Кларисса, почти не владея собой, осматривала залу в поисках своего супруга.

— Немедленно отвези меня домой, Уильям, — проговорила она, когда нашла его.

Маркиз, плотный и дородный, изнемогая от жары в своем пышном парике и тесных атласных панталонах, был только рад ее просьбе. Он пристально разглядывал лицо Клариссы, претерпевшее разительную перемену. Впервые он видел жену такой — она была похожа на привидение и вся дрожала.

— Ради Бога, ответьте, вам нездоровится, дорогая? Или вы увидели призрак?

— Да, да, призрак, — кивнула она. — А еще я сошла с ума. Это она. Это она!

— Бог с вами, кто она, любовь моя? — озадаченно вопрошал Уильям.

Трясущейся рукой Кларисса указала на Елену, которая с несравненной грацией танцевала кадриль с Гарри Роддни. Уильям проследил за пальцем супруги, а затем хлопнул себя по колену и захохотал.

— Черт побери, моя дорогая! Неужели вы последовали примеру Генриетты Хамптон и хлебнули лишнего?

— Не вижу ничего смешного, — мрачно возразила Кларисса. — Вот скажите мне о маркизе де Шартелье, откуда она родом, откуда приехала? Ответьте же!

Уильям попытался почесать лысину под париком и сказал:

— Да полно вам, дорогая. Откуда мне знать? Кто-то говорил мне, что де Шартелье познакомился с ней на Континенте, что частично она испанских кровей — о чем, собственно, и говорят ее глаза. Кстати, чертовски красивые глаза. А до чего она умна! Мы говорили на мою излюбленную тему — о фауне и флоре, — она превосходно разбирается во всех таинствах природы и…

Он замолчал. Кларисса зашаталась, вцепилась ему в руку и сдавленным шепотом пробормотала:

— Фауна. Фауна…

Он снова взглянул на нее и расхохотался.

— Вы знаете латынь, любовь моя? Я не предполагал этого. Что ж, давайте-ка пойдем засвидетельствуем наше почтение хозяину, если вы намереваетесь удалиться пораньше.

Она кивнула. Ни разу в жизни Кларисса не была так расстроена, испугана и смущена. Она не смогла ничего выяснить… ничего конкретного. На первый взгляд все ее подозрения, видимо, были беспочвенны. Но стрела оскорбления, пущенная из лука Елены, поразила ее в самое сердце. Она так быстро покинула особняк де Шартелье, словно получила приглашение от самого дьявола. По дороге домой Кларисса плакала. Уильям ничего не мог понять, однако слышал, как его жена постоянно повторяет имена Фауна и Зоббо, и, подобно Эдварду Хамптону, решил, что его супруга прежде всего нуждается в хорошем враче.

Званый ужин у де Шартелье продлился до рассвета. Уже совсем рассвело, прежде чем зевающие лакеи увидели, как последние подвыпившие и веселые гости рассаживаются по своим каретам. На Пиккадилли раздавался бодрый цокот копыт.

Это был потрясающий вечер. Никогда еще не было такого великолепия, таких изысканных яств и превосходных вин; таких изумительных танцев и любовных интриг, когда под воздействием излишних возлияний в мужчинах разыгрывалась страсть, а желания женщин прорывались сквозь личину придворного этикета. И в первую очередь беспрецедентный случай — ведь сам принц удостоил своим посещением особняк де Шартелье! Об этом званом вечере говорили месяцы спустя. Но самой главной темой всех разговоров была красивая, умная и молодая жена Сатира. В эту ночь Елена де Шартелье стала самой знаменитой женщиной Лондона.

А что же ощущала она… та, что принимала всю эту лесть… новый идол светского общества?

В известной степени она прекрасно понимала, что отомстила за другую личность — за Фауну, невольницу. Кларисса теперь стала запуганным и подавленным ничтожеством, а Генриетта Хамптон была полностью уничтожена.

Но что же ощущала Елена?

Бледная, усталая, почти измученная своим успехом, даже когда золотой перст славы коснулся ее, она с горечью осознавала, что потерпела глубокую неудачу. Ведь она продолжала соблазнять Гарри Роддни, желая приблизить его роковой конец.

Как и предсказывал Люсьен (он уже давно удалился), Гарри не ушел до конца вечера. И теперь он остался с Еленой наедине. Он стоял в опустевшей гостиной напротив высокого окна. Свечи в люстрах погасли. Первые золотые лучи весеннего солнца ласкали верхушки деревьев в парке, высветляя их зелень. Серпантин напоминал собой ровное серебряное зеркало, холодный рассветный воздух проникал в надушенную, прокуренную, наполненную винными парами, огромную опустевшую залу.

Гарри Роддни привлек Елену к себе, его лицо выражало боль и отчаяние. Он умолял ее стать его возлюбленной.

— Эта ночь была для меня мукой! Смотреть, как другие мужчины все время касаются вас и танцуют с вами… видеть, как вы улыбаетесь им, знать о том, что завтра многие из них станут осаждать вас с букетами цветов, дорогими подарками и тысячами приглашений! О, Великий Всемогущий Боже… Елена, да как же я смогу вынести такую пытку! Неужели вы оставите меня несчастным?!

Елена покоилась в его объятиях, разглядывая его лицо своими удивительными бездонными глазами. Как она от всего устала! От сознания огромной ноши, которую несла, от мысли об этих четырех безрадостных годах без любви и даже без иллюзии любви. А от осознания многочисленных триумфов Гарри ей становилось горько как никогда. Внезапно она задрожала, и он отпрянул от открытого окна.

— Вам холодно, любовь моя?

Она могла бы лишь рассмеяться в ответ на эти слова. Холодно? Да. Но не от свежего воздуха, напоенного ароматом весны. Смертельный холод царил в глубине ее сердца. И она печально посмотрела на мужчину, который когда-то так разочаровал ее.

Не настало ли время поведать ему о прошлом и получить от него хотя бы каплю раскаяния? До чего же он был уверен, что сумел вновь соблазнить ее, опутав шелковой паутиной ее давней страсти!

— Елена, — хрипло произнес он. — Взгляните на меня… позвольте мне вкусить хоть немного нектара ваших восхитительных губ! О, желанная… если бы вы могли упорхнуть со мною отсюда, от де Шартелье… от всех… исчезнуть и остаться вдвоем навсегда!

Она тихо рассмеялась.

— Неужели вы думаете, что я брошу Люсьена, который дал мне все?

— Я тоже буду делать для вас все! Он… он не сумеет сделать вас совершенно счастливой! Я тот, кого вы любите, не так ли?

— Разве я когда-нибудь говорила вам это?

— В моих мечтах — да, да! — пылко воскликнул он.

Ее глаза наполнились внезапным гневом.

— А в прошлом?

Он не понял значения ее слов, но не подал вида и произнес:

— Да, когда я писал вам, когда вы находились в Бастилии. По-моему, мы всегда любили друг друга, все время. И мы желали друг друга, моя несравненная.

Ему следовало бы дать пощечину, однако она просто промолчала, мрачно глядя на его осунувшееся лицо, на темные круги под глазами, под его зелеными сверкающими глазами. Он страдал из-за нее! Превосходно! Никогда еще он не испытывал таких мук, как сейчас испытывал из-за нее!

Внезапно она поняла, что должна убить его. Сначала сделать своим любовником, а потом уничтожить, и прежде чем он сделает свой последний вздох, дать ему понять всю глубину ее страдания.

«О, великий Боже, я схожу с ума, так страстно я желаю его поцелуев, пусть будут они для него первыми и последними!» — в ужасе призналась она себе.

Она позволила ему погладить ее растрепанные локоны, прижать жаждущие губы к ее губам. Мгновение спустя она ответила на его страстную ласку. Ее губы жадно впились в его рот, ее руки обвились вокруг его шеи.

— Дорогая, любимая, страсть моей души! Я жажду тебя! — почти со слезами проговорил он. — Скажи, что ты тоже любишь меня, умоляю! Я так долго ждал этого мига!

— А я… дольше, — с горечью произнесла она.

Уже ничего не осознавая, он сжал ее в объятиях.

— Вы делаете мне больно! — вскричала она.

— Я обезумел от любви! И своею болью заглажу свою вину. Я умру в твоих объятиях! — пылко добавил он.

— Тогда умрите, — проговорила она, опустив длинные ресницы, которые скрыли беспредельное отчаяние в ее взоре.

Он снова неверно истолковал значение ее слов, страстно лаская ее.

— Елена… Елена… ты хочешь этого? Ты станешь моей? О чудо мое, даже если я недостоин тебя, я докажу, что это не так!

Она, задрожав, отпрянула вновь. Еще не время. И она произнесла:

— О Гарри… оставьте меня.

Его лицо опять приобрело страдальческое выражение. Он хотел что-то сказать, но она резко перебила:

— Уходите! Я не стану видеться с вами неделю. В один из этих семи дней я пришлю вам своего посыльного и сообщу, где мы встретимся.

Его лицо опять прояснилось.

— Дорогая… сладость моя… как пожелаете! А прежде я пришлю вам столько цветов, чтобы можно было устлать ими путь, по которому вы проедете! Боже, неужели это правда? Неужели я не в бреду?! Но, может быть, мы встретимся раньше?

— Нет… спустя неделю вы приедете ко мне. Но я приеду туда первой. — Ее глаза прищурились, мысли метались в голове.

— Куда? Скажите мне сейчас!

— Нет. Я пришлю вам письмо… Итак, спустя неделю, начиная с этого дня, — тихо проговорила она.

Гарри все еще сжимал ее в объятиях, лаская ее великолепные кудри. Указательным пальцем он нежно проводил по ее тонким бровям, восхищаясь их безупречной формой. И все-таки, как всегда, он был сбит с толку этой женщиной. До сих пор ему казалось, что он приближается к ней и все же — постоянно находится на некотором расстоянии от нее. Он чувствовал себя так, словно совсем не знал и не понимал ее.

В течение недель и месяцев, которые он проводил в ее обществе, он все больше удивлялся не только ее красоте, но и ее эрудиции. Одно время не интересовавшийся серьезными материями Гарри Роддни, живя с Джеймсом Уилберсоном, значительно пополнил свой интеллектуальный багаж, ибо мистер Уилберсон был не только деловым человеком, но и писателем. И Гарри просто наслаждался диспутами с Еленой, особенно пребывая в Бастилии, когда они блуждали по ее владениям, которые она в шутку называла «морским королевством». В дни, когда маркиз страдал от своего хронического недуга, Гарри выпадало несказанное блаженство проводить много времени наедине с Еленой. Часто холодными вечерами они сидели около огромного камина, читая или беседуя, прогуливались в горах или ездили верхом. Она была великолепной наездницей, и Гарри проводил незабываемые часы, когда легким галопом скакал рядом с ней через упругие торфяники, любуясь тем, как нежный бриз с моря развевает ее пышные волосы и заставляет покрываться румянцем ее щеки. Он открыл так много различных сторон ее натуры — таких прелестных сторон! И все же иногда наступали мгновения, когда она решительно, а временами даже жестоко повелевала ему удалиться, и тогда ее ласковые глаза становились суровыми, как скалы, на которых возвышалась Бастилия. Скалы, о которые человек может разбиться насмерть. Однажды он упрекнул ее в том, что она просто забавляется с ним, ведет себя так, словно презирает его или возмущается им. И всегда, когда он спрашивал, искренне ли она к нему относится, получал уклончивый ответ. И он оставался подле нее, раздираемый сомнениями и опасениями, что ему снова придется довольствоваться тем малым, что она уделяла ему. Он, пренебрежительно отзывающийся о каждом, кто становился рабом женщины, теперь сам очутился в положении ее раба. Стоило ему лишь подумать о Елене, как он тут же попадал в некий умственный тупик. Он знал ее хорошо и все же не знал вовсе. Она никогда не рассказывала ему, почему вступила в брак с маркизом без любви. В одном Гарри был уверен: она сделала это отнюдь не из-за материальных соображений. Ее, как и Люсьена, больше радовало приобретение какой-нибудь прекрасной картины или иного произведения искусства, чем все драгоценности, о которых мечтает каждая обычная женщина.