Тетушкин стол щерится пустыми ящиками, и та, давешняя, ваза тоже пуста. Жадно обшариваю стол глазами, хотя на что мне рассчитывать? Письмо, конечно, вынесли вместе с другими бумагами. В чьи руки оно попадет?
Мужчины встречают меня, стоя спиной к окну, и в тени их лица кажутся непроницаемыми.
— Вот вам бумага, а вот карандаш, — подзывает меня Локвуд. — Нужно взять у вас образец почерка.
— Зачем?
— Здесь я задаю вопросы. Садитесь и пишите.
Указующий перст направлен на кресло, придвинутое даже не к столу, а к какой-то низкой тумбе, с поверхностью едва ли больше суповой тарелки. Вдобавок на тумбе высится бронзовая статуэтка Дафны, раскинувшей руки-ветви и приоткрывшей рот в безмолвном крике.
Что это, новая порция унижений? Господин инспектор желает полюбоваться, как я буду писать, согнувшись в три погибели?
— На этом столике нет места, чтобы разложить лист.
— Так уберите статуэтку. Поднимите ее и переставьте… ну, хотя бы сюда, — узловатый палец указывает на верхнюю полку похожего на обелиск шкафа.
Джулиан чуть заметно кивает, и, желая ему угодить, я хватаю Дафну за талию, в том месте, где ее туника переходит в кору, но массивное изделие из бронзы слишком тяжело. Сдвинуть еще можно и дотащить до шкафа тоже, но водрузить ее так высоко я не смогу. Силенок не хватит.
— Помогите мне, сэр, — обращаюсь я к констеблю Брауну, который все это время маячит у меня за спиной. — Я боюсь, что если попытаюсь ее поднять, то уроню и от нее что-нибудь отколется.
Ухмылка инспектора загибается вниз. С кислой миной он превращает мою просьбу в приказ. Констебль расчищает столик, и я успеваю позавидовать той легкости, с какой он подхватил статуэтку. На такой службе мышцы быстро окрепнут, а я тяжелее молитвенника отродясь ничего не поднимала. Откуда взяться силе?
— Что мне писать?
— Сейчас продиктую.
Прочистив горло, мистер Локвуд диктует неторопливо и внятно, как учитель у доски:
Слетайтесь, духи
Смертельных мыслей, извратите пол мой.
От головы до ног меня насытьте
Жестокостью! [32]
Похоже на стихотворение. Я послушно скриплю химическим карандашом, хотя и не уверена насчет правописания некоторых слов. Например, «насытьте».
…Приди, густая ночь,
И запахнись в чернейший дым геенны,
Чтобы мой нож, вонзясь, не видел раны…
— Быть может, мы прервем этот недостойный балаган? — вмешивается Джулиан. — Эксперимент мы провели. Все вышло так, как я предполагал.
— Это еще ничего не доказывает. В судебной медицине есть такое понятие, как аффект. А в состоянии аффекта человек способен выполнять действия, кои при обычных условиях ему не по силам. Гнуть чугунные перила, поднимать тяжести…
— На свете много есть такого, друг Горацио. Для полноты картины стоит упомянуть месмеризм, столоверчение и гоблина Кровавые кости, коим вас пугала нянюшка Пег.
— Доктор Вудсайд?
Выровняв на переносице пенсне, доктор подходит ко мне и возвращает мистеру Эверетту сюртук. Вновь оказавшись в одной сорочке, я ежусь, но лишь от холода, а не от страха. Доктор Вудсайд производит впечатление безукоризненной доброжелательности, да и в целом к представителям этой профессии я не питаю иных чувств, кроме приязни. Мне сразу же вспоминается наш доктор Эже, единственный врач на десятки миль окрест. Вечно занятого доктора редко можно было застать в амбулатории, посему болящие привязывали к воротам шест с белым полотенцам, чтобы привлечь его внимание, случись ему проезжать мимо. А платили доктору вскладчину и раз в год, как десятину священнику. Щедро платили — лишь бы только не покидал наше захолустье.
Доктор Вудсайд просит меня закатать рукава повыше, после чего ощупывает мне предплечье и спрашивает, не жалуюсь ли я на боль. Нет, мышцы у меня не болят, и раскаленная спица в висках почти остыла.
— Не похоже, чтобы барышня была способна поднять эту скульптуру, — оборачивается доктор к коллеге. — И уж тем более занести над головой. Это привело бы к растяжению мышц, если не разрывам, но ничего подобного мы не наблюдаем. Самое главное, что пятен крови на ее сорочке нет, тогда как, учитывая угол, под которым был произведен удар, брызги непременно попали бы ей на манишку.
Я роняю взгляд на бронзовую Дафну, и меня пробирает дрожь. Так вот в чем заключался эксперимент! Когда я представляю, что по волосам нимфы струилась горячая, свежая кровь, крик выскальзывает у меня из горла. Джулиан многозначительно поднимает палец.
— Что и требовалось доказать, мистер Локвуд. Ergo[33], к мисс Фариваль не может быть никаких претензий.
— Этот ваш эксперимент не снимает вопроса о сообщнике. Не сама убила, так подсобил дядя Том. Горничные утверждают, что поутру обе двери, парадная и черная, были заперты. Из этого следует, что ночью кто-то впустил убийцу, а по совершении злого дела выпустил его на улицу и запер за ним дверь.
— То, что вы говорите, сэр, напоминает анекдот, к кульминации которого всяк, кроме рассказчика, теряет нить повествования. Если мисс Фариваль присуще столь отъявленное коварство, почему же она вернулась на место преступления и упала там в обморок? Странноватое поведение для злодейки, вы не находите?
— Не такое уж странное, учитывая, откуда она родом.
— Даже так, сэр?
— Господи, Эверетт, довольно ходить вокруг да около! — взрывается инспектор, не выдерживая его спокойной, приправленной снисходительностью улыбки. — Вы же знаете, откуда дама родом. Луизиана лежит на той самой широте, что и Вест-Индия, а жаркий климат — рассадник идиотов и маньяков!
Крупные пальцы Джулиана легонько шевелятся, как будто он делает записи, видимо, профессиональная привычка.
— Вот уж не думал, что вы настолько любите беллетристику, чтобы походя цитировать Шарлотту Бронте. Вынужден вас огорчить: мисс Фариваль нимало не походит на обезумевшую креолку, супругу горемыки Рочестера. Поведение моей невесты, включая отказ разговаривать с незнакомцами, является образцом пристойности.
Крыть инспектору нечем, но он идет ва-банк:
— Как бы то ни было, на время расследования мы препроводим мисс Фариваль в комфортабельные нью-гейтские номера.
— Нет, мисс Фариваль останется здесь. И не покинет этот дом, пока с нее не снимут обвинения. Я сам прослежу за ней. Слово джентльмена.
— Как же я был наивен, ожидая благоразумия от ирландца! Счастья вам, мистер Эверетт, — позвав за собой констеблей, говорит Локвуд и прикладывает пальцы к полям воображаемой шляпы. — Вам и вашей чернокожей леди Макбет. И до встречи на коронерском суде.
— Увидимся, сэр, — любезно прощается с ним Джулиан.
Когда полицейские уходят, меня оставляют силы, и я как подкошенная падаю на кушетку в изножье тетиной кровати.
— Мистер Эверетт, я… я…
— Не оправдывайтесь, мисс Фариваль. Ваша суть — доброта. Вы не способны на убийство.
Прячу лицо в ладонях, пригибаюсь, и в глазах моих открываются шлюзы. Слезы текут бесконечным потоком, только успевай вытирать. Наконец, промочив насквозь оба рукава и платок, предложенный Джулианом, я оставляю это бесполезное занятие и даю слезам полную волю. Плачу от радости, что все позади, и от горя, ведь только дурная, испорченная особа может находить в таких обстоятельствах повод для радости.
— Ну-ну, мисс Фариваль, утешьтесь. — Присев рядом со мной, Джулиан осторожно касается моего плеча. — Я должен кое-что объяснить вам. Касательно мистера Локвуда. Чтобы вы не принимали его слова близко к сердцу.
Голос Джулиана прорывается сквозь мои всхлипы. Мне бы такую флегматичность!
— Мистер Локвуд — человек предрассудков. Раньше он причислял себя к партии консерваторов, но отпал от нее, после того как лидером партии стал мистер Дизраэли[34], иудей. Не знает наш бедный Локвуд, куда ему приткнуться и где головушку преклонить. Отсюда и желчность. Но то, что он говорил про цвет вашей кожи, — непростительно. Это клевета и, как мне кажется, повод для судебного разбирательства.
— Не надо, сэр! Не надо разбира-а-ательства…
А про себя думаю, что Иветт была права. Он может в шутку называть себя мулатом, но обвинение в принадлежности к черной расе для него равносильно поклепу… О, что он скажет обо мне, узнай он правду! А о Дезире!
— Как вам угодно. Но в одном Локвуд прав — он этого так не оставит. Особенно теперь, когда в дело вмешался я.
— Вы с ним старые враги?
— Ну, враги не враги, скорее уж оппоненты. Нам с ним не раз приходилось скрещивать шпаги — фигурально выражаясь, — на всякий случай уточняет Джулиан. — Учтите, Локвуд будет брать вас измором. Католики у него на особом счету. А вы француженка, католичка и обладательница смуглой кожи. И моя невеста впридачу. Так-то вот, мисс Фариваль.
— Зовите меня Флоранс. Или Флора, если вам так проще.
Он смотрит непонимающе, досадуя, что я так лихо развернула беседу в иную колею. Приходится объяснить:
— Вы же ко мне посватались. И я вам, ну, не отказала.
Морщины на его лбу разглаживаются. Джулиан недоверчиво качает головой и каким-то мальчишеским жестом ерошит волосы. Ну надо же! За утренней сумятицей он позабыл о самом главном! Как мило с моей стороны ему напомнить. Наклонившись, он берет меня за руки — обе умещаются в одной его ладони — и поочередно целует их, прижимаясь губами к липкой, соленой коже. Губы у него сухие и шершавые, от них щекотно. Я тоже подумываю о том, чтобы его поцеловать. Нет, не так — я поцеловала бы каждую веснушку на его лице, а затем припала к его губам, но англичанин счел бы мой порыв непозволительной вольностью. Поэтому я опускаю глаза и пристойно рдею.
Вот я и невеста. С погоста к алтарю.
— Я составлю ваше счастье, Флора, — обещает Джулиан, возвращая мои руки на их законное место — подол сорочки. — Но сначала мне предстоит обелить ваше имя. Я проведу свое собственное расследование и найду убийцу. Я найду убийцу вашей тети, Флора. Даю вам слово.
"Невеста Субботы" отзывы
Отзывы читателей о книге "Невеста Субботы". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "Невеста Субботы" друзьям в соцсетях.