— Яра, послушай меня! — Карлайл встряхнул свою дочь за плечи. — Когда тебя будут вести по площади, горожане отвлекут внимание стражи и задержат их массой, пока мы доставим тебя к воротам.

Встретив во взгляде своей дочери немой вопрос, он подтвердил её догадки:

— Да, это заговор. По моему приказу, закрыв за тобой ворота, их заклинят, и у тебя будет немного времени, чтобы уйти. У берега будет ждать лодка, в ней мешок с вещами и едой. Тебе придётся проплыть мимо лагеря северян…

— Отец, — остановила Яра его сбивчивый шёпот, — не нужно больше крови.

Обхватив ладонями колючие щёки графа, она заглянула в его уставшие глаза.

— Я не собираюсь подвергать риску мирных жителей Винсдорфа, как и порочить ваше честное имя.

— А я не собираюсь смотреть на то, как моя дочь горит заживо на дворцовой площади! — воскликнул он, и голос его отозвался эхом, отражаясь от мрачных стен темницы.

Яра застыла перед ним и даже забыла, как дышать. Она изо всех сил старалась быть сильной, и, признаться, рассчитывала на более быструю и гуманную смерть. Но сейчас её выдержка раскололась, как яичная скорлупа, обнажая жуткий страх, сковавший её душу. «Гореть заживо», — обречённо повторила она про себя и пошатнулась, собираясь с силами.

— Тебя признали ведьмой, Яра.

Юргенс Карлайл знал, чьих это рук дело. Мелисандра не только рассказала королеве-матери о странном поведении своей сестры, но и показала той Ярины вещи, которые она якобы использовала в своих противоестественных ритуалах: перья и ссохшиеся скрюченные куриные лапы, волосы, огарки ритуальных свечей, крест с перевёрнутым распятием… Оствалось загадкой, где Мелисандре удалось всё это раздобыть.

Узнав, что Яра отпустила пленных, Мелисанда была в бешенстве: она хотела наблюдать за смертью этого бесовского отродья и насладиться их муками, за то, что они с ней сделали. Но и признаться в том, что произошло на самом деле, она не могла. Никто так и не узнал, что северяне надругались над ней, а в синяках и разрывах, обнаруженных лекарем, она обвинила Вильгельма. В её безудержной ярости даже любовь к нему отошла на второй план, и Мелисандра скорее была готова дать ему умереть, нежели лишить себя возможности упиваться предсмертной агонией проклятых язычников. И уже не имело значения, были ли среди них те, кто имел отношение к её позору. Мелисандра ненавидела их всех!

О да, выходка Яры привела её в бешенство. И если раньше она лишь недолюбливала свою сестру, завидуя той, то сейчас она Яру и вовсе возненавидела!

— Послушайте теперь меня, отец! — взяв себя в руки, произнесла Яра севшим голосом. — Это уже неважно. А важно другое! Вы должны убедить короля заключить соглашение с язычниками. Ибо даже полное уничтожение одного войска не приведёт к прекращению их набегов! А возможно, совсем наоборот: ведомые алчностью и жаждой мести, они вновь вернутся со свежими силами и не один или два раза, а снова и снова. Бессчётное количество раз!

— Яра! Не о том сейчас речь!

— Всё уже решено, — отозвалась она безэмоционально. — Меня всё равно найдут, а вас за это лишат титула и казнят. 

Яра отвернулась и, сгорбившись, обхватила себя дрожащими руками.

— Я не знаю, у меня нет объяснения тому, как поступил Вильгельм, но я всем сердцем желаю ему счастья… с Мелисандрой. 

Дверь открылась, и внутрь вошла королевская стража. Оба стражника при виде Яры прятали взгляд. Как и все остальные, они всегда хорошо к ней относились, а втайне даже восхищались её храбростью и добрым сердцем. —​ Яра, пора, — произнёс один из них, — мы не будем тебя заковывать в цепи, если пообещаешь…

— Я обещаю, — перебила она стражника. — Спасибо, Рональд.

Дрожа всем телом, она похромала к выходу, но обернувшись к отцу, произнесла напоследок:

— Следующие дни и недели станут испытанием нашей веры, отец. На вас лежит тяжёлое бремя. В ваших руках тысячи христианских душ. Вы обязаны убедить короля заключить соглашение с северянами.

А следом девушка ободряюще ему улыбнулась, пытаясь хотя бы таким образом подбодрить человека, которого очень уважала и любила.

Глава 13

В то время, когда Яра готовилась к казни, в лагере северян этим ранним утром тоже проходили последние приготовления. Одни заполняли снедью и награбленной добычей драккары, готовясь к возвращению домой; другие решили пойти за Эйнаром, настраиваясь на возможную атаку стен Винсдорфа. А ветер между тем усиливался, и для северян это был хороший знак.

— Эйнар!

Расталкивая соплеменников, конунг Вестфольда Лейв Харальдссон пробивал себе дорогу к сыну вождя.

— Ты не только отпустил моих пленных, ты отсылаешь нашу армию назад, не посоветовавшись со мной?! — сразу пошёл он в наступление. — Ты кто такой, и кто дал тебе право выносить подобные решения? Похоже, ты забыл, что конунг здесь я!

— А ты, похоже, забыл, что в этом походе я представляю интересы своего отца, твоего вождя, и выполняю возложенную на меня миссию, — спокойно отозвался сын Вольфа Ирвенга, продолжая точить о брусильный камень клинок рыжеволосой воительницы.

За последнее время он уже столько раз вгонял его в дерево, метая нож так, как это делала она, что острие окончательно затупилось. Но перестать и просто отбросить оружие, которое принадлежало ей, Эйнар не мог. Как будто эта тонкая пластина из стали непостижимым образом делала его к ней ближе. И сегодняц Волк был готов к этой встрече. Пока его брат собрался искать приглянувшуюся тому женщину англосаксов, он займётся их воительницей.

— Ты не разделишь наши силы, мальчишка! Ночью мы подготовимся и снова отправимся в бой, чему нас и учил наш отец Один. Наши воины покорят эти стены, и нас будут прославлять в веках! — не унимался конунг.

Он был очень зол. Мало того, что наглый щенок старого самозванца посмел выказать неуважение, не посчитавшись с его мнением. Он и сейчас пренебрежительно с ним разговаривал, даже не глядя в сторону конунга. А между тем это он, Лейв Харальдссон, должен был быть на месте Вольфа Ирвенга! Он куда больше этого достоин!

— Вчера у тебя уже был шанс захватить город, — Эйнар покрутил в руке клинок Яры, определяя на взгляд, достаточно ли тот острый. Затем засунул его за пояс и повернулся лицом к разъярённому конунгу. — И ты его упустил.

Он словно не замечал угрозы, исходящей от злобного старика. А ведь Лейв Харальдссон не только недолюбливал Эйнара, но и выжидал подходящего момента, чтобы нанести тому удар в спину, лишив Северного Волка его гордости и больших надежд. Все знали, что его первенец — сильнейший из всех четырёх сыновей.

— Ты ошибся, конунг Харальдссон, — заключил Волк. — И эта ошибка стоила нам более сотни воинов. Если бы мы осадили город, перекрыв поставки продовольствия, как предлагал я, то они, вероятно, были бы готовы предложить нам не только золото, но и земли! Но теперь, как видишь, многие желают вернуться домой. А оставшихся воинов для успешной осады города слишком мало.

Молодой Волк был прав, и Лейв Харальдссон это прекрасно понимал. Северяне никогда не уходили далеко от своих кораблей. Чтобы осадить город и отбивать возможные нападения на лагерь, а при этом ещё и самим кормиться за счет набегов на соседние земли, викингов было слишком мало.

— Ты вечно думаешь, что можешь перехитрить Богов, Волк, — зло отозвался конунг Вестфольда. — То, что произошло вчера, было предначертано свыше, и ни ты, ни я тут ни при чём!

— Возможно, — легко согласился Эйнар. — Но мы не будем больше нападать на город, если только нас к этому не вынудят. И это, конунг Харальдссон, моё последнее слово!

Старший сын Вольфа Ирвенга всегда славился сдержанностью и рассудительностью. Его стратегия ведения боя не раз делала его победителем, прославляя и разнося по миру слухи о его подвигах. Но лишь глупец мог счесть Эйнара недостаточно свирепым воином. Ибо в гневе он был страшен, и из сдержанного противника превращался в лютого врага.

Будто в подтверждение этому Эйнар по-звериному оскалился, впившись в конунга Харальдссона жутким взглядом, который иначе как волчьим не назвать. И Лейв Харальдссон вынужден был уступить.

— И что ты намереваешься делать, позволь узнать?

— Они отпустили наших пленных, как и мы их. Это символ добрых намерений. Я заключу с англосаксами соглашение, — ответил Эйнар. — Пришло время поговорить с их королём, и именно это я и собираюсь сделать.

— Ты безумец! — взревел конунг. — Какие могут быть добрые намерения между нами и христианами?! Они поклоняются ложному богу. Они паразиты и вредители. Поговорить с королём? Да я убью их короля, а потом, может быть, я с ним и поговорю.

Но Эйнар больше не слушал злобного старика. Оставив его бессильно сверкать глазами от злости, Молодой Волк приблизился к верстаку со снаряжением, повернувшись к конунгу спиной. А спустя всего миг резко развернулся, запустив в него клинок Яры.

Лейв Харальдсон, конунг Вестфольда успел сделать всего один шаг в сторону Эйнара, намереваясь всадить тому нож в спину.

Вытерев клинок об одежду поверженного соперника, Эйнар снова воткнул его за пояс кожаных штанов. Их молча обступили хмурые северяне, не сводя с Молодого Волка своих тяжёлых взглядов. Тишина повисла над лагерем, и лишь порывы сильного ветра с шумом трепали паруса быстроходных суден. 

— Славен будь, конунг Эйнар Ирвенг! — раздался в толпе чей-то неуверенный голос. 

А следом ещё один и ещё. Когда же Стэйн, окончив приготовления, достиг места действий и, расталкивая толпу, узрел своего брата над телом конунга Харальдссона, викинги уже на все лады прославляли Молодого Волка, в одночасье ставшего конунгом. Они с рёвом возводили свои мечи ввысь, выкрикивая тому клятвы в верности и преданности. Все, кроме Атли и Торстэйна — сыновей убитого Лейва Харальдссона. Встретившись взглядом со своим братом, Стэйн также обнажил свой меч и, выкрикнув клятву, воздел тот к небу.