ГЛАВА ШЕСТАЯ

Анни спряталась ото всех в дальнем уголке сада возле покрытой мхом и осыпающейся статуи Пана и уселась на такую же древнюю скамейку. Посидев несколько минут неподвижно и придя в себя после разговора с Люсианом, когда она дрожала от ярости и других чувств которым не находила названия, Анни взглянула на деревянную шкатулку у нее на коленях.

Еда, которую она взяла в кладовке, куда-то исчезла, наверное, выпала у нее из рук, когда она торопилась убежать подальше ото всех. Все же, несмотря на все волнения, Анни чувствовала голод.

Вздохнув, она дрожащей рукой погладила крышку шкатулки из вишневого дерева. Потом откинула ее, и перед ней возник как будто маленький столик с чернильницей и специальным местом для ручек и карандашей. Внутри она нашла даже несколько швейцарских марок, совершенно бесполезных в Бавии.

Анни улыбнулась. Шкатулку-столик ей подарили сестры на Новый год. Они все вместе отыскали ее в каком-то магазинчике в Париже, по крайней мере, так они сказали, и обошлись без помощи мамы или гувернантки. На самом деле, это была не совсем правда, потому что без гувернантки Габриэла, Мелиссанда, Елизавета и Шарлотта Треваррен и шагу ступить не смели.

Патрик и Шарлотта Треваррен не были строгими родителями в обычном понимании, но они всерьез заботились о своих дочерях и все делали ради их безопасности.

От одного воспоминания о родных Анни стало намного легче. Она достала пузырек с чернилами, свою любимую ручку и несколько листочков бумаги.

Потом с удовольствием написала «Замок Сент-Джеймс» и число в правом верхнем углу. «Мои самые любимые мама, папа и сестрички…» На этом она остановилась, поняв, что вдохновение покинуло ее.

Шорох в кустах рядом испугал ее, и она уронила бумагу… Потом на землю полетели шкатулка, чернила, словом, все, что у нее было в руках.

Ей совсем не хотелось видеть Люсиана и, кстати сказать, Федру и Рафаэля тоже.

Она узнала Чандлера Хэзлетта и вздохнула с облегчением. У него было доброе и веселое лицо, не омраченное никакими трагедиями, и он показался Анни на редкость прямодушным и уравновешенным.

Анни подивилась, возвращая ему приветливую улыбку, почему судьба заставила ее полюбить такого невозможного человека, как Рафаэль. Все было бы намного проще, если бы она могла отдать свое сердце тому, кто по достоинству оценил бы ее привязанность и отплатить ей тем же.

— Надеюсь, я вас не очень потревожил, — сказал, вылезая из кустов, Хэзлетт.

Анни обратила внимание, что он держит в руках что-то, завернутое в салфетку, и тяжело вздыхает, хотя глаза у него смеются.

— Рафаэлю неплохо было бы приструнить своих садовников. Я уж было подумал, что опять попал в джунгли. Вот уж совсем не удивился бы, если бы мне навстречу вышел тигр, а то и выбежали бы обезьяны.

Анни рассмеялась и подвинулась на скамейке, освобождая ему место. Благодарный мистер Хэзлетт уселся рядом, по-доброму глядя на нее, и протянул ей сверток.

Анни приняла подношение, думая только о том, что у нее опухшие глаза и красный нос.

— Что это?..

Не дожидаясь, когда она договорит, мистер Хэзлетт с удовольствием объяснил:

— Должен признаться, мисс Треваррен, я видел, как вы недавно бежали по дому, теряя кое-что на ходу. Я понял, что вы расстроены, но решил, что вы все-таки не откажетесь поесть.

Его доброта совершенно обезоружила Анни. Она шмыгнула носом, и пальчики у нее дрожали, когда она развязывала узелки.

— Вы такой заботливый, мистер Хэзлетт, — тихо проговорила она.

— Пожалуйста, называйте меня Чандлер, — попросил он. Ведь мы теперь друзья, правда?

У него был ласковый голос, и Анни едва удержалась, чтобы не броситься ему на шею и не выплакать у него на груди все свои горести. Она бы именно это сделала, будь рядом с ней ее добрый отец.

Бог знает, каким усилием воли она приняла гордый вид.

— Благодарю вас.

Она сказала это совсем тихо, но Чандлер все равно услышал.

Забыв о письменных принадлежностях, Анни откусила большой кусок сыра. Мистер Хэзлетт терпеливо ждал, пока она расправится с яблоком и с хлебом.

— Ну вот, — проговорил он потом, беря ее за руку. — Хотите теперь поговорить? Уверяю вас, мне можно довериться, и, возможно, я даже покажусь вам милым.

Анни почувствовала себя гораздо сильнее, хотя торопливо проглоченная еда вряд ли еще успела добраться до желудка. Она пока не решила, оставаться ей в Бавии или немедленно уезжать из замка Сент-Джеймс, поэтому ей очень хотелось хоть немножко облегчить сердце.

— Боюсь, я не смогу остаться на свадьбу, мистер Хэз… Чандлер, — тихо проговорила она, стряхивая с коленей крошки сыра и хлеба.

Огрызок яблока она забросила подальше в траву, где его уже дожидались крошечные жители сада.

Лицо Чандлера приняло озабоченное выражение.

— Думаю, принцесса будет очень огорчена. Я тоже огорчусь. Вас кто-нибудь обидел тут?

— Обидел…

Анни помолчала, обдумывая свой ответ, а тем временем вытряхнула салфетку, в которую была завернута еда, сложила ее и вернула Чандлеру.

— Не совсем так, — ответила она.

Наверное, нечестно будет, если она назовет обидой то чудесное, что случилось между нею и Рафаэлем, какими бы мыслями и чувствами ни руководствовался Рафаэль. К тому же, она не собиралась пересказывать то, что узнала от Люсиана, когда была с ним в кухне. Она знала, что лучше не лезть в семейные дебри, потому что они похожи на кусты колючей ежевики с перепутанными и глубокими корнями.

— Что-то же случилось, — стоял на своем Чандлер. — Это связано с Рафаэлем?

Философическое настроение мгновенно покинуло Анни. У нее запылали щеки. Она совсем забыла, что практически все в замке Сент-Джеймс знали о ее неприличном поведении на озере. Наверное, она убежала бы в кусты, если бы Чандлер не схватил ее за руку и не повернул лицом к себе.

— Я люблю Рафаэля, — выпалила Анни, хотя совершенно не собиралась это говорить. — Я его люблю.

Чандлер отпустил ее.

— Вижу, — сказал он. — Давно вы его любите?

Анни залилась слезами. Господи, она не плакала так много со времени своих первых одиноких ночей в Академии святой Аспазии, когда всем сердцем поверила, мама и папа решили навсегда сбыть ее с рук.

— С двенадцати лет, — сказала она, заставляя себя держаться храбро, но голос у нее все равно предательски дрожал. — Папа и мама давно дружат с Рафаэлем, хотя, скажу вам, они совсем не были в восторге от его отца, и наверное, они были правы. Он довольно часто приезжал к нам во Францию, иногда с отцом, иногда один. Я всегда его обожала, а в том году почувствовала, что мои чувства к нему никогда не переменятся.

— Девочка превратилась в женщину, — сказал Чандлер.

Наверное, скажи это другой человек, Анни бы с ним не согласилась, но Чандлер не имел в виду ничего плохого. Он не хотел ее обидеть. И ой был прав.

— Да.

Он радостно улыбнулся.

— Наверное, это прекрасно, когда вот так влюбляешься.

Анни на мгновение прикусила губу, а потом покачала головой.

— Не прекрасно, — печально проговорила она. — Ужасно. Рафаэль привез с собой леди Джорджиану и сделал ей предложение в нашем саду. Они были помолвлены с детства, поэтому предложение было простой формальностью, но я все равно пережила это как самый страшный удар в моей жизни.

Чандлер взял ее руку в свои и погладил. На его лице она читала самое искреннее сочувствие.

— Бедняжка Анни. Вы подслушивали.

Анни неожиданно для себя рассмеялась, удивляя этим и себя, и Чандлера, ведь слезы все еще текли у нее по щекам.

— Точно. Я сидела на дереве и, знаете, прежде чем Джорджиана сказала «да» или «нет», свалилась прямо им на головы. Ну, не на головы, а в ноги. Мне было ужасно себя жалко.

Чандлер коротко хохотнул, представив эту картину. Но, тем не менее, он не забыл подать Анни ту самую салфетку, которую она несколько минут назад аккуратно сложила.

— Вы ушиблись?

Анни вытерла глаза, тяжело вздохнула и, улыбаясь, взглянула на своего нового друга.

— О да. Не представляете, что было с моей гордостью, а уж с сердцем — и говорить нечего.

Он изогнул бровь, всматриваясь в нее с доброй усмешкой и таким пониманием, которого она от него не ожидала, хотя с первой встречи признала в нем умного человека.

— Но кости-то остались целы?

— Все до единой.

— Рафаэль знает, что он разбил вам сердце?

Анни покачала головой.

— Не думаю. А вот Джорджиана знала. Никогда не забуду, какой она была со мной ласковой и доброй. Мамы и папы в тот день не было дома, так что пришлось леди Джорджиане повозиться с моими ушибами и царапинами. Она сказала мне, что когда я вырасту, я тоже найду своего возлюбленного.

Чандлер вздохнул.

— Ах, Джорджиана. Замечательная женщина и очень хорошая… слишком хорошая для нашего мира, я думаю. В нашем кругу было так трогательно встретить искреннюю любовь.

Наступил удобный момент для Анни развеять кое-какие сомнения, и она решила его использовать.

— Они редко случаются? Я имею в виду браки по любви.

По светло-карим глазам Чандлера нетрудно было понять, что Анни не очень искусно скрыла свое беспокойство. Он улыбнулся ей, но выражение его лица было печальным.

— Вы хотите знать, Анни Треваррен, люблю ли я принцессу Федру?

Анни выпрямилась, стараясь делать вид, будто не у нее пылают щеки.

— Да, хочу. Вы любите?

Чандлер потер глаза и вздохнул.

— По какому праву вы задаете мне этот вопрос? — с любопытством переспросил он, но не рассердился.

— Федра — моя лучшая подруга. Мы всем с ней делимся.

Не всем, услышала она голос в своей голове. Ты не сказала Федре, что на самом деле случилось между тобой и Рафаэлем, да и у нее появилась от тебя тайна. Ты сама видела, как вчера сверкали ее глаза. Помнишь?