— Понятно. Что ж, вы мне рассказали о своем падении с дерева после того, как Рафаэль сделал предложение Джорджиане, и будет только честно, если я отвечу вам так же искренне. Нет, мисс Треваррен, я не люблю Федру в том смысле, который вы имеете в виду. У меня не было ни времени, ни возможности развить в себе такое чувство.

Анни была разочарована.

— Но вы так смотрели на нее, когда вышли тогда из кареты… Так целовали ей руку…

Чандлер хмыкнул и запустил руку в волосы.

— Ах, Анни, какая же вы фантазерка! Впрочем, возможно, я так на нее смотрел. В конце концов, Федра… Федра на редкость прелестна. Наши семьи уже много столетий…

— И все? — крикнула Анни, вскакивая на ноги.

Чандлер тоже встал и теперь смотрел на нее с искренним сожалением.

— Нет, — сказал он. — Когда я увидел взрослую Федру, я подумал, что в один прекрасный день, если мы оба постараемся, то, возможно, полюбим друг друга. И я был счастлив тогда.

Анни открыла было рот, чтобы что-то сказать, но поняла, что сказать ей, в сущности, нечего, и она закрыла его.

Чандлер легко положил руки ей на плечи, наверное, так сделал бы брат, если бы он был у Анни.

— На самом деле лет ничего удивительного в вашем представлении о любви, — хрипло проговорил он. — В конце концов, вы совсем молодая девушка и всю жизнь прожили под крылышком… Откуда вам знать, что такое счастье очень редко случается? Но, увы, мне придется вас разочаровать горькой правдой. — Он набрал полную грудь воздуха. — Анни, прелестная Анни, большинство из нас ни разу в жизни не встречается ни с чем подобным. Нам приходится довольствоваться менее высокими чувствами, которые, кстати, тоже вполне могут осчастливить человека.

Анни гордо подняла голову.

— Как я рада, — сказала она, — что я не вы.

Он опустил руки.

— Господи, будь милостив ко всем нам, — прошептал он. — Вы ведь говорили мне о своей любви к Рафаэлю, правда?

Анни еще раз вздернула подбородок.

— Сначала — да. Но если вы не испытываете ничего подобного к Федре, а она к вам, то свадьбы не должно быть, по крайней мере, пока.

Чандлер в волнении отвернулся от нее и запустил руку в волосы, потом опять посмотрел на Анни.

— Забудьте на минуту о Федре и обо мне. Анни, вы не должны разрешать себе любить Рафаэля Сент-Джеймса. — Анни хотела было возразить, но он поднял руки, останавливая ее. — Нет, нет, я не говорю, что он плохой человек. Может быть, он самый лучший из всех, кого я знаю. Но он обречен, Анни, так же, как этот осыпающийся замок и эта проклятая страна. Если вы отдадите ему свое сердце, то он, скорее всего, унесет его с собой в могилу.

Анни отпрянула от него и закрыла глаза, всего на одно мгновение, словно защищая себя от жестоких слов.

— Значит, так тому и быть.

— Господи Иисусе, — побледнев, прошептал Чандлер. — Этого не может быть, Анни. Вы такая молодая, такая красивая… Вы родились на этот свет, чтобы выйти замуж, чтобы свести с ума какого-нибудь дурака, который будет Богу молиться от счастья, чтобы рожать детей и мечтать… — Он замолчал, не отрывая от нее печального взгляда. — Бегите отсюда, Анни. Бегите отсюда и уносите подальше ваше доброе глупенькое сердечко.

Еще не прошло часа, как Анни приняла точно такое решение. Однако, стоя сейчас напротив Чандлера, она ясно поняла, что по своей воле ни за что не покинет замок Сент-Джеймс, будь то до или после свадьбы Федры, если только Рафаэль не откажется быть с ней рядом. И она покачала головой.

— Я остаюсь, — сказала она, словно принося священную клятву.

Чандлер вздохнул и, невразумительно распрощавшись, ушел, оставив Анни одну. Она смотрела ему вслед и не винила его за то, что он сомневается в мудрости ее решения, поскольку все его доводы насчет Рафаэля были в высшей степени разумными. Однако, зная долгую любовь своих родителей, Анни знала, что любовь совершенно не обязательно должна быть разумной.


Рафаэль из окна замка наблюдал за Анни и Чандлером и злился. Какого черта они там беседуют наедине? И о чем им вообще разговаривать? Что Хэзлетт о себе думает? С какой стати он нежничает с Анни, словно она, а не Федра, его невеста?

А потом он совсем растерялся… Почему они так внезапно разошлись в разные стороны?

Это его больше всего обеспокоило, даже больше, чем их разговор наедине и их прикосновения друг к другу.

Возмущенный Чандлером, Анни, больше всего самим собой, Рафаэль отвернулся от окна и пошел по коридору к боковой лестнице.

Дурак он был, когда накануне помчался за уехавшей из замка Анни, и еще больший дурак, когда поцеловал ее, желая преподать ей первые уроки плотского наслаждения. И вот теперь, после того, когда он столь благородно отверг удовлетворение, которое она с охотой, даже весьма настойчиво, предлагала ему, он не может выкинуть из головы эту девчушку. Сначала он чуть было не задушил собственного брата, а теперь подглядывает в окно, как какая-нибудь старая сплетница, воображая интриги и предательства.

Проклиная все на свете, Рафаэль сбежал по старой ненадежной лестнице и бросился в отдаленную часть сада. Анни ушла, и остался только Пан со своей разбитой дудочкой и ехидной улыбкой на губах.

Рафаэль усмехнулся в ответ и отправился обратно в дом с твердым намерением взять себя в руки и заняться каким-нибудь неотложным делом в преддверии неизбежного апокалипсиса в Бавии.

По странной случайности он чуть ли не нос к носу столкнулся с Чандлером, который в глубокой задумчивости стоял на выбранной Рафаэлем тропинке, прислонившись спиной к каменной стене и опустив голову на грудь.

— Вы…

Чандлер нахмурился, словно увидел перед собой самого дьявола, который явился к своему избраннику.

Рафаэль кивнул. Его странно позабавила реакция Чандлера, но в то же время ему от всей души захотелось побить старого друга за то, что он посмел прикоснуться к Анни Треваррен.

Чандлер выпрямился, поправил рукава, ибо всегда был на редкость аккуратным, и встал лицом к лицу с Рафаэлем.

— Вы должны отослать отсюда дочь Треварренов, — сказал он. — Немедленно.

Еще никогда Рафаэль не чувствовал себя таким подлецом, как в эту минуту.

— Да? — переспросил он, не повышая голоса. — А почему вы об этом просите? Неужели мадемуазель так соблазнительна?

Чандлер побагровел и стиснул зубы, стараясь сдержать охватившую его ярость. Он сжал руки в кулаки, а его глаза метали стрелы справедливого негодования, чего не мог не признать Рафаэль.

— «Соблазнительна»? О чем вы, Рафаэль? Неужели вы думаете, что я посмею предать вашу сестру в ее же доме? Или вас, моего брата и давнего друга?

Рафаэль не мог вымолвить ни слова. Ему хотелось подраться с этим чистюлей и в то же время он понимал, что правда не на его стороне. Он попытался заговорить, но из этого ничего не вышло.

Чандлер немного успокоился и положил руку Рафаэлю на плечо.

— Рафаэль, сейчас не время спорить, — сказал ой. — Вы должны знать, что я человек слова, даже если вам хочется думать обо мне иначе.

Теперь Рафаэль прислонился к стене, стараясь взять себя в руки.

— Что вы говорили Анни? — спросил он, с трудом двигая губами. — Зачем трогали ее?

Чандлер рассмеялся, но смех у него был невеселый.

— Так вот в чем вы меня подозреваете! Вы видели меня с Анни!

Рафаэль кивнул. К нему вернулось прежнее напряжение, и он едва удерживался, чтобы не схватить Чандлера за горло и не выдавить из него признание.

— Анни сказала мне, что любит вас, — безжалостно парировал Чандлер.

— Нет.

Рафаэлю было бы гораздо легче, если бы Чандлер ударил его мечом или дубинкой, которой выколачивают пыль.

— Боже Милостивый, нет. Анни же совсем девочка. Только что закончила школу. Она лишь думает, будто…

Чандлер покачал головой.

— Нет, Рафаэль, — совершенно серьезно проговорил он. — Вы неправы. Анни Треваррен отлично знает, что чувствует, я в этом убежден. Более того, если слухи, которые бродят тут со вчерашнего дня, справедливы, то вы дали юной даме повод думать, будь вы прокляты, что тоже питаете к ней нечто.

— Черт побери, Рафаэль, — продолжал он, — вы должны или отпустить это прелестное создание домой, или вести себя достойно. Подумайте о ее репутации и о ее жизни!

Рафаэль не ответил, видит Бог, он был не в силах. Чандлер говорил все правильно, даже очень правильно, каждым словом раня его в самое сердце.

Рафаэль должен был сам знать, что Анни думает и чувствует, особенно после того, как она отдавалась ему накануне, подчиняясь его рукам, его губам, его уговорам.

Он должен был знать… И он не знал. Джорджиана любила его всем своим сердцем, его бесценная, покинувшая его Джорджиана, и ни один мужчина не может быть дважды благословлен такой любовью. Тем более он, Рафаэль Сент-Джеймс, сын цыганки, узурпатор.

— Отошлите ее отсюда, — требовал Чандлер.

Рафаэль не видел и не слышал своего друга, весь поглощенный воспоминаниями о нежном ненасытном теле, которому он дарил наслаждение в уединенном доме. Что он наделал? Господи, что он наделал?


Поздно ночью Анни отыскала Рафаэля в часовне. Он лежал ничком, как мертвый, на первой скамейке и был бы похож на кающегося святого, если бы от него не несло виски.

Анни беспокойно посмотрела на алтарь.

— Ему было очень тяжело, — прошептала она Тому, Кто мог бы ее услышать. — Пожалуйста, если Тебе не очень трудно, помоги ему немножко.

Принц дернулся, потом застонал. Анни ужасно боялась, как бы его не вырвало прямо в часовне, потому что он был пьян сверх всякой меры. У Рафаэля и так хватает бед, не надо бы ему еще обижать Господа.

Она осторожно коснулась его плеча.

— Прочь!