Тонкие губы слуги вытянулись в гнусной усмешке.

— У меня есть мысль, но боюсь, что если я поделюсь ею с вашей светлостью, то вы сочтете меня легкомысленным.

Вивиан, прищурившись, посмотрел на Вольпо и скинул с себя туфлю.

— Ты и без того парень легкомысленный, но верный и преданный слуга и знаешь, что мне нравится, а что нет. Ну, выкладывай, что там еще у тебя на уме. Ну, говори же, да поскорей, а то меня клонит ко сну.

— Безусловно, вас сможет сделать совершенно свободным развод, милорд.

— Развод? — сварливым тоном переспросил Вивиан, а затем рявкнул: — Болван, как это я разведусь с женой, которая мне верна? Если не можешь придумать ничего получше, тогда просто заткнись!

— Но мне известно немного больше, чем вам, милорд, — продолжал Вольпо, становясь перед Вивианом на колени и снимая с него вторую туфлю. — Так, я знаю, что ее светлость испытывает некоторые чувства к определенному джентльмену, поскольку ради вашей светлости я позволяю себе наблюдать и подслушивать. Мне известно, что она хранит у себя кое-какие газетенки, в которых имеется фотография этого джентльмена…

— Помолчи! — перебил его Вивиан с побагровевшим лицом. — Мне тоже известно об этом, но могу заверить тебя, что ее светлость чиста, как лилия… — Он хрипло рассмеялся. — И я не вижу никакой возможности опорочить ее имя и избавиться от супружеских уз.

Вольпо молчал. Это молчание тяготило обоих. Вдруг целый сонм мыслей пронесся в порочном уме лорда Чейса, еще сильнее воспламеняя его идеей освободиться от Шарлотты. С той несчастной ночи, когда она упала с лестницы, он был вынужден уступать ей во многом, но еще сильнее ненавидел ее за это. А поймать ее на лжи, обвинить во всех смертных грехах, всячески опозорить, а потом избавиться от нее и при этом выглядеть невинной жертвой в глазах общества — это было бы воистину триумфом.

Он легонько коснулся слуги кончиком туфли.

— Ну и что ты предлагаешь, дурак? — спросил он. — Ну же, выкладывай свои идиотские предложения!

Вольпо совсем не обиделся. Он отлично знал лорда Чейса. И еще он знал, что если поможет милорду избавиться от жены, которая с самого начала была ему в тягость, то он не забудет его, Вольпо, и должным образом отблагодарит.

Он поднялся с колен и заговорил…

Глава 30

Спустя сутки Марши попрощались с Шарлоттой и покинули Клуни. Они должны были ехать, хотя Флер уезжала от подруги с очень большой неохотой. Но им с Певерилом надо было возвращаться в Пилларз; в любом случае, Шарлотта ожидала приезда в Клуни мужа с двумя младшими дочерьми.

К некоторому изумлению Шарлотты, в четверг в замке появился Вольпо, причем один. Он объяснил, что его светлость выслал его вперед и передал миледи письмо от хозяина. Оно было написано в самых любезных тонах. Милорд спрашивал, не могла бы Шарлотта отпустить свою личную служанку в Лондон, чтобы забрать Беатрис и Викторию.


Зная о вашей неприязни к Нанне, я уволил ее. Вы можете выбрать новую няньку по своему усмотрению, и тем самым вы не будете удручены присутствием в доме человека, который относится к вам враждебно. Вольпо выехал раньше, чтобы подготовить мои апартаменты, и утром я буду с вами, любовь моя. Прошу принять этот букет как выражение моего искреннего желания начать новую жизнь и быть вам преданным и любящим мужем.


Шарлотта с удивлением прочитала письмо мужа. Как все это непохоже на Вивиана, подумала она. Однако она приняла все как должное и только обрадовалась, что за остальными девочками поедет Гертруда. Она с огромным облегчением приняла известие, что ей больше не придется видеть угрюмое лицо мерзкой Нанны, которая с каким-то садистским удовольствием разлучала ее с Элеонорой.

Шарлотта даже слабо улыбнулась Вольпо, который привез ей от милорда великолепный букет оранжерейных гвоздик. И постаралась убедить себя, что слуга ответил ей искренней улыбкой, а не угрожающей ухмылкой, от которой ее всегда бросало в дрожь.

Она отослала Гертруду на вокзал, чтобы та отправилась полуденным поездом в Лондон; затем наведалась в магазин игрушек в Харлинге и купила там две красивые куклы для Беатрис и Виктории. Элеонора ездила с ней.

— Нам надо как следует встретить твоих любимых сестричек, — весело сказала Шарлотта старшей дочке.

Элеонора очень старалась порадоваться вместе с матерью, но в ее нежном маленьком сердечке занозой сидело тайное желание, чтобы папа и две ее сестренки никогда не возвращались в Клуни.

Этим вечером Шарлотта поужинала рано. Затем, немного поиграв на фортепиано, отправилась спать.

До чего спокоен и тих огромный дом без Вивиана и обычной компании его неугомонных друзей, которых он так любил приглашать сюда. Сладостное спокойствие и умиротворение! Сейчас Шарлотта благодарила Господа и за то, что вокруг нее не суетится Гертруда, что она осталась одна в своей спальне и сама заботится о себе.

Вновь почувствовав себя окрепшей, она разглядывала свое отражение в псише[43]. В длинном пеньюаре из белого кашемира, украшенном кружевами по воротнику и манжетам, она выглядела высокой и стройной. Ее лицо сильно похудело, и она больше не казалась такой юной, как раньше. В свои двадцать семь лет она смотрелась вполне зрелой женщиной, с печальной серьезностью во взгляде и линиях рта. Тем не менее весь ее облик вновь обрел былую красоту, а страдания, которые она претерпела за последнее время, добавили ее внешности утонченности и благородства.

Из зеркала на нее смотрели большие проницательные глаза; они казались ей глазами какой-то незнакомки. Она с трудом верила в то, что некогда была Шарлоттой Гофф, маленькой девочкой, учившейся, сидя на коленях Элеоноры Чейс, и слепо боготворившей Вивиана, словно молодого бога.

Уже лежа в постели и почти заснув, она услышала скрип приближающейся кареты на подъездной аллее и лай собак.

Шарлотта всегда спала чутко, и сейчас сразу уселась на кровати, зажгла спичку и поднесла ее к свече, стоящей в серебряном подсвечнике. Она прислушалась. Сердце ее учащенно забилось.

И снова раздался лай собак, а затем — мужские голоса и стук в дверь.

Шарлотта нахмурилась. Кто мог быть этим посетителем, приехавшим в столь поздний час? Ее украшенные драгоценностями часы на каминной плите показывали почти одиннадцать часов вечера.

Она встала и накинула на себя пеньюар. Затянув пояс, подошла к дверям опочивальни и открыла их. Увидев мерцание света и услышав внизу голоса, она быстро двинулась по коридору. Неужели это Вивиан вдруг решил так неожиданно вернуться в Клуни? Это очень похоже на него — выбирать для приезда самое необычное и неудобное время.

И тут она услышала голос, от которого кровь прилила к ее лицу и шее. Да, этот хорошо поставленный низкий голос, который произнес:

— Мне бы хотелось видеть леди Чейс…

— Доминик… Доминик Ануин! — прошептала Шарлотта сдавленным голосом.

Боже, что же он делает в Клуни, причем в такой час? Последний поезд из Лондона бывает на вокзале Харлинга в девять часов вечера. И он спрашивает ее. Что случилось?

Шарлотта была потрясена. Но какими бы ни были причины этого посещения, сознание того, что Доминик находится здесь, внизу, в вестибюле, поразило ее до глубины души. Она забыла, что одета лишь в ночной пеньюар, и стремительно побежала по широкой лестнице вниз, остановившись на полдороге, чтобы увидеть Доминика. Он стоял у подножия лестницы в плаще, со шляпой в руке и говорил с Вольпо, который, похоже, и открыл ему двери. Вольпо извинялся перед гостем за свое ночное облачение, поверх которого он успел накинуть сюртук.

Но сейчас Доминик уже не слушал, что говорит. Вольпо. Его взгляд был устремлен вверх, на Шарлотту, он следил за тем, как она спускается по ступеням. Еще ни разу он не видел ее такой: с распущенными волосами, которые роскошным водопадом ниспадали ей на плечи. «Как она прелестна и несказанно грациозна в своем белом пеньюаре!» — подумал он.

Вольпо тоже посмотрел на хозяйку и поклонился.

— Если позволите, миледи, я удалюсь, — произнес он.

Она не ответила. Казалось, она была неспособна видеть или слышать кого-нибудь, кроме Доминика. Вольпо с усмешкой выскользнул из вестибюля. Он оставил зажженную лампу, а затем затворил за собой обитые сукном двери, ведущие в буфетную. Оказавшись вне поля зрения хозяйки и гостя, он с ликующим видом потер руки и остановился в раздумье. Итак, все прекрасно, его план срабатывал. Теперь ему нужно лишь слушать и ждать.

Наконец Шарлотта достигла последней ступеньки лестницы. Она остановилась рядом с человеком, лицо которого так часто стояло перед ее мысленным взором. Сейчас для нее было не важно, где она находилась и что делала. Она проговорила:

— Мистер Ануин… Доминик… вы всегда желанный гость в моем доме, но почему вы выбрали для визита столь необычный час? Я не понимаю…

Он извлек из кармана листок бумаги.

— Вот, я получил это письмо. Сегодня после обеда курьер доставил мне его в Парламент, — ответил он.

Она пристально смотрела на него, отмечая, до чего усталым он выглядит, если не сказать — почти изможденным, словно та тяжелая работа, которой он занимается в палате общин, выжала из него все силы, и физические и душевные. Однако его глаза по-прежнему были молоды и блестели, как всегда. Она почувствовала знакомое ощущение при его появлении — словно он заполнил собою все пространство дома, а не просто небольшое место в нем.

— Какое отношение имеет это послание ко мне? — осведомилась она.

Он пристально посмотрел на нее и ответил:

— Так оно же пришло от вас…

— От меня? — удивленно переспросила она. — Этого не может быть. Я не писала вам, Доминик.

— Но… не понимаю, ничего не понимаю… Прочтите его, Шарлотта, — произнес он с недоумением. — Должен признаться, оно весьма удивило меня, однако я прибыл именно тогда, когда вы и просили. Я не мог поступить иначе.