Там она сполоснула лицо, вытащила из волос шпильки, расчесала волосы, вновь уложила их и, достав принадлежности для письма, отправилась в сад. Она решила написать отцу с матерью, чтобы они скоро ждали ее в Ницце. В Бавии она больше не может оставаться, это она поняла со всей определенностью.

Ей невыносимо быть здесь, даже несмотря на такое важное событие, как свадьба Федры, ведь Рафаэль жалеет о случившемся, потому что, оказывается, в самом деле использовал ее.

Она шагала по зале, как вдруг вспомнила, что ничего не ела с утра, и отправилась в кухню. Если она не проглотит что-нибудь, то вскоре ее затрясет и опять начнется головная боль.

В кухне ее словно поджидал Люсиан, которому очень миленькая служанка смачивала холодной водой аристократический лоб. Он заметил Анни прежде, чем она успела убежать, так что бежать было поздно, этого ей никак не могла позволить ее гордость.

Холодно кивнув ему, она прошла мимо в кладовую, где взяла себе хлеб, сыр и яблоко. Когда она появилась обратно, стараясь ничего не уронить, Люсиан уже отпустил служанку и поджидал ее, закрывая ей дорогу к двери.

Вглядываясь в его красивое лицо, Анни неожиданно поняла, что Люсиан навсегда останется всего лишь карикатурой на старшего брата, и, поняв это, пожалела его.

— Позвольте мне пройти, — приказала она, задирая нос. — Мне нечего вам сказать.

— Зато мне есть, что вам сказать, — спокойно ответил Люсиан, складывая руки на груди. Он улыбался, несмотря на встряску, полученную им от Рафаэля. — Я совсем не хотел вас обидеть. Напротив, мне хотелось защитить вас.

У Анни задрожали руки, и несколько мгновений она боролась с желанием бросить все на пол. Потом она посмотрела прямо в глаза Люсиану.

— Я могу прекрасно обойтись без вашей рыцарской помощи, мистер Сент-Джеймс, — холодно проговорила она. — В дальнейшем постарайтесь себя не затруднять. Я прекрасно сама позабочусь о себе.

Он вопросительно изогнул бровь.

— Так же, как накануне?

Анни показалось, будто ее ударили по лицу, и она возненавидела Люсиана. Она в самом деле ненавидела его. С тех пор как она приехала в Бавию, ее достаточно унижали, не хватало еще, чтобы ей напоминали о том, что все знают о ее вчерашнем неблагоразумном поведении.

— Оказывается, вы сплетник, Люсиан, — сказала она. — Кроме всего прочего. Пожалуй, вам пора заняться чем-нибудь серьезным.

Он усмехнулся, однако жесткие складки, вдруг появившиеся по обе стороны его губ, испугали ее.

Люсиан отступил, но его слова заставили Анни остановиться и прислушаться к нему.

— Рафаэль опять будет вас соблазнять, несмотря на его милые слова, несмотря на всю эту чепуху о его судьбе и о вашем благородном возлюбленном, который ждет вас в будущем, он сделает вас своей любовницей, Анни. Он поселит вас в большом доме в Париже или Лондоне, Риме или Мадриде и осыпет вас нарядами и драгоценностями, которые и вполовину не будут так обольстительны, как его речи в поздней ночи, когда он будет любить вас. А когда вы дадите ему то, чего он больше всего на свете хочет, когда вы подарите ему здорового сына с храброй американской кровью в жилах, он отберет его у вас, чтобы воспитать по-своему, а вас забудет, словно какую-нибудь дрянь, попавшуюся ему ненароком на улице.

Анни медленно повернулась и встретилась глазами с Люсианом.

— Если Рафаэлю нужен наследник, правда, я не думаю, что он намеревается прожить достаточно долго, чтобы успеть его вырастить, ему не нужна любовница. Ему нужна жена, ведь ребенок должен быть законнорожденным.

Люсиан хмыкнул, и Анни похолодела в предчувствии чего-то страшного.

— Наверное, вы были бы правы, если бы речь шла о другой стране и о другом семействе. В нашей стране… — Он пожал плечами. — У нас другое дело. Рафаэль сам ублюдок, сын цыганки — любовницы моего отца. Естественно, она была одной из многих его любовниц. Но никто не сомневался, что именно он унаследует корону. Это разбило ей сердце… Нет, не цыганке, а первой жене отца, которую все считают матерью Рафаэля. Она заперлась в своих покоях, никого не хотела видеть и умерла от горя.

Анни сделала шаг по направлению к Люсиану, и яблоко, выпав у нее из рук, покатилось по полу.

— Причем тут Рафаэль? — дрожащим голосом пролепетала она. — Это не его вина.

Ничто в ее собственной жизни не могло подготовить Анни к встрече с такими интригами и таким уродством. В ее доме все любили друг друга и радовались друг другу. Любовь ее родителей всегда казалась ей прекрасной и чистой.

— Почему вы так его ненавидите, Люсиан? Что он вам сделал?

— Позаботьтесь о том, чтобы ваша судьба была не такой, как судьба матери Рафаэля, — сказал Люсиан прежде, чем ответить на ее вопрос. — Что Рафаэль мне сделал? Он родился первым. Он украл положенное мне по праву рождения и бросил это псам.

— Вы сошли с ума!

Люсиан пошел в кладовую и вернулся с другим яблоком, которое вытер о свою рубашку и отдал Анни со словами:

— Вот, красавица. Имейте в виду, даже если вы откусите от него, вы не уснете на сто лет.

Анни взяла яблоко и молча стояла, пока Люсиан обводил кончиком пальца ее губы, а потом засвистел и пошел к двери.


Ласковые и разумные слова Фелиции не могли успокоить Рафаэля. Были только два средства обрести вновь душевное равновесие — или сразиться на рапирах, или отправиться в постель к шлюхе. Поскольку шлюх поблизости не было, к тому же, он твердо знал, что ему нужна только Анни Треваррен, то Рафаэль решил поиграть рапирой. И послал за Барреттом.

— Бедняжка Эдмунд, — отозвалась на это Фелиция, глядя, как Рафаэль достает рапиры, доставшиеся ему в наследство от отца. — Он слишком прямолинеен и слишком дорожит своим местом, чтобы победить, значит, ему достается больше всех, ведь, на самом деле, ты всегда хочешь победить Люсиана.

Рафаэль усмехнулся через плечо. Никто не понимал его так, как Фелиция Ковингтон, но ее откровенность бывала подчас весьма болезненной.

— Если бы мне пришлось сейчас биться с моим братом, я бы мог его убить. Барретт, естественно, меньшее из двух зол.

Фелиция покачала головой.

— Ты не прав, Рафаэль. Барретт тут совсем ни при чем. Его несчастье в том, что он верен тебе и подчиняется твоим сумасшедшим приказам.

Хотя все рапиры были только лучшего качества, одну Рафаэль любил больше других и безошибочно узнавал. Он крепко взял ее в руку, и она серебром блеснула на солнце, стоило ему едва заметно пошевелить рукой.

— Тебя вот не обвинишь в покорности, — сказал он Фелиции, старательно избегая ее взгляда. — Будь ты покорной, тебя бы уже давно не было в этой проклятой стране. Фелиция, ты красивая женщина. Зачем тебе зря терять тут время?

Фелиция вздохнула и, прошелестев юбками, уселась в кресло. Она очень похудела с тех пор, как он видел ее в последний раз. К тому же, черные круги под глазами. Ему стало беспокойно.

— Я уже говорила тебе, Рафаэль. Когда ты уедешь из Бавии, тогда и я.

— Что ж, — беззаботно ответил Рафаэль, пряча свое отчаяние, — если ты не боишься сыграть в ящик вместе со мной…

У Фелиции слезы выступили на глазах, и она вскочила с кресла.

— Черт бы тебя побрал, Рафаэль! — крикнула она. — Как ты можешь шутить со своей смертью?

Рафаэль опустил рапиру и принялся смотреть, как Фелиция шагает по дорожке сначала в одну сторону, потом в другую, давая выход своему возбуждению.

— Я только так и могу, — сказал он. — Ради Бога, Фелиция, тебе не надо тут оставаться. Уезжай из Бавии сразу после свадьбы, если не хочешь раньше. И не думай, что ты можешь спасти меня от моей судьбы. Никому это не под силу.

— Никому, кроме тебя самого? — заплакала Фелиция. — Но ты слишком упрям и слишком глуп, чтобы что-нибудь предпринять.

С этими словами она убежала, едва не налетев на Эдмунда Барретта.

— Сегодня уже вторая дама убегает от тебя вся в слезах, — заметил Барретт. — Или еще были другие, о которых мне неизвестно?

— Заткнись и держи рапиру, — ответил ему Рафаэль, доставая для него рапиру и бросая ее прямо ему в руки.

Барретт пожал плечами, и они отправились на боковую тропинку в саду, где было довольно места для поединка на рапирах.

— Должен заметить, что мисс Ковингтон считает, — сказал Рафаэль, пока Эдмунд Барретт разминал руку, — что все эти годы ты уступал мне из какого-то дурацкого чувства долга. Это правда?

Телохранитель улыбнулся.

— Ты самый лучший фехтовальщик, какого мне когда-нибудь приходилось встречать, — сказал он. — Но пару раз… Она права… пару раз я мог бы у тебя выиграть.

Рафаэлю понравилась откровенность Эдмунда, но все же он почувствовал себя задетым.

— Возможно, и сейчас тоже…

Рафаэль поднял рапиру, и она засверкала на ярком полуденном солнце.

— Возможно, — коротко согласился Барретт, поворачиваясь лицом к своему противнику.

Они соединили рапиры и услышали мелодичный металлический звон.

— Давай, — ухмыльнулся Рафаэль. — Посмотрим, на что ты способен.

Барретт рассмеялся и сильным ударом едва не выбил рапиру из руки Рафаэля.

— Вы ведь не хотите, чтобы бой закончился слишком быстро, не правда ли, ваше высочество? — спросил он.

Несколько минут они сосредоточенно обменивались ударами.

— Я так и думал, — сказал Барретт, без слов поняв ответ Рафаэля.

Бой продолжался. И чем он становился напряженнее, тем лучше чувствовал себя Рафаэль. Он бился, пока не перестал чувствовать свою руку, пока у него не заболела грудь и ему не стало трудно дышать, пока рубашка у него на спине и груди не взмокла от пота.

Но он преодолел боль и преодолел усталость, впрочем, как и Барретт, который тоже давно превзошел самого себя.

В конце концов, когда Рафаэль уже потерял счет времени, Барретт сделал неверное движение, и ему удалось его разоружить. Рапира телохранителя со стуком покатилась по каменной тропинке, а Рафаэль развернулся и пошел прочь, недовольный своей победой.