— Как вы оцениваете ваше нынешнее политическое положение, Доминик?

— Неужели юная школярка выросла в думающую и образованную женщину, которой хотелось бы обсуждать материи, обычно предназначенные для мужчин? — улыбаясь, заметил он.

— Я слежу за делами моей страны и признаюсь в этом… — проговорила она, но не смогла признаться, что главным образом ее интересует его участие в них.

Он немного рассказал ей о своей нынешней работе, о своих надеждах и опасениях.

— Вообще-то дела довольно скверны. В этом году уже имели место серьезные бунты.

— Так чем же можно вылечить эти гнойники?

— Пока я не могу ответить, — проговорил он, нахмурившись. — Как и мой лидер, я отношусь глубоко сочувственно к бедным и угнетенным. И мне хотелось бы проводить политику, в результате которой предоставлялось хотя бы некое подобие социальной помощи этим несчастным людям.

Ее сердце смягчилось от таких слов.

— Я полностью согласна с вами. Мне больно видеть и слышать тех, кто вынужден просить подаяние на хлеб для своей голодающей семьи, в то время как женщины, подобные мне, увешаны вот этим… — Она коснулась бриллиантового ожерелья, украшающего ее шею, а затем диадемы, венчающей высокую прическу.

Доминика восхитили ее слова и изящное движение длинных тонких пальцев. Он улыбнулся.

— Нет, нет… вы имеете право на ваши драгоценности… они вам очень идут. Увы, проблему занятости нашего населения нельзя разрешить, продавая горстями бриллианты… даже если вы раздадите все свои драгоценности бедным и нуждающимся.

— Тем не менее я часто чувствую, что недостойна своих привилегий. Я не заслужила их.

— Да, редко можно встретить женщину, которая утруждает себя мыслями о том, что лежит под поверхностью жизни, Шарлотта.

— Я очень много времени провожу в размышлениях, Доминик.

— Вы всегда это делали… еще будучи совсем ребенком. Хотя вы и сейчас для меня ребенок, — улыбнулся он.

— Со своими собственными детьми, — улыбнулась она в ответ и тяжело вздохнула.

— Как бы ни складывалась ваша судьба, вы неизменно будете интересовать меня.

И снова неловкость сковала их. Они молча разглядывали друг друга. Шарлотта чувствовала себя так, словно мощная волна прилива обрушилась на ее душу и понесла ее, оторвав от всего остального на земле, кроме единственного человека — того, кто сейчас сидел рядом с ней. «В его глазах горит неиссякаемый огонь», — подумала она. Вся Англия знала о магнетизме личности Ануина, равно как о его несокрушимой логике и проницательном уме, из-за чего он приобрел огромный авторитет и уважение среди остальных членов Парламента. Хотя Доминик был непримирим, язвителен и даже безжалостен в своих атаках на тех, кто открыто противостоял его идеям.

Шарлотту вдруг охватило странное чувство: ей хотелось любить и быть любимой таким человеком; хотелось быть его женой и матерью его детей. Сравнение его с Вивианом было явно не в пользу человека, с которым она связана брачными узами. При мысли об этом Шарлотта испытала едва ли не презрение к себе. Она сильно побледнела и замолчала.

Он заметил изменение в настроении Шарлотты и попытался подбодрить ее, внести в их общение дружескую непринужденность, но тщетно. Он тоже страшно сожалел о том, что обязан навсегда запретить себе даже мысль о том, чтобы ухаживать за такой женщиной, как Шарлотта, и победить ее. Впервые после смерти его любимой Доротеи он ясно понял, что остро нуждается в женском утешении, в доме, семье, детях — во всем, что он поменял на карьеру политика. Однако он тут же приказал себе вернуться в ту сферу где не может вращаться Шарлотта Чейс и где нет места сантиментам.

— Ладно, наверное, вам все это показалось утомительными и тяжеловесными материями, — произнес он, стараясь говорить как можно веселее, хотя никогда еще не был так далек от веселья. — Давайте-ка лучше вернемся в бальную залу. Постараюсь сделать все от меня зависящее, чтобы убедить вас, что я умею и танцевать, в конце концов. Вы предоставите мне такую возможность?

— Как вам угодно, — проговорила она, поднимаясь.

Конечно, он предпочел бы остаться с ней здесь, в оранжерее, наедине, слушать ее и наблюдать за ней. Однако он больше не верил в свое самообладание, и это пугало его, человека, гордившегося тем, что он ничего не боится.

Когда они вышли из тихой благоухающей оранжереи и вновь очутились в шумной суетливой толпе, он осторожно обнял Шарлотту за талию и повел в круг вальсирующих, ощутив весьма тревожное волнение. Она почувствовала то же самое, когда оперлась на его руку.

Они начали танцевать. Никогда еще Шарлотта не видела такого взгляда: Доминик не мог оторвать от нее очарованных глаз. Они словно были одни в этой огромной толпе. Что-то неудержимое и непостижимое притягивало их друг к другу.

Ему страстно хотелось крепче обнять ее. Они пристально смотрели друг на друга, словно стараясь продлить это мгновение, которое вскоре минует. И продолжали танцевать спокойно и с достоинством, как того требовали приличия. Однако, когда вальс закончился, Шарлотта вся дрожала. Доминик провел по повлажневшему лбу батистовым носовым платком.

Затем они направились к выходу из залы. Выходя, они заметили, что через толпу в их сторону направляется высокий светловолосый мужчина в безупречно сшитом фраке. Доминик резко остановился, его мускулы напряглись. Он сразу узнал Вивиана Чейса, несмотря на то, что тот располнел и сейчас носил длинные завитые усы и бакенбарды, только что вошедшие в моду.

— Лорд Чейс! — воскликнул он.

Шарлотта тоже остановилась. Доминик заметил, как румянец медленно покидает ее щеки, спустя несколько секунд они стали мертвенно бледными. Очевидно, появление Вивиана было для нее полной неожиданностью, причем неприятной. Широко раскрыв глаза, она перевела взгляд с Вивиана на Доминика. И в этом взгляде он помимо недовольства заметил и легкое замешательство, даже страх. Ее взгляд сейчас почти взывал о помощи, помощи, которую он не мог ей оказать и о которой она не должна была просить.

Вивиан подошел к ним и остановился рядом. Бросив на Доминика неприязненный взгляд, он поздоровался с ним.

— Добрый вечер, Ануин. Не думал встретить такого занятого члена Парламента на балу, — с сарказмом проговорил он, что весьма рассердило Доминика.

Несмотря на это, он учтиво ответил на поклон и сказал:

— Добрый вечер, лорд Чейс. А я считал, что вы еще на пути из Индии домой.

— Да, как вы добрались, Вивиан? — вмешалась в их разговор Шарлотта, стараясь взять себя в руки, хотя сердце ее бешено колотилось от неожиданной встречи с супругом.

— Мы прибыли в порт рано утром, — ответил Вивиан. — И я решил вернуться в Лондон сегодня к вечеру, а не к завтрашнему утру. Дома мне сообщили, что вы на балу у Фаррингейлов, дорогая, вот я и последовал вашему примеру. Вы, конечно же, окажете мне такую честь, внеся мое имя в вашу танцевальную программку, не так ли?

Его голос резал воздух, словно острая бритва. Ледяной взгляд голубых глаз осматривал Шарлотту с головы до ног, словно изучая каждую деталь ее превосходной фигуры — от диадемы на голове до самых кончиков изящных нарядных туфелек.

— Ваше платье очаровательно, — добавил он и согнул руку в локте, предлагая Шарлотте опереться на нее. Когда она продевала свою руку, обтянутую лайковой перчаткой, под руку мужа, Доминик перехватил ее взгляд, полный горестного отчаяния. Он тоже был страшно взволнован, но не мог ни на йоту утешить ее, помочь ей. Он знал только одно: Шарлотта ненавидит человека, который является ее мужем и отцом ее детей. И это обстоятельство глубоко расстраивало его. Бедняжка, красивая, добрая, милая бедняжка, она явно заслуживала лучшей участи.

Вивиан, покручивая ус, снова заговорил, вперившись в Доминика прищуренными глазами:

— Разве вам не жаль меня, Ануин? Только представьте себе: вы возвращаетесь домой и неожиданно вместо скорбящей по поводу вашего отсутствия жены обнаруживаете веселящуюся бездельницу, которая, нарядившись в ваши бриллианты, с наслаждением танцует со своими поклонниками, когда мужа нет дома?

— Ну что вы, Вив… — начала Шарлотта.

Но Доминик, багровый от ярости, перебил ее:

— Я не вижу никаких оснований жалеть вас, лорд Чейс. У вас очень красивая, обаятельная супруга и премилая семья.

— Вы находите Шарлотту обаятельной? — манерно протянул Вивиан. — Значит, вас можно поздравить. Я же не могу сказать, что когда-либо замечал за ней такую черту. На меня она смотрит только угрюмо.

— Вивиан! — вновь запротестовала Шарлотта.

Пунцовая от стыда, она сейчас не смела смотреть Доминику в глаза. Ведь метаморфоза произошла столь неожиданно — это прибытие Вивиана необратимо испортило восхитительный вечер, ибо лорд Чейс, как всегда, явился в прескверном настроении. Он не был пьян, но явно не в духе. Она догадывалась о причинах этого: вернувшись домой, он не нашел ее там, но обнаружил вне дома, да еще в веселом настроении. А он всегда люто завидовал любой ее радости, ибо сам не умел радоваться.

Очень скоро бедная Шарлотта окончательно поняла, что долгое отсутствие Вивиана в связи с его поездкой в Индию никоим образом не улучшило их отношений. По правде говоря, она ожидала от него хоть немногого, хотя бы самого малого знака искреннего чувства, хотя бы тончайшего лучика тепла, который, возможно, и смягчил бы ее отношение к нему… так изголодалась она по человеческой привязанности и любви. Но она чувствовала лишь одно: его неискоренимое желание господствовать над нею убило его душу… и ее.

Сейчас она с тревогой думала, как увести Вивиана от Доминика, прежде чем лорд Чейс еще как-нибудь унизит ее, чем выведет политика из себя.

— Пойдемте, Вивиан, — как можно ласковее сказала она. — Пойдемте в столовую залу. Я думаю, вам хотелось бы немного подкрепиться с дороги.