Елена наблюдала за ней. Да, это было ее возмездие! Она понимала, что Генриетта потрясена до глубины души, голова ее идет кругом, ее сейчас стошнит. И Елена вспомнила, как несчастную, растерянную девочку вырвало на ковер миледи, за что она была избита до полусмерти миссис Клак.

— Может, вы желаете удалиться? — участливо спросила она. — У вас очень нездоровый вид, мадам. Прошу вас, обопритесь на мою руку.

Генриетта вцепилась в ее руку. Ее охватил стыд за неприличное недомогание. И чем дольше она оставалась рядом с хозяйкой дома, тем сильнее чувствовала, что какой-то дьявольский рок связывает ее с перевоплощенной Фауной. Лицо ее горело. Нелепое украшение на голове давило невыносимой тяжестью. Ей казалось, что сейчас земля разверзнется под нею и поглотит ее. Она пыталась пробормотать извинения. Елена ласково проговорила:

— Знаю, что вы сейчас чувствуете, моя дорогая. Когда-то, еще ребенком, меня стошнило на изысканный ковер, только что привезенный из Парижа. Надо отвести вас в мою туалетную комнату. Давайте пойдем быстрее…

Но Генриетта не могла идти быстрее. Ее толстые ноги больше не подчинялись ей. Последние слова маркизы поразили ее, словно вспышка молнии, и она окончательно обессилела. Она молча смотрела в глаза Фауны. Все раздирающие ее сомнения теперь обратились в животный ужас, ей становилось ясно, что она сошла с ума. Да, она сошла с ума, и грехи, совершенные ею в прошлом, неумолимо преследовали ее. Сознание вины лишило ее дара речи. Недомогание усилилось. Гости с любопытством и удивлением смотрели на нее. Она видела лоснящееся от жира обеспокоенное лицо Эдварда… Взволнованное лицо Клариссы. Красивое, презрительное лицо Энтони Леннокса, когда-то бывшего ее любовником, а теперь ставшего одним из самых непримиримых врагов. Что же имела в виду маркиза, рассказав ей о том, как маленькую девочку стошнило на ковер, привезенный из Парижа? Она имела в виду ее собственный ковер, лежащий в будуаре дома Памфри. Фауна! Это Фауне стало плохо в ту ночь, когда ее привез Джордж.

Генриетта вскрикнула и рухнула на пол. Сквозь туман она слышала вокруг взволнованные восклицания. Ее роскошный наряд измялся, перья на голове обвисли, нижние юбки были в полном беспорядке, джентльмены прыснули со смеху, увидев ее подвязки… она лежала на полу в луже собственной рвоты, распространяя дурной запах, и осознавала, что больше никогда не посмеет появиться в обществе. Ее время закончилось, завершилось наивысшим позором, и именно в ту ночь, когда она намеревалась стать закадычной подругой новой маркизы! Последним ее воспоминанием, перед тем как провалиться в глубочайший обморок, было то, как Елена склонилась над ней, поправила ей платье и проговорила:

— Бедняжка! Боюсь, с ней случился внезапный приступ.

Однако Кларисса — ее лучшая подруга Кларисса — резко бросила:

— О-ля-ля! Гадкая Этта слишком много выпила, вот что я вам скажу!

После этого Генриетта впала в спасительное забытье.

Глава 25

Леди Хамптон ехала домой. Точнее было бы сказать, ее вез домой муж, всякий раз разражавшийся гневом, когда обращался к ней. Она возвращалась домой (после второго замужества она жила в новом доме на площади Фицроу) в полуобморочном состоянии, истерически рыдая, думая о Фауне, ее сбежавшей невольнице, ставшей маркизой де Шартелье. Она рыдала и стенала до тех пор, пока Эдвард про себя не решил, что его супруга не в своем уме и ее надо немедленно показать врачу.

Как Хамптон понял, с Генриеттой все кончено. И он возненавидел ее. Он не любил и своих толстых, капризных и вечно хныкающих дочерей. Завтра же он отправится в Мадрид, куда его приглашает старинный испанский друг, и никогда не вернется к Генриетте. «Да как можно вернуться после этого отвратительного скандала, произошедшего на глазах половины Лондона! Дальше она будет жить одна, и вряд ли так называемые друзья станут навещать ее в весьма заслуженном одиночестве», — думал про себя Эдвард.

После отъезда Генриетты с бала одна из ее так называемых подруг — а в действительности «лучшая» подруга — с угодливым видом подбежала к маркизе, пытаясь снискать ее расположение. Елена медленно проходила среди гостей, одаривая всех любезными словами, как подобает знатной леди и настоящей хозяйке дома, и при этом с загадочной улыбкой слушала болтовню глупой Клариссы.

— Вы, разумеется, чужестранка среди нас, мадам, но уверяю вас, у бедняжки Генриетты чрезмерная склонность к вину. До чего шокирующее зрелище, не правда ли? — доверительно спросила Кларисса.

— Вас, кажется, смутила мысль, что я похожа на кого-то, кого когда-то знала леди Генриетта, — с серьезным видом сказала Елена.

Кларисса расстегнула пуговички на своих белых лайковых перчатках и опять захихикала. Все завистливо смотрели на нее. Конечно, ведь она беседовала tête-à-tête с очаровательной маркизой, которая совершенно пленила весь Лондон. И Кларисса ощущала безудержную радость. Завтра она все расскажет Генриетте и будет наблюдать, как ее жирное расстроенное лицо исказится от слез и зависти.

— О мадам, она совершенно… совершенно не в своем уме, и я-то знаю, что она подумала! — воскликнула Кларисса.

Елена смерила ее таким долгим пристальным взглядом, что внезапно глупая женщина почувствовала себя крайне неловко. А Елена думала: «Ты ложный друг всем без исключения… безвольная и бессовестная, ведь ты хотела невинную шестнадцатилетнюю девушку выдать замуж за отвратительного карлика!»

Но вслух она сказала:

— Прошу вас, мадам, скажите, на кого же я так удивительно похожа?

Кларисса прикусила губу. Чем дольше она смотрела на Елену, тем большую неловкость испытывала. «По правде говоря, Генриетту не в чем было винить, ибо если снять с маркизы ее роскошный наряд и драгоценности, то она вполне могла бы оказаться той невольницей», — думала Кларисса.

— Я… мне бы не хотелось этого говорить… все это весьма нелестно и нелицеприятно, дорогая маркиза… та девушка была прекрасна, но очень низкого происхождения в сравнении с вашим благородным.

Елена поморщилась. Ее ресницы дрогнули, и она тихо проговорила:

— У вас ведь трое сыновей, как мне известно?

— Да, считаете, что я поступила неблагоразумно? — глупо хихикнула Кларисса.

— Напротив, весьма благоразумно, мадам. А еще я слышала, что у вас был черный паж… очень забавное маленькое чудовище.

Глаза Клариссы расширились от изумления. Однако, вовлеченная в эту импровизированную беседу, она ответила:

— Увы, это случилось три года назад. Зоббо умер… умер, бедняга, от печали. Его жизнь была сильным разочарованием. Он не мог жениться. А та, которую я хотела сделать его женой, исчезла незадолго до свадьбы.

— Кого же вы имели в виду? — сурово спросила Елена, и в ее глазах загорелся зловещий огонек. Клариссу понесло навстречу ледяной ванне, ожидающей ее, о чем она по глупости своей даже не догадывалась.

— Да красавицу квартеронку, когда-то принадлежавшую Генриетте Хамптон (тогда она была замужем за лордом Памфри), которая, увы, сбежала.

— Ей разве было так скверно в услужении у миледи Хамптон?

— Кто знает, мадам… может ли вообще быть счастлива черная невольница, — глупо хлопая ресницами, ответствовала Кларисса и снова захихикала.

Тут Елена окинула Клариссу таким презрительным и гневным взглядом, что та окаменела от страха. А Елена сказала:

— Какая жалость, мадам, что вы растите сыновей, а не дочек. Поскольку тогда вы смогли бы хорошенько позабавиться, выдав их замуж за Зоббо. Всех троих. И какое увлекательное зрелище являл бы собой Зоббо в роли владельца небольшого гарема! Ведь он прекрасно подошел бы вашим дочерям, вам не кажется?

На напудренном и подкрашенном лице Клариссы выступили серые пятна. Она была потрясена таким ударом. Дыхание ее сперло. Она стояла, оцепенев, как человек, высаженный на необитаемый остров, отрезанный от всего мира бездонным океаном, и растерянно смотрела на хозяйку дома. В огромных черных глазах она увидела суровое обвинение, наполнившее ее ужасом. И о, какое оскорбление, какое унижение… сказать ей подобную вещь… ибо маркиза предположила, что ее дочери… дочери Уильяма Растинторпа… могли бы стать женами уродливого африканского карлика! О кошмар из кошмаров! Кларисса приоткрыла свой маленький ротик ангельского рисунка и собралась возразить. Но слова будто застряли у нее в горле. Елена улыбнулась и кивнула ей.

— Прошу извинить, мадам, но мой партнер ожидает меня на следующий танец. Надеюсь, вы превосходно проведете этот вечер!

Кларисса испуганно смотрела ей вслед. Дрожь пронизывала ее с головы до ног. С ней заговорила какая-то ее знакомая, но она не слышала ничьих слов. В ее ушах стоял певучий мелодичный голос, а ум поразило страшное сомнение… то же, что повергло Генриетту наземь. Фауна! Это была она! Откуда еще маркиза могла знать о подобных вещах! И почему она говорила с такой горечью… и жестокостью? О, до чего чудовищно это было! Веселый званый вечер был напрочь испорчен для Клариссы. Никогда, никогда больше ее не пригласят сюда!

Была ли это Фауна? Могло ли такое быть? Да нет же! Это же невозможно!

Маркиз де Шартелье наблюдал за выражением лица Клариссы и трясся от еле сдерживаемого смеха. Он догадывался о том, что сказала ей Елена, понимал, что она выпустила очередную стрелу из своего арбалета. Маленькая маркиза Кларисса явно находилась в состоянии шока.

Он отвернулся, ощущая сильную усталость и боли в боку. Сухой кашель донимал его. Однако все его измученное болезнью тело ликовало от жестокой мести Елены.

Некоторое время он наблюдал за тем, как его жена кружилась в грациозном танце в объятиях Гарри Роддни. Красивое лицо Гарри лучилось радостью. Он смотрел на свою партнершу, и в его глазах отражалась беспредельная любовь к ней. Люсьен усмехнулся. Скоро наступит очередь Гарри. Очень скоро.