К счастью для маленькой больной, обе сиделки относились к ней с большой добротой и почти по-матерински обеспечивали ей самый ласковый уход. Они находили лорда Чейса очаровательным и добросердечным человеком, бесконечно добрым к своей старшей дочери, когда та лежала больная в постели. Всем он казался самым любящим и преданным отцом. Единственный человек, которого критиковали сиделки, была Шарлотта. Они часто намекали его светлости, что миледи слишком боится заразиться и поэтому не навещает больную дочь. Сиделки считали ее трусливой эгоистичной женщиной и очень сочувствовали красавцу милорду.

Тем временем Вивиан наслаждался жизнью в Лондоне, пока наконец не присоединился к своей несчастной жене. Но своим деспотичным присутствием он только прибавил ей страданий. При этом он постоянно в самых издевательских выражениях упрекал ее, что она не способна родить ему сына. Она рассматривала все эти издевательства как плачевный результат той ночи, когда он вернулся из Индии. Она теряла свою блистательную красоту, становилась все более бледной и апатичной, и у нее едва хватало сил сопротивляться своему супругу.

Когда приличия вынудили Вивиана привезти Элеонору домой, в Клуни, стоял холодный канун Рождества. Вивиан продолжал садистски преследовать свою несчастную жену и маленькую девочку.

— Элеонора еще не вполне здорова, ей надо пребывать в покое. И никаких нарушений предписания сиделок! За всем присмотрит Нанна! — объявил лорд Чейс, как только перешагнул порог дома, неся на руках Элеонору.

Шарлотта, так долго ожидавшая этой минуты, обуреваемая волнением, с облегчением протянула руки к Элеоноре; глаза ее сверкали от радости при виде любимой дочери, с которой она была разлучена на долгие, долгие недели.

— О, дорогая моя, как я рада, что ты дома! — воскликнула Шарлотта.

— Мама! Дорогая мамочка! — закричала Элеонора, с трудом высвободилась из рук Вивиана и устремилась к Шарлотте.

Вивиан позвал няньку, которая быстро спустилась по лестнице.

— Отведите Элеонору в ее классную комнату, — распорядился Вивиан. — Доктор предписал ей как можно больше отдыхать и в течение месяца-двух заниматься совсем немного. И никаких игр внизу! — добавил он, многозначительно глядя на жену.

Нянька смерила Шарлотту испепеляющим взглядом. Затем взяла Элеонору за руку.

— Ну-ка, пошли, дорогая… — начала она.

Но девочка вырвалась от нее и бросилась к матери.

— Я хочу остаться с мамой! Я не виделась с мамой долгие годы! — кричала она.

Шарлотта судорожно прижала дочку к себе, и слезы потоком заструились из ее глаз. Она пристально изучала личико Элеоноры, ее хрупкую фигурку в бархатной шубке вишневого цвета и шляпке, отороченной мехом. Она очень любила выбирать для дочерей красивые наряды, и Элеонора носила эту шубку еще в прошлую зиму. Теперь она стала ей коротка, подумала Шарлотта. Девочка выросла и очень похудела за время болезни.

— Нам придется как следует откармливать тебя, дорогая… — начала Шарлотта, покрывая личико Элеоноры поцелуями и нежно глядя в огромные темные, как у ее бабушки, глаза, светившиеся добротой и любовью.

Но Вивиан решительно оторвал Элеонору от матери.

— Ну полно! Доктор сказал, что тебе нельзя волноваться. Быстренько ступай наверх с Нанной и повидайся с сестрами.

Шарлотта, страшно нервничая, стояла рядом, но не могла проронить ни слова. Ей не хотелось испытывать унижение в присутствии слуг, и она проследовала за Вивианом в библиотеку, где напротив растопленного камина уже накрыли чай. Все вокруг в доме выглядело так красиво, так уютно; а за окном свирепствовал пронизывающий ветер, вьюга. Повсюду в замке висели веточки омелы, украшая колонны и картины, создавая праздничную рождественскую атмосферу. Однако для Шарлотты этот канун Рождества ничем не отличался от других дней; для нее он обернулся грубой насмешкой, напоминанием о счастливых семейных праздниках, которые происходили в других, более счастливых домах.

Это было самое безрадостное Рождество из всех. Только однажды Шарлотте разрешили увидеться со старшей дочерью. Элеонора постепенно поправлялась, но постоянно нервничала из-за разлуки с матерью. Ее, словно пленницу, держали в классной, объясняя это тем, что ей ни в коем случае нельзя волноваться.

Шарлотта ожидала момента, когда сможет увидеться с девочкой в короткие полчаса, выделенные ей Вивианом. Она редко старалась продлить их свидания, потому что тогда Вивиан сократил бы следующие визиты, а ведь Элеонора с таким волнением предвкушала встречу с любимой матерью.

В этот суровый январский день Шарлотта долго и печально рассматривала маленькую девочку. В Клуни убрали все рождественские украшения. Была пятница, и Вивиан ждал нескольких близких приятелей, которые должны были приехать из Лондона на охоту. Никто из них не нравился Шарлотте. Эти мужчины очень много пили, а их жены были чрезвычайно недалекими и не имели ничего общего с хозяйкой дома.

Сейчас Вивиан спал. Шарлотта сидела, держа на коленях Элеонору; девочка обвивала руками ее шею, а за ними с кислым выражением лица наблюдала Нанна, которая, разумеется, шпионила, как с горечью понимала несчастная мать.

Несколько минут Шарлотта не произносила ни слова. Она просто молча сидела, прижимая девочку к себе. Лицо ее исказилось от печали, когда она нежно гладила Элеонору по каштановым шелковистым волосам, понемногу отрастающим после болезни.

— Мамочка, дорогая, почему ты не можешь бывать со мной почаще? — прошептала Элеонора на ухо матери, крепче обнимая своими ручонками ее шею.

— Тебе нельзя волноваться, милая, до тех пор… до тех пор, пока доктор не скажет, что тебе можно спускаться вниз, — тихо ответила Шарлотта.

Глаза Элеоноры наполнились слезами.

— Ведь это папа говорит, чтобы я оставалась с Нанной, верно? Это потому, что я озорничала? Почему ты не скажешь им, что я очень старалась вести себя хорошо? Всю эту неделю я учила французский. И у меня все получалось. А мадемуазель Клер, когда была здесь в понедельник, сказала, что я делаю успехи.

Шарлотта проглотила комок в горле. Ей хотелось сказать Элеоноре множество ласковых слов, чтобы хоть как-нибудь успокоить бедную девочку, но она не осмеливалась. О, как она ненавидела эту чопорную, грубую женщину в накрахмаленном чепце, которая внимательно прислушивалась к их разговору, сидя у окна с рукоделием. Она явно наслаждалась смущением хозяйки. О, как хотелось Шарлотте взять с собой Элеонору и сбежать из этого гнетущего дома, чтобы никогда не возвращаться! Сбежать от отвратительной тирании Вивиана и даже от своих младших дочерей, которые дразнили Элеонору и смеялись над ней так же, как их отец издевался над Шарлоттой.

Этим вечером Шарлотта чувствовала себя хуже, чем обычно. Она была снова беременна и уже два с половиной месяца почти не ела и плохо спала. Ей приходилось присутствовать на безобразных оргиях Вивиана, вынужденно сидеть во главе стола, где продолжалось нескончаемое пьянство и обжорство, и слушать шумные и не вполне приличные шутки объевшихся гостей и еще притворяться, что все это доставляет ей удовольствие.

Когда положенные им полчаса кончились, Шарлотта покинула девочку, стараясь не заплакать, чтобы не разозлить вредную няньку. То, что сейчас чувствовала Шарлотта, нельзя было высказать никакими словами.

«Это убивает меня. Я могу вытерпеть собственные мучения, но не могу жить, видя, как страдает моя маленькая Элеонора, — думала она. — О Господи, помоги мне!»

Она нетвердой походкой спустилась вниз и, остановившись перед портретом покойной леди Чейс, посмотрела в ее яркие печальные глаза.

— Это ты, которую я любила и которая, любя меня, обрекла на такую ужасную жизнь с твоим сыном. Ты! Разве ты не видишь оттуда, с Небес, в каком аду я живу? Разве тебе не жалко меня? — вслух проговорила Шарлотта.

Когда позднее Вивиан присоединился к ней в библиотеке за чаем, она подошла к нему с храбростью, вызванной глубоким отчаянием.

— Вивиан, мне надо поговорить с вами, — решительно заявила она. — Да, я должна поговорить с вами. Я не могу больше так жить.

Он остановился возле камина, чтобы прикурить сигару, и когда наконец раскурил ее и выпустил струйку дыма, зловеще посмотрел на жену. Ему показалось, что она выглядит не так привлекательно, как обычно. В этом темно-синем бархатном платье, надетом к чаю, она производит неважное впечатление, заметил он про себя. Под ее глазами залегли темные круги. «Несомненно, так на нее влияет новая жизнь, зарождающаяся в ее лоне. На этот раз обязательно родится мальчик», — мрачно подумал Вивиан.

— Ради Бога, смените это унылое платье на что-нибудь повеселее и воспользуйтесь какой-нибудь косметикой. А то у вас все лицо оплыло, — громко и грубо проговорил он. — Вы выглядите неподобающим образом.

Шарлотта нервным движением достала кружевной носовой платочек.

— Меня не волнует, какое впечатление я на вас произвожу. Однако должна заметить здесь и прямо сейчас, что я не намерена больше терпеть вашу жестокость. Почему вы не разрешаете мне находиться рядом с Элеонорой?

Он с усмешкой посмотрел на кончик своей сигары.

— А я вот не соглашусь с вами, мадам. Мои приказы должны выполняться.

Ее лицо стало пунцовым.

— Значит, вы не смягчитесь и все же не позволите мне свободно общаться с моим ребенком, не так ли, Вивиан? Это же чудовищно и отвратительно — бросать мне ваши возмутительные приказания в присутствии этой женщины, которая ненавидит меня и радуется, когда видит мое унижение. Или в присутствии Вольпо, который тоже ненавидит меня, насколько мне известно. Вивиан, я плохо себя чувствую. Я беременна. А вы пригласили в Клуни целую толпу людей, которых я обязана развлекать. Я физически и морально не могу больше терпеть подобное положение дел. Вы должны прислушаться к моим словам и с большей добротой относиться ко мне и Элеоноре.