Мистер Панджоу прикидывал, какую сумму сможет заплатить милорд Памфри за это восхитительное маленькое создание. Он повернулся к капитану «Морехода».

— Всему свое время, капитан Хамблби, — ответствовал он. — Вы получите свое вознаграждение только после того, как я увижусь с его светлостью и узнаю о намерениях милорда.

Мужчины обменялись поклонами. Фауна едва видела лицо мистера Панджоу. Ее спина, каждая хрупкая косточка ныли после зверского избиения. Несчастная и напуганная, она свернулась на стуле безмолвным клубочком. Потом эти ужасные люди удалились. Когда же спустя несколько минут О’Салливан вернулся в капитанскую каюту, она протянула к нему руки, издавая отчаянный крик:

— Не отсылай меня с ним! О, спаси меня! — бормотала она.

Первый помощник выдохнул грязное ругательство, адресуя его непосредственно мистеру Панджоу. Грубый, потерявший человеческий облик от участия в подлых делах, даже он мог с трудом устоять перед мольбою маленькой квартеронки. Он обнял ее своими огромными ручищами и стал гладить, как гладил бы собственного ребенка. Фауна, обвив руками могучую шею, жалобно постанывала от боли всякий раз, когда О’Салливан касался ее спины. Но тут вернулся капитан Хамблби и рявкнул:

— Вымой ее как следует! Ты что, не слышал приказа мистера Панджоу?

О’Салливан, покраснев как рак, загрохотал в ответ:

— Плохо все это, сэр, плохо. Она ведь еще совсем дитя и…

Капитан Хамблби не хотел признаться, что согласен с первым помощником, он был в ярости, потому что понял: хладнокровный и безжалостный делец просто-напросто намеревается надуть его с вознаграждением за необычный трофей. В то же время он боялся мистера Панджоу, поскольку должен был как-то зарабатывать себе на жизнь. И он заорал на О’Салливана:

— Тысяча чертей, чего это ты сюсюкаешь, как баба?! А, мистер О’Салливан? Возьми эту маленькую чертовку и проследи, чтобы на ней не осталось ни одной вши. Иначе, когда мы возьмем ее вечером на берег, мистер Панджоу просто-напросто нас поколотит. Ты слышишь меня?

О’Салливан прекрасно слышал капитана. Он перенес плачущего ребенка обратно в свою каюту. Положив девочку на койку, извлек из рундука бутылку рома и сделал добрый глоток огненного напитка. «Сюсюкаешь, как баба… К черту их всех, к черту!! — думал он. — Хорошо бы ночью смыться с этого дьявольского судна и как можно скорее вернуться в графство Донегал к приличным людям».

Как следует напившись, чтобы меньше реагировать на страдания несчастной, он начал отмывать ее золотисторыжие волосы. Фауна снова разразилась отчаянным плачем, потому что едкое мыло попадало ей в глаза. Когда первый помощник покончил со своим занятием, у Фауны уже не было сил сопротивляться, и она безжизненно распласталась на койке. Ее всю трясло, лицо побелело как у мертвеца. Девочка была совершенно обессиленной и тогда, когда позднее, в серых сумерках, ее, завернутую в накидку, выносили на берег.

Она казалась совершенно равнодушной к собственной судьбе, очутившись в небольшом красивом доме мистера Панджоу, выстроенном десятилетие назад, с прекрасным видом на гавань.

Будь все нормально, Фауна, наверное, заинтересовалась бы необычным и непривычным для нее зрелищем английского дома — просторным кабинетом, устланным превосходным толстым ковром, с бархатными занавесями и свечами, горящими в серебряных подсвечниках на стенах, обшитых деревянными панелями. Сейчас же она была парализована страхом, поскольку вновь предстала перед Руфусом Панджоу, хотя он почти не обращал на нее внимания. По-прежнему завернутая в накидку, она лежала на диванчике, словно маленькая мумия. Девочка была настолько бледна, что даже капитан Хамблби тихо сказал первому помощнику:

— Разрази меня гром… девчонка выглядит совсем больной. Того и гляди, упадет цена. Какая жалость, что мистер Панджоу устроил ей эту трепку!

То, что О’Салливан произнес в ответ, прозвучало очень уж неподобающе по отношению к старшему по званию. Никогда, до самого смертного часа, не забыть ему безмолвного страдания, стоявшего в глазах маленькой квартеронки, когда он прощался с ней… чтобы больше никогда не увидеть. Из дома мистера Панджоу он направился прямиком в таверну «Золотой петух» и напился там до бесчувствия. На следующий день это был уже совершенно другой человек: он вернулся домой настолько подавленным, что жена подумала, не подхватил ли муж в заморских странах какую-то странную болезнь, разрушающую его здоровье.

Мистер Панджоу пребывал в прекраснейшем расположении духа — его петух выиграл бой. По пути домой он заехал к серебряных дел мастеру и купил браслет для Софи. Усевшись в своем кабинете за письменный стол, он записывал некоторые сведения о последнем путешествии «Морехода», полученные от капитана Хамблби. Он по-прежнему негодовал и злился из-за огромной потери рабов, скончавшихся во время долгого пути. Капитан пил вино, курил сигару и отмалчивался. В пятнадцать минут девятого распахнулись двойные двери и дворецкий торжественно объявил:

— Лорд Памфри.

Девочка, лежащая на диванчике, приподнялась и взглянула на высокого мужчину, вошедшего в кабинет. Ее ресницы дрожали. Она еще ни разу не видела такого джентльмена. Лорд Памфри был одет неброско, но элегантно. На голове его возвышался парик с короткой косичкой. На нем был атласный, вышитый цветочками камзол, на туфлях — красивые пряжки. Лорд Памфри оказался красивым мужчиной лет сорока, с удлиненным аристократическим носом и большими голубыми глазами, прикрытыми тяжелыми веками.

Несколько глуповатый, он происходил из весьма обширного и древнего рода, в котором мужчины всегда отличались прекрасной наружностью, но только женщины блистали умом. И почти всегда мужчины из фамилии Памфри стремились выбрать себе в супруги женщин намного умнее себя, словно понимая необходимость восполнить недостающее.

Лорд Памфри владел огромным богатством, обладал добрым и приятным нравом, однако питал слабость к хорошеньким женщинам. Главной страстью его жизни стала капризная супруга Генриетта — одна из самых избалованных красавиц, когда-либо появлявшихся при дворе Его Величества короля Георга III. И чего только не приходилось делать несчастному лорду Памфри, чтобы угодить ей. Ради доброго слова супруги он и отправился к мистеру Панджоу (которого откровенно недолюбливал), чтобы купить новую «игрушку» для ее светлости.

Как бы там ни было, при виде лорда Памфри перед избитой и запуганной девочкой замаячил проблеск надежды. Она мгновенно отреагировала на мягкость и чувство юмора, которыми отличался лорд. Приблизившись к диванчику и с любопытством разглядывая маленькое создание — очаровательное личико, ореол сверкающих волос и глаза, такие огромные и черные, — он воскликнул:

— Милосердный Боже! Да это же кукла… она не может быть настоящей!

Мистер Панджоу и капитан «Морехода» переглянулись. Судовладелец, явно заискивая, произнес:

— Красива, не правда ли, милорд?

— Безусловно, личико просто ангельское. Она квартеронка? Четверть негритянской крови, да? Клянусь честью, при других обстоятельствах ее вполне можно было бы принять за европейку! Даже на ногтях нет и следа туземного происхождения… — С этими словами Памфри взял Фауну за маленькую ручку, внимательно рассмотрел ее, а затем добавил: — Какие овальные ноготки… Просто великолепно! Да она из породистых. Какова ее история?

Мистер Панджоу начал рассказывать. Лорд Памфри, медленно попивая предложенное ему вино, продолжал пристально смотреть на Фауну, отвечавшую внимательным взглядом прекрасных глаз. Затем судовладелец развернул накидку — кишащий вшами саронг по приказу капитана О’Салливан выбросил. Лорд Памфри поспешно отставил бокал и изумленно разглядывал то, что вполне могло оказаться алебастровой статуэткой. Тело девочки обладало настолько идеальной соразмерностью, что лорд просто обомлел. Однако спустя несколько секунд, засмущавшись, быстро прикрыл Фауну накидкой. Не слишком щепетильный, он, однако, обладал врожденным чувством благопристойности, не позволявшим ему обращаться с этим еще незрелым бутоном женственности так, как если бы перед ним находилась чернокожая рабыня. Изумленно глядя на Фауну, он с трудом верил, что девочка рождена матерью-полукровкой, а дед у нее — африканский негр. Щеки лорда Памфри зарделись, когда он увидел, как судорожно вцепилась девочка в свою накидку, как исказилось от гнева и вспыхнуло ее личико при попытке увернуться от похотливых прикосновений мистера Панджоу.

Тут лорд Памфри резко спросил:

— Сколько?

Последовал непродолжительный торг, из которого мистер Панджоу, как обычно, вышел победителем. Лорд Памфри не стал бы платить до нелепости огромную сумму, потребованную вначале за юную квартеронку, однако удалось достичь компромисса. Безусловно, сказал лорд, ее светлость развлечется новым приобретением и с удовольствием зачислит в свою личную свиту этот уникальный экземпляр рабыни. Генриетта настойчиво просила купить ей маленького черного мальчика, потому что у ее лучшей подруги, маркизы Растинторп, есть такое украшенное драгоценностями чудо в тюрбане, которое бегает за ней по дому, словно собачонка, и держит свечи, когда маркиза принимает ванну. Генриетта очень завидовала маркизе.

— Конечно, это смешно и нелепо, но Растинторп говорит, что от черной кожи их негритенка исходит особый запах, — заметил его светлость. — Мне это не подходит. Но от девочки, к счастью, не пахнет. На следующей неделе я возвращаюсь в Лондон. Квартеронка худенькая и бледная. Проследите, чтобы ее как следует кормили и одели поприличнее. Также проследите, чтобы она была готова отправиться вместе со мной… утром в следующее воскресенье. Я заеду за ней в моем дорожном экипаже после завтрака.

Панджоу радостно потирал руки. Его узкие глазки замаслились от удовольствия. Завтра у Софи будет нечто посерьезнее браслета. Милорд Памфри дал прекрасную цену за свое приобретение. Перед уходом милорд осведомился, как зовут девочку, и, когда узнал ее имя, а также то, что ее дед был профессором энтомологии, громко рассмеялся.