она промокает глаза платочком с черным кантом. — Вот покойный мсье Фариваль был истинным южным джентльменом, и нам всем так, так его не хватает. Если б не его гибель… — Ее голос дрожит, и последние слова тонут в потоке слез. Жерар сочувственно гладит ее по плечу.
— Ну-ну, мадам, утешьтесь. Мы тоже скорбим по мсье Эваристу, человеку безупречной жизни и высоких нравственных качеств.
Он переводит взгляд на Дезире, которая помогает кучеру снять с задка кареты наш багаж, и смотрит на нее так пристально, что она поневоле оборачивается. Из-под тиньона выбился локон, который она второпях пытается засунуть обратно. По контрасту с иссиня-черной прядью кожа Дезире кажется особенно светлой.
— Благодарю вас, Жерар, — всхлипывает мама. — Я тоже молю Бога, чтобы Он укрепил вас в свете выпавших на вашу долю испытаний. Каждый день я вспоминаю и смерть ваших родителей от лихорадки, и геройскую кончину Гастона…
— Не надо!
Гийом Мерсье стоит на крыльце, навалившись плечом на колонну, и взирает на нас сверху вниз, точно стервятник на кроликов. В отличие от брата, сохранившего мальчишескую легкость, Гийом погрузнел и состарился лет на двадцать. Лоб прорезали ранние морщины, щеки провисли брылами и противно колышутся, когда он опять выкрикивает: «Не надо!» Нечесаные волосы падают на расстегнутый воротник, кое-как прихваченный мятым шейным платком. Даже отсюда я чувствую, как от него разит перегаром вперемешку с тяжелым, кислым духом давно не мытого тела.
— Гийом тяжело воспринял смерть нашего брата, — со вздохом поясняет Жерар.
— Кто может его винить? — торопливо соглашается мама.
— Ничего, я о нем забочусь. И рад буду взять на себя все заботы о малютке Флоранс. — Жерар берет меня за руку, но не спешит ее лобызать. — Впрочем, не такая уж ты и малютка. Настоящая невеста. Моя невеста.
— Ты ничуть не изменился, Жерар, — говорю я первое, что приходит в голову. С крыльца доносится бормотание Гийома, но туда я стараюсь не смотреть.
— Да и тебя, Флоранс, я узнал бы издали. Ты очень четко выделяешься на светлом фоне, — говорит он и, пошарив в кармане, протягивает мне обтянутую шелком коробочку.
Беру ее с опаской. Прежнему Жерару, сорванцу, швырявшему в меня орехами, ничего не стоило бы засунуть в коробок таракана, чтобы послушать мои вопли. На что способен Жерар нынешний, я не могу предугадать. Наконец я поддеваю ногтем крышку, рассчитывая увидеть крем для отбеливания кожи. А вижу золотое кольцо.
— Сим я скрепляю нашу помолвку, — торжественно объявляет Жерар и кивает мне: — Надень его, милая.
Пытаюсь втиснуть в него палец, но ничего не получается. Спохватившись, снимаю перчатку и повторяю попытку, но кольцо не налезает дальше первой фаланги. Оно мне безнадежно мало. И тогда я краснею. Жарко, мучительно, до головокружения. Краснею, как в детстве, когда он потешался надо мной и приглашал братьев поучаствовать в забавах. Сейчас, как и годы назад, Жерар уверен в своей власти надо мной, и его уверенность передается мне. Я втягиваю голову в плечи.
— Экая досада! — бросает он, получив от этой сцены все, что хотел. — Выбирать кольцо мне помогала дочка ювелира, но я решил, что для леди нужно взять размером меньше.
— Хватит кукситься, Флоранс, — поджимает губы мама. — Невелика трагедия. Кольцо можно растянуть, а пока надень его на мизинец.
Вслед за Жераром и Гийомом, который шатается при ходьбе, мы попадаем в дом. Служанка докладывает, что стол накрыт к ужину, но мама сказывается больной. От тряски у нее началась мигрень, и она зовет Дезире, чтобы та помогла ей переодеться ко сну. Сегодня мадам Селестина ляжет рано, чтобы отдохнуть и набраться сил перед завтрашним балом. Я бы и рада отослать Дезире с глаз долой, но сестра, не моргнув глазом, заявляет, что в столовой она будет нужнее. Кто-то же должен прислуживать мамзель Флоранс за ужином. Благородной барышне не обойтись без камеристки. Смерив Ди таким взглядом, от которого у нее, должно быть, смерзлись внутренности, мадам Селестина поднимается наверх.
Уже знакомым маршрутом я иду в столовую. Дезире не отстает от меня ни на шаг, и я шепчу ей яростно:
— Лучше бы ты ушла!
— Еще чего! — шепчет в ответ сестра. — Я тебя не брошу. Тут такой домище, что на одном этаже не слышно, что творится на другом.
Когда мы входим в столовую, Гийом мрачнеет пуще прежнего, зато Жерар улыбается еще шире. Что же он задумал на этот раз?
— Мы заждались вас, — говорит мой жених и встает, чтобы отодвинуть мне стул.
Только тут мне бросается в глаза отсутствие прислуги. В столовой нас четверо. Дезире права: кричи не кричи, никто не придет на подмогу. Но когда вместо одного стула Жерар отодвигает два, я незаметно подталкиваю сестру к двери. «Беги отсюда!» — взывают мои глаза. Мне не составляет труда распознать, где заканчивается одна игра Жерара и начинается другая.
"Невеста Субботы" отзывы
Отзывы читателей о книге "Невеста Субботы". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "Невеста Субботы" друзьям в соцсетях.