Так вот, Света по какой–то своей природной склонности не могла отказаться от встреч с клиентами, и время от времени ее засекали в брянских кафе с мужчинами. Кстати, это была у них семейная болезнь, поскольку ее восемнадцатилетняя сестра еще зимой познакомилась с каким–то чернявым пареньком на брянском вокзале и… пропала. В середине лета Светины родители получили из Батуми телеграмму, в которой сестра сообщала, что у нее все хорошо. И исчезла уже навсегда.

Я не считаю печальных случаев, когда девушек заносило на Кавказ или в Среднюю Азию, но, касательно брянской проституции, должна признать, что наша работа была тяжела и нецивилизованна, но никого насильно не склоняли торговать собой, и, честно говоря, я считаю большинство таких рассказов сказками. Во-первых, не составляло (и, кажется, до сих пор не составляет) особого труда найти добровольных тружениц панели. С ними и дело иметь намного проще, и проблем меньше, чем с какими–то узницами, которые все равно общались бы с клиентами, и, значит, рано или поздно могли нарваться на доброго Робин Гуда.

Кстати, Клим и его ближайшее окружение, когда зависали с нами, всегда интересовались, не обижают ли нас, и обещали заступиться, если нас будут наказывать или обирать. Я доверяла их словам не больше, чем болтовне политиканов по ящику, но, согласитесь, такое не говорят тем, кого удерживают насильно. Мы получали всего лишь четверть того, что зарабатывали, на технические расходы (зарплата водителя, охранника и диспетчера, бензин, съем квартиры и счета) уходила еще одна четверть, а значит, Клим отгребал от нас львиный куш, но это была разводка, а не насилие, в этом я готова и сейчас присягнуть.

Я, правда, слышала о какой–то бригаде, имевшей базу в небольшой деревне под Брянском. Называлось даже погоняло бригадира — Мечик, а может, это даже была фамилия, не помню. Так вот, наши знали, что этот мерзавец держит девочек месяц или два под замком в погребе, где им не дают только умереть с голоду, и каждый день их жестоко избивают и насилуют, чтобы сломить волю. Вроде бы, потом абсолютно потерянных и трясущихся, как животные, девчонок продают за границу, и там, если они в чем–нибудь ослушиваются хозяев, стоит тем произнести имя Мечик, проститутки мгновенно начинают потеть от ужаса, и поведение их становится покорным. Я не очень–то доверяла этим слухам, потому что, во-первых, не считала, что человек, какой бы он ни был, так легко и безвозвратно превращается в дрессированного хомячка, а во-вторых, никто из говоривших сам не видел ни Мечика, ни его бригаду, ни забитых девчонок. Однажды я поинтересовалась у Лешего, что там на самом деле, но Леший сказал, что Мечик работает только на Турцию, Иран и арабские страны, поэтому с ним якобы никто и не знается, а девчонок он отбирает одиноких или из алкашеских семей, чтобы родня не хватилась. Вот такая история, хотите верьте, хотите — нет. Лично я думаю, что Леший тоже ничего толком не знал, а девочек, возвращавшихся из Турции и арабских стран, я потом встречала, и они не были похожи на измордованных мечиковых невольниц.

Впрочем, я опять забегаю вперед, все так соединено, воспоминания так связаны друг с другом, так путаются во времени и разных историях. Но я ничего не могу поделать, в этом память моя, осмысленное впоследствии неразрывно связано с тем, что было вначале, и я не вижу, как избавиться от этой связи, да и надо ли это делать. Главное, я пообещала быть честной, и я честна, а если кому–то неприятно сказанное мной, или там я кажусь отвратительной, то мне очень жаль, ведь я сама не могу себя считать какой–нибудь паршивой блядью, а если тем, что я пишу, я создаю такое впечатление, то я, знаете ли, пишу о мире, частью которого являюсь, или мир вместе с вами является частью меня, поэтому стоите ли вы на четвереньках и принимаете с двух сторон бандитские дурно пахнущие хуи, или преподаете в университете христианскую этику, я одинаково желаю вам добра и счастья. И то, что я пишу здесь правду о том, о чем принято врать, должно быть нужно этому лживому миру, ведь известно, что ложь это орудие дьявола, а значит, я, пишущая правду без прикрас, служу не ему…

Вспоминая о Свете, я должна добавить, что рожавших проституток было очень много, в других экипажах они составляли большинство, и не все они были похожи на Свету. Многие постоянно думали о своих детях, их лица буквально преображались, когда они мечтали о том, что подарить малышу, и как он обрадуется, словом, это были хорошие матери, которые вышли на панель от настоящей безысходности, и я бы хотела рассказать об условиях, в которых жили эти женщины и их семьи. Напомнить о том, что они часто голодали, что в те годы постоянно отключался свет и отопление, что горячая вода была праздником, что транспорт еле ходил и был постоянно переполнен, что честно накопленные советские рублики стали бумажками для оклеивания сортиров, что не было реальной медицинской помощи, и народ занимался самолечением, заглатывая любую отраву, забракованную европейскими комиссиями, но заполнившими наши аптеки. Добавьте сюда то, что среди парней того времени, наших потенциальных женихов, было принято мечтать не о профессии врача или космонавта, а о блестящей бандитской карьере и крутой тачке. А что есть баба для такого героя? Правильно, соска, блядь, не более того. И темные пустыри и переулки заполнила мрачная шпана, которая насиловала и калечила любую неосторожную девушку, по случайности попадавшую им в лапы.

Я не буду до конца честной, если скажу, что восхищалась женщинами, рожавшими детей в то мрачное время. Я считала их дурами и не собиралась повторять их глупости.

И все–таки я вынуждена признать, что мы не сильно–то отличались, и я не задирала нос перед теми, кто был, по моему мнению, ограниченнее или тупее. С одной стороны, мне не нужны были враги, а с другой — все мы были обездоленные российские невесты девяностых. Невесты, вышедшие на панель.

*.*.*

Нет, я не пытаюсь никого разжалобить. Мне не суждено было выйти за Мишку, потому что меня ждала другая жизнь, и я осознанно шла к ней, ради нее преодолев брезгливость, выдерживая боль и унижения. Наверное, это звучит слишком пафосно, и, пожалуй, тут время рассказать, как я совершила не меньшую глупость, чем другие.

В один из первых осенних дней меня выбрал симпатичный бизнесмен, который только что проводил жену к ее родителям. В те времена коммерсанты совершенно не отличались от братвы, поскольку честный бизнес на заре нашего капитализма мог привести только к банкротству. Это мне как раз и поведал тот парень, очень приятный и разговорчивый. Он взял меня на два часа, потом позвонил диспетчеру и продлил еще на столько же, мы с ним кувыркались в кровати, в ванной, на полу, а в перерывах пили вино и поедали содержимое его холодильника. Он рассказал мне, что закон составлен специально так, чтобы люди платили взятки, которые идут наверх, что нигде в мире нет такого закона, чтобы налогом облагалась прибыль еще перед тем, как ее получили, и что поэтому надо быть хитрым и уметь договариваться, а я впитывала все это как губка, радуясь, что почти не переспрашиваю его — и все понимаю.

Я очень старалась, чтобы этот коммерсант заказывал меня и дальше, делала с ним такое, что еще не пробовала ни с кем, и он, казалось, был тоже очарован мной. В Брянске вообще нечасто встречался клиент, с которым получаешь удовольствие от общения. Я с сожалением попрощалась с ним, а в машине узнала, что ожидается большой «субботник», и меня ждут в «нашей» сауне.

Вообще–то своих саун у бригады Клима несколько, но одна, самая большая, с бассейном, была излюбленным логовом отдыха самой бригады, и все называли ее «наша сауна» и говорили: «Давай твои именины отгуляем в «Нашей», или «Вчера в «Нашей» мы с Кабаном ужрались, как свиньи».

У меня даже не сильно испортилось настроение, потому что за четыре часа мне уже должны были перепасть деньги, плюс чаевые я получила хорошие. Что ж, не в первый раз это будет, да и в предыдущий Леший меня выхватил буквально из лап расписанного уркагана, так что я даже не успела познакомиться с его коллекцией шаров.

Оказалось, что имеет место прием гостей из Тулы. Хоть о таком и не говорят в открытую, все знают, что в этом городе производят лучшее оружие России, и поэтому все хотят дружить с тульскими, чтобы иметь канал поставок смертоносного железа, а самим тульским брянские были нужны как рынок сбыта и пушечное мясо на случай войны. От Брянска до Тулы можно доехать за несколько часов, и это немалый аргумент для бандитских стрелок, которые обычно принято назначать на следующий день. Что касается всей этой информации, то ее источник Леший, и благодаря ему я знала, что в оружейной Туле кровь льется намного чаще, чем у нас, и даже вроде бы там власти издали постановление для всех лепил не принимать подстреленных братков под угрозой увольнения и дисквалификации.

Представляю поднятого с постели врача, который решительно отказывает в помощи окровавленной толпе, волокущей подстреленных друзей… Нет, законы точно у нас выдумывают или олигофрены, или расчетливые подлецы, чтобы вышибать из народа мзду.

Тульских было человек шесть, они приехали на двух машинах, и среди них был один пожилой авторитетный вор, один положенец, чуть моложе, а остальные были вроде бы обычными братками, без особенных регалий. Брянских явилось чуть больше, может быть, восемь или девять. Для такой толпы, которая с трудом поместилась за обеденным столом в центральной комнате «Нашей», было собрано около десяти девчонок. Конечно, гости и хозяева уже успели поесть до этого в ресторане, а за столом сидели, просто общаясь, по русской традиции. Само собой, была выставлена батарея бутылок с водкой и пивом, на блюдах громоздились раки и вяленая рыба из Десны. Вдоволь было вина для девочек, и еще модного тогда ликера «Амаретто», который считался роскошью, а конфеты для нас поставили на камин, так как на столе места уже не было.

До того, как я увидела Бориса, я не могла точно сказать, что вот некий мужчина «мой». Я слышала, как другие восторженно рассказывают, что де увидели «его» и низ живота свело, или между ног помокрело, или что–нибудь в этом духе. Я же всегда спокойно относилась к смазливым мужикам, считала себя холодной, но с другой стороны, про себя гордилась, что хоть и не испытала еще ни разу в жизни оргазм, но взамен мне достался реальный взгляд на вещи и на людей, а главное — я не побегу ни за кем как овца за бараном.