Но в домашней жизни они ничего не значили друг для друга. Она стоически терпела его объятия, когда он требовал этого, но не могла снова полюбить его. Знала, что у него есть любовницы, но ничего не говорила по этому поводу. И миру она являлась с холодным, неприступным лицом, когда Вивиан вынуждал ее выходить в свет. Однако под этой холодной личиной она оставалась все той же нежной, доброй девушкой, которая когда-то любила его и чью любовь он втоптал в грязь.

Проходило время, и в ней поднимался все больший протест против той бессмысленной жизни, которую муж заставлял ее вести. Такая жизнь представлялась ей абсолютно пустой. Ей хотелось забрать своих девочек и убежать из раззолоченной тюрьмы, которую являл собой дом Вивиана. Но она не могла этого сделать. И она оставалась со своим безнадежным, томительным желанием любви, которой была обойдена. Единственной радостью стали для нее те часы, когда ей разрешалось побыть в детской, и редкие встречи с Флер Марш.

Внезапно Вивиан решил отправиться в Индию в госта к магарадже, с которым учился в Оксфорде. Его прельщала фантастическая перспектива поохотиться на тигра и пожить в роскошном дворце. Впервые он надолго уехал из дома, не взяв с собой Шарлотту. Однако не забыл снабдить ее строжайшими инструкциями, как ей должно себя вести в его отсутствие.

— Вы будете неукоснительно исполнять свой материнский долг, мадам, а не кокетничать с джентльменами в Мое отсутствие, — сказал он.

— Вивиан, разве я когда-нибудь вела себя не как верная жена? — горячо запротестовала она.

Но он, вперившись в нее свирепым взглядом своих холодных голубых глаз, презрительно скривил губы и перебил ее:

— По-моему, я начинаю вспоминать тот день, когда вы положили на свою прелестную грудь адрес некоего члена Парламента, не так ли, дорогая? Разве вы не тоскуете по нему… хотя прошло так много лет! Ведь тогда только-только родилась Элеонора…

Она покраснела и отвернулась, ее сердце учащенно забилось от негодования. Но она могла объяснить изменение цвета своего лица и легким чувством вины. О Боже, да, конечно же, она помнит его… и дорогие воспоминания о нем оставались с ней многие годы, хотя со времени их первой встречи она виделась с ним один только раз.

Глава 23

Она встретила Доминика вскоре после того, как убедилась, что у нее будет третий ребенок. Стоял июнь. Беатрис была еще совсем малышкой. Шарлотта вместе с мужем отправилась в оперу. Вивиану не нравилась опера, но он хотел, чтобы люди считали его меломаном, и, кроме того, отправиться в Ковент-Гарден[41] во время сезона считалось престижным. В таких случаях Шарлотта была счастлива и взволнована. Она обожала оперу, особенно Вагнера.

Тогда давали «Тристана и Изольду». В то время как Вивиан позевывал, молодая леди Чейс, сидя в своей ложе с букетом цветов в обтянутых лайковыми перчатками руках, не сводила восторженного взгляда со сцены. Ее слух был очарован величественными звуками замечательного оркестра, восхитительными голосами тенора и примадонны. Не раз глаза Шарлотты наполнялись радостными слезами восторга. Сердце билось от сильнейших эмоций, навеянных божественной музыкой… Шарлотта желала любить и быть любимой, ей страстно хотелось познать вновь тот экстаз, который воссоздавал любовный дуэт на сцене. Она понимала, что способна полюбить… Однако тихое похрапывание за ее спиной напоминало ей о всей вульгарности человека, который, являясь ее супругом, смог дать ей лишь подделку любви, выраженную в отвратительной животной страсти.

Тогда ей исполнилось только двадцать два года, она была матерью двоих дочерей, а третья, новая жизнь уже зародилась в ее лоне. И она считала себя самой несчастной женщиной в этой блистательной толпе знатных дам, увешанных драгоценностями и украшенных перьями. Многие из них завистливо поглядывали на ее ложу, пытаясь рассмотреть бесценные изумруды, сверкавшие на ее изящной шее и запястьях. Однако она насмешливо, с иронией относилась к этому. Время от времени какая-нибудь глупенькая, ослепленная внешним блеском девушка всем своим видом выдавала зависть к тому, что Шарлотта замужем за Вивианом. Если бы они знали!..

Внезапно она повернула голову в сторону противоположной ложи, ибо ощутила на себе чей-то пристальный взгляд. Она увидела мужчину, одетого на официальный манер — белый галстук и фрак, белая гвоздика в петлице. Он рассматривал ее в театральный бинокль.

Она почувствовала себя оскорбленной таким бесцеремонным разглядыванием и отодвинулась в полумрак ложи. Но внезапно ее сердце екнуло, и она вновь подалась вперед, на этот раз подняв свой маленький перламутровый бинокль. Она навела фокус на лицо мужчины и сразу же узнала его. Это был Доминик Ануин. Да, она увидела его худощавое смуглое лицо с большими выразительными глазами. Такие отличные от остальных глаза…

Все ее чувства, навеянные этой чрезвычайно эмоциональной оперой, перелились через край, когда она увидела Доминика Ануина. Сначала лицо ее вспыхнуло, затем она побледнела. Опустив бинокль, она сидела, словно в оцепенении, и трепетала всем телом. Мужчина в противоположной ложе продолжал ее разглядывать.

Женщина, сидящая рядом с Домиником, была незнакома Шарлотте. Красивая, с сединой, уже тронувшей волосы, она была в черном кружевном платье, а в руке держала букетик фиалок. Наверное, она года на два моложе Доминика, которому сейчас, должно быть, уже за сорок, подумала Шарлотта. И она всей душой позавидовала этой красивой женщине.

«В любом случае, какое мне до всего этого дело? — горько подумала она. — Разве я имею какое-нибудь отношение к Доминику Ануину или он ко мне?»

Они столкнулись в фойе во время антракта. Когда наконец они встретились лицом к лицу, ей страстно захотелось, чтобы все это происходило не в Ковент-Гардене, а в тихой, спокойной библиотеке Клуни, где она смогла бы беседовать с ним с глазу на глаз и быть вместе с ним отрезанной от всего остального мира.

Также ей хотелось, чтобы она не была беременна и не чувствовала себя усталой и больной. Она подумала, догадался ли он о ее состоянии. Однако с ослепительной улыбкой приветствовала его, а он склонился и поцеловал ее маленькую руку.

— Какая неожиданная радость, леди Чейс, — тихо проговорил он.

Разглядев его внимательнее, она заметила на его лице следы неутомимого времени. На нем появилось больше морщин, волосы теперь стали почти все седыми. Но седина чрезвычайно шла ему. Он выглядит очень красивым, подумалось ей. Его глаза улыбались ей с прежней безграничной добротою и нежностью. И нежность, льющаяся из этих удивительных глаз на раны ее души, успокаивала их, словно какой-то волшебный целительный бальзам.

— А вот и вы, Доминик, — вмешался неизвестно откуда появившийся Вивиан. — Где же старина Сесил? — необычайно усталым голосом осведомился он.

— По-моему, сейчас он в Париже, — ответил Доминик, отмечая, что муж Шарлотты очень сильно постарел и прибавил в весе. Сейчас этот некогда золотоволосый красавец выглядел вялым, обрюзгшим, болезненным мужчиной средних лет. Потом Доминик представил свою приятельницу. — Миссис Лайтлтон, наша с Сесилом кузина. Думаю, вы знакомы с ней, — сказал он. — Мерсия необычайно талантливая арфистка. Время от времени мы вместе посещаем оперу. Поскольку ее супруг часто уезжает по делам в Америку.

Шарлотта почувствовала облегчение и одновременно осознала всю нелепость своей ревности, которую ощутила, когда впервые увидела женщину, сопровождающую Доминика. Ну конечно же, теперь она вспомнила, что слышала от Сесила Марчмонда и Вивиана о Мерсии Лайтлтон. Очаровательная женщина, урожденная Марчмонд, она души не чаяла в своем муже, американце. Безусловно, между ней и Домиником не может быть никакой привязанности интимного толка.

Попыхивая сигарой, Доминик слушал, как Шарлотта разговаривает с Мерсией. Когда только что Шарлотта под руку с мужем спускалась по лестнице, Доминик ощутил, как участились удары его сердца — так глубока была его радость от этой столь неожиданной встречи. В прошедшие пять лет он часто думал о Шарлотте Чейс. Он никак не мог забыть мучительной боли в ее восхитительных глазах, невысказанной печали, когда она смотрела на него; как не мог забыть и какого-то щемящего чувства, охватившего его, когда он покидал ее. Конечно, он знал, что у нее родилась вторая дочь; об этом ему рассказал Сесил. Находясь во время сезона в Лондоне, где бы он ни был, часто слышал ее имя, но так ни разу и не заехал с визитом к Чейсам. Тем не менее его всегда тревожили слухи, ходившие вокруг Вивиана: говорили, что тот слишком много пьет и транжирит свое состояние. Он слышал, что, похоже, все жалеют его молодую жену. И Доминик глубоко страдал, мысленно представляя себе несчастье этой молодой женщины, которая обречена вою оставшуюся жизнь провести с этим бесчувственным, равнодушным, жестоким животным.

Сейчас она показалась ему еще красивей, чем раньше; она повзрослела, посерьезнела, стала более уверенной в себе. Он подумал, что она научилась скрывать от других свои чувства.

В какое-то мгновение ему удалось подойти к ней поближе и заговорить вполголоса.

— Ну как вы? — спросил он, учтиво склоняясь над ее рукой.

Еще долго впоследствии Шарлотта помнила сильную дрожь, охватившую все ее тело, когда он задал этот вопрос, и невольную волну радости, какой она прежде не знала в своей печальной затворнической жизни.

— У меня все более или менее хорошо, благодарю вас, — тихо ответила она.

— А как дети?

Она подняла глаза, и он увидел, как они засветились от материнской гордости, разгоняя этим светом таящуюся в них глубокую печаль.

— Элеонора просто красавица. Она быстро взрослеет и все больше становится похожей на мою свекровь. Беатрис же с самого начала была похожа на отца, такая же золотоволосая, голубоглазая и…