София Блейк - Невеста. Шлюха

В общем, когда ОМОН с ОБНОНом ворвались в клуб, я как раз кружилась, и не сразу поняла, что произошло. Свет уже зажгли, разогнав интимный полумрак, музыка утихла, слышались грубые команды и звук ударов, а я торопливо натягивала на себя платье, не глядя, что творится вокруг. На меня–то и внимания почти не обратили, поскольку ОМОН занялся в первую очередь теми, кто сидел в дальних углах — валились столики и стулья, падали те, кто, увлекшись дамой, или попросту пьяный, не услыхал команды лечь на пол.

Сахно уже лежал лицом вниз, а Маша сидела рядом с ним на стуле, глядя в пол. Девушек не сбивали прикладами и не трогали руками, если они не дергались сами. Я быстренько села рядом с подругой, схватив сумочку, которую оставляла тут же, под ее присмотром, на спинке стула. Это был уже второй на моей памяти милицейский рейд в «Медовом носороге», и я знала, что дело не окончится быстро. Вначале увели каких–то клиентов в наручниках, видимо, разыскиваемых. Потом стали допрашивать по очереди других мужчин. Если документы находились при них, они тут же отправлялись восвояси, а когда документов не было, задавали вопросы клиентам и их друзьям, если клиент пришел не один. Словом, процедура тянулась медленно и периодически прерывалась на избиения, когда не допрошенный еще посетитель делал попытку подняться или просто шевелился на полу. Парням в масках и камуфляже физические упражнения доставляли явный кайф, и я замечала, как их глаза в прорезях шныряют по залу, выискивая нарушителя, на котором можно размяться.

Я немного удивилась, когда в числе последних прошел проверку и Сахно — камуфляжные ребята вроде бы грамотно обыскивали всех, и для барыги не было сделано исключения. Некоторых, вызывавших подозрения клиентов, даже раздевали в углу, чтобы прощупать все швы. Особенно доставалось кавказцам — я видела, как двоих грузин, постоянных клиентов, которых я хорошо знала, раздели догола и дали им несколько унизительных пинков. Эти люди занимались импортом вин со своей родины, и вся их оплошность состояла в том, что они пытались объяснить защитникам порядка, кто они такие, вместо того, чтобы покорно стянуть с себя трусы.

В общем, Сахно тоже обыскали, как и большинство, то есть, без медосмотра, и отпустили на все четыре стороны. Я злилась, что не взяла выходной в этот день, и не пошла с Тимуром на выставку, рекламу которой приметила на афише, совершенно не думая о более важных вещах: куда барыга сбросил свой груз, тянущий на хорошую статью.

Только когда зал опустел, и менты занялись на закуску девушками, я увидела в своей раскрытой для осмотра сумочке товар проклятого барыги. У омоновца, стоящего передо мной, зрачки заполнили обе прорези.

— Эй, понятые! — заорал он. — Идите, полюбуйтесь.

— Это не мое, — выдохнула я, представляя, как идут в тартарары все мои мечты и надежды.

— Это мои наркотики, — спокойно сказала Машка. — Соня пошла танцевать, а я испугалась, и переложила это ей в сумочку, пока был вначале переполох.

— А теперь чего одумалась? — спросил милиционер.

— Совестно стало, — сказала Маша.

— Да, тут у нас целое дело! — радостно сказал другой страж закона, подходя к нам. — Преступное сообщество!

Я не видела его лица под маской, но голос был довольный, как будто он только что обезвредил целую дилерскую сеть.

Наркотиков оказалось вполне товарное количество, с ними обошлись бережнее, чем с людьми, запаковав при понятых в большой целлофановый пакет, и запечатав его пломбой с печатью. Мы с Машей, уже переодетые в обычную одежду, были помещены не в подвальную камеру временного содержания, а за загородку для случайных задержанных, или, по-народному, «обезьянник» местного райотдела, и обноновский оперативник поочередно вызывал нас на допрос. Меня выдернули первую, и я оказалась в кабинете, оборудованном новой офисной мебелью и компьютером. В детективах этих лет старательно описывалась нищета служителей закона, и по контрасту подчеркивалась вызывающе крутая обстановка, в которой жили преступники. Я же в очередной раз убедилась, что все это очередная ложь. Без всяких пристрастий, подумайте и вы: неужели милиция была настолько безмозглой, чтобы травиться паленой водкой, или там корячиться на обшарпанных стульях, когда сколько угодно предпринимателей готовы были раскошелиться на спонсорскую помощь, только бы их защитили по-настоящему? То есть, исполнили в отношении их свои прямые обязанности. Ах да, настоящий героический мент просто обязан быть бедным и голодным, ездить на автобусе и терять семью в угоду священному долгу…

Впрочем, перед оперативником, внимательно глядящим на меня, я думала вовсе не об этом, а рассказывала ему подлинную историю, честно встречая недоверчивый взгляд.

— Вы, пожалуйста, проверьте отпечатки на пакетиках, — попросила я под конец. — Если я говорю правду, вы не найдете ни моих, ни Машиных отпечатков, будут только пальцы этого Сахно, которые, я уверена, уже есть у вас в картотеке.

— И на хрена мне это надо? — зевнул опер, что было вполне естественно после трудовой ночи. — У меня есть вы, понятые видели, что находится в сумочке, которую ты признала своей. Дело, в общем–то, можно передавать следователю. А ты предлагаешь его усложнять, добавляя мне лишнюю головную боль.

— То есть, вы хотите сказать, что справедливость для вас вообще ничего не значит?

— Ты знаешь, малявка, сколько тут, передо мной сидело всякой швали? — Он указал на мой стул. — И все они, как один, только и говорили о справедливости, причем наркотики, найденные в их вещах, на голубом глазу объявляли подброшенными.

— Но меня–то проверить легче легкого!

— Это тебе так кажется, — опер закрыл покрасневшие глаза и откинулся в своем кресле. — Даже если ты не врешь, ваш этот Сахно сейчас заляжет на дно. Ух ты! — обноновец широко раскрыл глаза и с чувством продекламировал:

Видать, в милиционере пропадал талант стихотворца, и я с трудом подавила желание посоветовать ему поступать в Литературный. Но творческий пыл у моего собеседника уже и так погас. Он вытянул из кармана сигарету, не спеша, закурил и равнодушно сказал:

— В этом случае мы имеем пустышку с неизвестными перспективами, или, попросту говоря, дело зависнет. А с вами, драгоценные путаны, в качестве обвиняемых, оно раскрутится в два счета, что улучшит показатели раскрываемости.

— Спасибо за откровенность, — сказала я, — только ведь мы не знаем цепочки наверх, а, насколько я понимаю, от вас требуется не просто засадить мелкого барыгу, а выяснить, откуда поступает отрава.

— Это ты в фильмах высмотрела? — презрительно скривился обноновец. — Барыги боятся нас меньше, чем своих поставщиков. Знают, что те им не простят лишних показаний. Максимум, на что они идут, это сообщают о таких же мудаках, как они сами, чтобы нашими руками придавить конкурентов.

— Но вы мне кажетесь порядочным человеком, — сказала я, начиная отчаиваться. — Мы же в этой истории совершенно невиновны. Неужели вы захотите просто так поломать нам жизнь?

— Вы ее сами себе уже сломали, — холодно сказал опер. — Ты могла бы работать у себя в городе на фабрике, выйти замуж, рожать детей, а вместо этого приперлась в Москву и стала блядью. Нет у меня к тебе сочувствия, и быть не может.

— Это предубеждение, — быстро сказала я, — люди наклеивают ярлыки на девушек из клубов и предвзято относятся к нам. Но и милицию, многие не любят, так что же теперь, нам из–за этого пропадать? Ведь Христос сказал о проститутке: «Пусть кинет в нее камень, кто сам без греха». А мы просто танцовщицы, у нас нет богатых родственников, зарабатываем, как можем, и никому ничего плохого не делаем. Вы, милиционеры, защищаете народ от яда, я, что, не понимаю, как это важно? Не надо нас делать обвиняемыми, ну, пожалуйста!

— Софья Николаевна, — милиционер заглянул для верности в мой раскрытый паспорт, лежавший на столе, рядом с исписанными листами бумаги — протоколом моего допроса, — ты мне здесь баки не забивай своими хитростями. Ишь, даже религию приплела. Лучше скажи, как ты насчет того, чтобы помочь правосудию действием?

— Скажите только, что требуется, — обрадовалась я.

— Вначале прочитай и подпиши протокол. Пока что это протокол допроса свидетеля.

Я быстро вгляделась в почерк оперативника и, убедившись, что ничего он к моим словам от себя не добавил, поставила подпись. Бумаги вновь перекочевали на стол. Я вопросительно посмотрела на стража закона, как бы спрашивая, что еще. Он устало улыбнулся. Совсем по-доброму, по-человечески.

— А теперь, раз ты согласна помогать следствию, возьми–ка у меня в ротик.

— И вы нас отпустите? — я не ожидала такого поворота.

— Экая ты шустрая, гражданка Буренина, — сказал опер. Он поднялся, не спеша обошел стол и запер дверь на задвижку. — Утром изложу начальству твою версию, так и быть, но посидеть немного придется, по крайней мере, до результатов дактилоскопии. Видишь, я с тобой разговариваю откровенно, без ложных обещаний. Но, надеюсь, если ты не врала, дело против вас не возбудят.

Он уже стоял передо мной со спущенными до колен камуфляжными штанами, и тянул вниз резинку трусов. Я вскочила и подбежала к двери, дернула задвижку.

— Нет, господин офицер! — зло выпалила, глядя ему в глаза. — Не затем я здесь, чтобы доставлять вам удовольствие. Или выпускайте, или сажайте меня назад. А ваши разводки приберегите для бомжих и наркоманок. Без гарантий освобождения ничего не выгорит.

— Во-от, как мы завернули! Типа, порядочные, нах, — сказал опер, поправляя свою форму — в любую секунду мог войти кто–то из его коллег. Он все–таки находился на территории районных ментов, а не в своей вотчине.

Я решила, что дальше говорить с ним бессмысленно, и продолжала стоять у дверей, схватившись за ручку. Опер подошел совсем близко и вдруг сильно ударил меня в живот. Я захрипела, потеряла дыхание и перегнулась пополам, но не упала, все еще держась за дверь. Новая оплеуха свалила меня на пол.