— Он стоит за твоей спиной! — кричит Летти и колотит в дверь. — Он, демон смерти! Демон-губитель с опаленными крыльями! Потому что ты вызвала его из ада, и теперь он жаждет крови! И ты его пособница, ты! Гадина! Кто станет новой жертвой, кого еще ты ему отдашь?!

Оборачиваюсь к Джулиану, который глядит на меня во все глаза, и падаю ему на грудь, достаточно медленно, чтобы он успел меня подхватить. Обычный обморок, без бабочек. Иного пути к отступлению у меня нет.

Глава 15

— Флора? Флора, вы уже не спите?

Во всех прочитанных мною романах героиня, пробуждаясь после многодневного забытья, долго нежится на перине, разминая затекшие от бездействия конечности и восстанавливая в памяти события, предшествовавшие тому мигу, когда вокруг нее сгустилась тьма.

Мой случай безнадежен. Будит меня не участливый голос жениха — он раздается уже в ответ на мое шевеление — а нестерпимое желание ответить на зов природы. Не припоминаю, чтобы хоть одна книжная дева, отверзя вежды, бросалась на поиски ночного судна. Прислонив подушку к изголовью, присаживаюсь и скрещиваю ноги под одеялом. Чепца на мне нет, растрепанные со сна волосы липнут к вискам. Был ли у меня жар? Или Олимпия соизволила отпустить в детскую угля?

Свет за окном не выдает времени суток. Как только октябрь сменился ноябрем, солнце заиндевело и, хотя светит исправно, уже не балует лондонцев теплом. Порой мне кажется, что солнечные лучи тщательно процедили от всего, что играет и искрится, разбавили туманом, как здешнее молоко разводят водой из насоса, и уже в таком виде они проникают в дома, привнося с собой уныние столичных улиц. Перевожу взгляд на камин — он пуст, как глазница черепа. Значит, я металась в жару. А бредила или нет, станет ясно по тем взглядам, которые будут ронять на меня горничные. Если, конечно, выхаживала меня не Дезире. Ей-то ничто не внове.

Дорого бы я сейчас заплатила за то, чтобы подле меня сидела сестра — с ней не нужно чваниться. Но Джулиана без веского предлога не выдворишь. Он выпрямился на стуле, слишком низком для его длинных ног, и придерживает цилиндр на торчащих вверх коленях. По всем признакам настроен на затяжную беседу. Видимо, читали мы одни и те же романы, чтоб им в пекле сгореть!

— Сколько я проспала? — спрашиваю я, подтягивая одеяло под самый подбородок, как та сумасшедшая. Или провидица, или кто она там.

— Недолго. Я привез вас в кебе вчера вечером, но путешествие, скажу по чести, было не самым радостным. Ох, и напугали же вы меня, Флора! Ох, и напугали!

— Простите.

Раз уж он так обо мне печется, мог бы встать и подойти поближе. Пощупать мне пульс. Положить руку на лоб, проверяя, нет ли горячки. Прикоснуться ко мне хоть как-нибудь, пусть не в порыве страсти, а во имя отвлеченного, бестелесного милосердия, которое водило его рукой, когда он передавал Летти флягу с водой. Мне бы хватило. Но он держит перед собой цилиндр, сосредоточенно и цепко, словно балансирует с невидимым мячиком на глянцевом верхе. Зачем тешить себя обманом?

Только слепой не заметит, что Джулиан не испытывает ко мне ни малейшего телесного влечения. Моя нагота не способна вызвать у него иных чувств, кроме отторжения. На словах он ласков со мной, но тело его каменеет, стоит мне без спросу дотронуться до его локтя, потереться щекой о жесткое плечо, обнять его — с пристойной девице робостью, а на деле упиваясь отвагой. Мы так и не скрепили помолвку поцелуем. Возможно, оно и к лучшему, иначе я в кровь разодрала бы губы о шершавый камень.

Мистер Эверетт истинный британец. Флегматичный, как лучшие представители этой нации. По жилам медленно струится вода, соленая и пронзительно-ледяная, словно воды пролива Солент. На сердце холодными каплями оседает туман, замедляя перестук. Моя пылкость никогда не встретит отклика. И в брачную ночь, которая пройдет чинно и без лишних проволочек, как и желала бы мама, мне придется держаться начеку, чтобы ни телодвижением, ни хриплым вздохом не выдать обуревающую меня похоть.

Если, конечно, помолвка завершится брачной ночью. Не всякого прельстит брак с особой, которую уже во второй раз уличают в убийстве. Слезы струятся по щекам, и я позволяю им течь, надеясь, что хотя бы так мое тело покинет избыточная жидкость.

— Я был с вами резок? — спрашивает Джулиан, встревоженный. Он встает, оставляя цилиндр на сиденье стула, но подходит не дальше столбика у изножья кровати. Долговязый, с безупречной осанкой, он кажется двойником этого столба.

— Нет, вы со мной всегда обходительны… Даже после того, что поведала обо мне Летти.

Джулиан хмурится и сцепляет пальцы до хруста. Крупные, жесткие пальцы не дворянина, а дельца. Им сподручнее считать монеты, чем скользить по клавишам из слоновой кости и уж тем более очерчивать контуры женского тела.

— Мне остается лишь смириться и признать правоту миссис Стаут, — сокрушается Джулиан. — Летти Джонс слишком больна, чтобы оставаться в приюте. Я начну поиски лечебницы, где ее не будут окунать в ледяную воду. Рано или поздно такое заведение отыщется. Пока же я приношу вам самые искренние, самые глубокие извинения. Могу лишь догадываться, как вы оскорблены.

— Стало быть, вы ей не поверили? Всему тому, что она говорила?

— Не поверил? Дорогая Флора, когда в последний раз вы открывали газету?

— Давно, — сознаюсь я.

Со смерти матери Олимпия обращается с прессой, как цензор с непристойным романом — зачитывает нам вслух новости о войне, остальные же страницы комкает и пускает на растопку. Понятно почему.

— Я приложил все усилия, чтобы щелкоперы не трепали ваше имя на каждом углу. Но проще остановить несущийся на всех парах поезд, чем печатный станок «Таймс»! Газеты не могли не упомянуть об убийстве. Всего-то несколько строк — имя покойной и имена скорбящих родственниц, включая вас с Дезире. Ума не приложу, как Летти догадалась, что вы в числе подозреваемых!

Пожимаю плечами. Бессмысленно делиться своими догадками со скептиком, но я отлично помню, как исказилось лицо Летти, когда я вошла в комнату. Так, словно перед ней распахнулась дверь склепа и оттуда повеяло гнилью. Не могу судить, в каком обличье Летти представляет Смерть, но именно Смерть она увидела за моим левым плечом. Моего господина и неразлучного спутника.

— Кто же, в таком случае, мог ей обо мне рассказать?

— Покамест не знаю, но дознаюсь. И зачинщицу злого розыгрыша ждет строгое наказание, уж поверьте мне на слово.

Иными словами, негодницу оставят без кружки какао. Когда мы с Джулианом говорит о наказаниях, то подразумеваем совершенно разные вещи.

— Важно другое, — спохватывается визитер. — Не хотелось бы тревожить вас понапрасну, Флора, однако сейчас самое время сказать — я вышел на след убийцы.

От неожиданности я моргаю и выгляжу, наверное, преглупо. Только сейчас вспомнила, что так и не осмелилась рассказать Джулиану о ночном стрелке. Сначала уберегала сестру от новой взбучки, на которые мистер Эверетт оказался щедр, а потом испугалась за себя. Не хочу, чтобы он счел запоздалую откровенность признаком лживой натуры.

— Где вы его выследили?

— Еще не выследил, но уверен, что его поимка не за горами. В отличие от милейшего мистера Локвуда, я изначально пошел по правильному пути. Интуиция показывала мне, что нужно начать с уволенных служанок. И я не ошибся! Сразу после расчета Мари Буше и Ортанс Клерваль обратились в несколько агентств по найму, о чем в регистре были сделаны соответствующие записи. Подходящего места не находилось. Мешали рекомендации, в которых мадам Ланжерон выставила девушек в худшем свете, не поскупившись на черные краски. Отчаявшись, Мари вернулась на родину, отчалив из Дувра в Кале в августе прошлого года. Там ее следы затерялись. Учитывая обстоятельства, искать ее во Франции будет так же сложно, как иголку в полыхающем стоге сена.

— А что случилось с Ортанс?

— Раз оступившись, Ортанс уже не сумела вернуться к честной жизни. Путь ее лежал на восток — в пучину Ист-Энда. В последний раз ее видели в Уоппинге, на злосчастном большаке Рэтклифф. В одном из тамошних притонов она глушила горе ромом. Двадцать четвертого июня сего года тело несчастной было найдено в мутной воде под мостом у Нью-Грейвел-лейн.

Вздрагиваю и поплотнее стискиваю ноги. Любопытство пересиливает все другие позывы.

— Ортанс была убита точно так же, как тетя Иветт? Ударом по голове?

— Нет, иначе.

— Как?

— Этого я вам не могу сообщить. Даже не просите. — Джулиан теребит отогнутые и тщательно проглаженные уголки стоячего воротника. — Я уже видел, как на вас действуют нервные потрясения, и не хочу идти на риск. Тем более теперь, когда мне понадобится ваша помощь.

— Вы хотите, чтобы я снова вела для вас записи?

— Нет, на этот раз записи буду вести я. А вы будете задавать вопросы. Если, конечно, вы в полной мере оправились от пережитого.

— Я полностью здорова!

— Хорошо, если так. В полицейском отчете имя покойницы указали как «Гортензия Клеруэлл», — кашлянув, продолжает он, — поэтому у меня ушло так много времени, чтобы ее отыскать. Приходится наверстывать. Вчера, пока вы были без сознания, я посетил тот кабак, в котором скоротала последний вечер Ортанс. Но хозяин заведения двух слов не мог связать по-английски. Сам он выходец из Вест-Индии и обслуживает своих земляков, поэтому английским пользуется не чаще, чем я — древнегреческим. А когда мы перешли на французский, проходимец притворился, будто не понимает мой акцент! Я бы нанял одного из матросов в качестве переводчика, но тогда ничто не помешает им обжулить меня на пару. Но ведь вы сумеете поговорить с трактирщиком на его родном языке? Так, чтобы он вас понял?

— Безусловно, — киваю я и со всем пылом уверяю Джулиана, что готова приносить ему пользу… вот уже минут через пятнадцать. А пока не угодно ли ему подождать в гостиной?